— Я по делу…
— По делу? Ну, все равно пойдем — гостем будешь… Дело не зверь… Не невесту ли выбирать приехал?
— На кой она мне, невеста! Я тебе дело скажу — только смотри — молчок! Ты хорошо знаешь усадьбу?
— Как не знать! Да я с комиссарами там семь ден шарил!
— Ты бы меня ночью проводил туда?..
— Проводить? Ночью?
— Ну да, проводить…
Кузьма задумался.
— Оно, отчего же… Только вот что говорят: нечисто там…
— А ты что — сапоги замарать боишься? Так лапти обуй…
— Не про то… Ты послушай, что по деревне говорят!
Приятели прошли в избу и уселись ужинать.
На деревне разговоры действительно не прекращались. Сам Кузьма отчасти был виноват, по крайней мере на его словах укрепился и твердо держался слух о приезде "барина", но сам он вряд ли в этом сознался бы. Если б спросили его, точно ли видел он то, о чем утром всем и каждому рассказывал, он бы ответил: "говорят, что так" — для него его собственные, но прошедшие через пять уст слова становятся тем сложным и малоисследованным явлением, которое определяется словом "говорят" или еще таинственнее — "поговаривают". Это так же безлично, как "светает" или "смеркается", и относится к тем же, совершающимся помимо воли человека, явлениям, возникающим за спиною дневного и всем понятного смысла.
— Говорят…
Шепотом передавалось в Шокорове от избы к избе:
— Барин приехал…
— Ну?
— Вот те крест… В старом доме живет… Днем спит, а ночью по земле ходит… Ефрем говорил: стоит будто и руку у лба держит…
— Вспоминает!
— Вспомнишь тут, коль ни кола не оставили… Что мужики, что арендатель…
— А его не заберут?
— Заберут! Силы не имеют — вот что! Они его хватать — он меж пальцами проходит… Они с ружьем — он пулю отведет…
— Невидимый?..
— Хлебомсолью встретить требовается… Вот как…
— В совет обсказать… Они его…
— Руки у них коротки, у совета!
Поговаривали о человеке в широкой шляпе, который будто бы дал зарок слова единого не вымолвить, пока не "объявится". Что, собственно, "объявится" неизвестно, но ясно, что как только "объявится", так и "вину воля будет"… На это возражали, что вино, дескать, вином, а вот землю придется вернуть или отбывать за нее барщину семь годов и семь ден, и все это потому будто, что Бога забыли, а без Бога разве можно?
— Нешто возможно без Бога!
Многим, а в особенности бабам, стало чудиться: видели словно этого человека у кладбища, будто присел он на могилку Степана Тимофеева и будто плакал, а как подошли — он так и рассыпался снопом огненным… Появлялось и в других местах — то же самое привидение: но оно никогда не допускало ни видеть свое лицо, ни прикоснуться. Лица оно не кажет, так как на лице "знак", а прикоснуться нельзя, потому что "дух", — тела не имеет. Бродит же эта неприкаянная душа потому, что она "дому ищет", — и только требуется ее присыпать землей и перекрестить — как она навеки успокоится.
— Как же иначе? Вот они затем и явились.
Известие о том, что шокоровский барин явился за землей и крестом, тотчас же дошло до совета, ибо и в совете втихомолку поговаривали о том же…
— Нечего болтать, — сказал секретарь волсовета, которого на деревне звали не иначе как Митька. — Это, — говорит, — антирелигиозные предрассудки…
И вызвали в совет главных виновников — сторожей Ефрема и Нефеда.
— Вы чего, такиесякие, болтаете!
— Мы, — говорят, — ничего такого… Спали и спали всю ночь…
— Вы бы не спали, коли сторожить поставлены. А правда ли, что по дому ктото ходит?
— Ходят! — в один голос ответили они. — Ходит Степан Тимофеев со сродственниками и стережет…
— Чего же им стеречь, коли ничего не осталось?
— Известно что — клад!
И добавили, что клад тот заклят тройным заклятьем, и может его найти только такой человек, который от всего своего рода отречется, но никто не знает, как отречься, — ибо троекратное даже "отрекаюсь" не имело никакого действия…
Ефрему и Нефеду на это ответили:
— Никаких привидений и покойников быть не может, а если кто и ходит по ночам, то значит недобрые люди, — и приказали сторожам не спать всю ночь, а чтобы страшно не было, дали им по винтовке: как заметят — хватать, а заартачится — пали и больше никаких!
А чтобы дело еще крепче было, секретарь припугнул:
— Я сам приду, посмотрю, как вы сторожите!
Такието дела творились в Шокорове.
Но наши герои за ужином и деловым разговором знать не могли об установлении охраны, и мирно улеглись спать, так как ночью им предстояло опасное дело.
8. Кладоискатели
В половине одиннадцатого ночи две тени быстро скользнули по парку, стараясь не шуметь и придерживаясь наиболее темных мест. Впереди шел Иван уверенно, бодро, как будто не ему показывали дорогу, а он вел своего дрожавшего от страха спутника, который время от времени крестился и тихо шептал:
— Свят, свят, свят!
В дальнем углу парка тени остановились.
— Тут, — сказал Кузьма.
— Где?
Они стояли у неглубокой ямы, когда-то служившей колодцем, но ныне осыпавшейся и обросшей травой. Яма была огорожена на всякий случай, чтобы человек ли, скотина ли не сломали себе ноги.
— Лезем, — распорядился Иван.
Кузьма перекрестился и прыгнул в яму.
— Ишь ты, какая мышеловка! Щупай давай… Дерево? Вынимай топор… Доска?
Зажгли спичку: за тонким слоем земли виднелся полугнилой колодезный сруб.
— Наврали!
— Ну, брат… Наврали!..
Полчаса провозились в колодце, пока наконец под одним из бревен не отыскали узкий, только пролезть человеку, проход.
— Видал? Теперь он у нас в руках!
— Не дастся!
— Полезай, полезай… Нечего тут…
Кузьма полез первым. Проход, сначала узкий, все более и более расширялся. Коегде осыпавшаяся земля перегораживала путь: разгребали руками. Потом проход стал так широк, что можно было встать во весь рост.
— Тутося? — прошептал Кузьма и вдруг дернул Ивана за руку. — Стой… Не шевелись…
Впереди слышался шорох, как будто чьито шаги по осыпавшейся мягкой земле.
— Мыши?
— Нишкни…
Опять прислушались: явно шаги. Совсем близко. Ктото дышит — в тишине подземелья казалось, что дышат рядом — над самым ухом…
— Они… — прошептал Кузьма. И как ни храбрился Иван, это дыхание в таком месте, куда не мог забраться ни один человек, сильно тревожило и его.
— Я тебе говорю: они, — беззвучно шептал Кузьма.
Мелькнул легкий свет — мелькнул и погас. Так же быстро вырисовалась и исчезла смутная человеческая фигура. Кузьма уверял потом, что он слышал глухой подземный голос:
— Кто здесь?
Потом рассказывал он, что при блеске "будто от молоньи" видел он человека в нахлобученной на лицо шляпе, — далее следовало точное описание шокоровского привидения — будто бы это привидение стояло у большого железного ящика, чтото вынимало из ящика и запрятывало в свои широченные карманы.
Но все это рассказывал он на другой день, на самом же деле он видел только темную человеческую фигуру и закричал при виде этой фигуры:
— Свят, свят, свят!
И оба они бросились вон, и побежали, не соблюдая необходимой в таких случаях осторожности.
— Держи их, держи! — слышали сзади глухой подземный голос.
Шокоровские сторожа действительно не заснули в эту ночь и бродили по парку под охраной висевших за плечами винтовок. Слышали они будто бы шум в старом доме и видели будто бы свет в одном из нижних окон — но в дом не вошли.
— Ежели человек, то он как вошел, так и выйдет, а мы его и на воле поймаем, а ежели…
И верно: не прошло получаса, как заслышался треск сухих сучьев и чьито быстро мелькающие тени пробежали между деревьями.
— Держи их, держи!
Ефрем наугад выпалил из винтовки.
Ктото упал. Сторожа приволочили упавшего человека в сарай. В сарае зажгли коптилку.
— Ну и привидение, — сказал Нефед, разглядывая тщедушного мужичонку с рыжей, клином бородкой, — ну и привидение… Да никак это ты, Кузьма?
— Так и есть — Кузьма! С нами крестная сила!
Утром Кузьма был доставлен в совет и допрос выяснил, что Кузьму "нелегкая занесла", что будто бы пошел он с верным человеком клад искать, а верный человек оборотился чертом, и клад ему, Кузьме, в руки не дался. Несмотря на страх перед нечистым, Кузьма не хотел выдавать свой секрет, полагая причиной неудачи неправильное время, — надо было идти после петухов, когда, как известно, нечистый над человеком власти не имеет. И потому он сказал, что искал будто бы клад в старом доме и видел будто бы тень молодого барина, — далее следовало обычное описание привидения. Кузьму оставили в покое, заперев предварительно в холодную, — а сами стали обсуждать создавшееся положение.
Привидение надо было немедленно поймать — тем более что приметы его были всем известны, — но насчет клада единодушия не было. Одни полагали, что клад — пустая выдумка, другие, опираясь на народную молву, считали его существование вполне возможным и полагали, что если Кузьму припугнуть, он расскажет, — недаром он связался с нечистым.
Припугнуть выпало на долю Митьке, который так ловко сумел вооружить сторожей, — и на него же возложена была обязанность раскрыть и всю эту чудеснейшую историю.
Кузьма за это время успел успокоиться — и обдумывал новую историю о том, как очутился он в ночное время на усадьбе, — но обдумать этой новой истории не успел. Явился Митька.
— Или, — говорит, — ты все расскажешь, или тебе крышка! А потому говори правду: куда спрятал клад!
Пришлось сказать, что клад спрятал не он, а покойник — и рассказать ту историю, которая нами изложена выше. Отыскана была и яма и проход, в меру пролезть человеку; дошли до места, где можно встать во весь рост, видели наполовину засыпанные землей следы, но не нашли ни привидения, ни железного ящика, о котором рассказывал Кузьма. Кузьма тут же сознался, что железного ящика могло и не быть.
Стало ясно, что клад был кемто украден. Но так ка