– Верно, – заметил Раффлс, – в том смысле, что вы сделали ваше вероломство даже более очевидным, чем оно было раньше. Бросьте, мистер Леви! Я знаю каждый предпринятый вами шаг; эта игра ведется дольше, чем вы можете вообразить; вам не удастся в ней выиграть, извергая ложь, которая противоречит прочей вашей лжи и только усугубляет вину. Неужели вам нечего больше сказать, чтобы оградить себя от неминуемого приговора суда?
Мрачное молчание было прервано еще более уверенным и кратким повторением того же вопроса. И к моему удивлению я увидел, как массивная нижняя губа Леви затряслась, а воспаленные веки часто заморгали.
– Я решил, что, раз вы надули меня, – выдавил он, – я подумал… что я… я смогу надуть вас.
– Браво! – выкрикнул Раффлс. – Это первая честная вещь, которую вы сказали; позвольте мне приободрить вас, заверив, что это на двадцать пять процентов уменьшило вашу кару. Однако вы уплатите штраф в пятнадцать тысяч – за ваши последние попытки совершить гнусное предательство.
Хотя этот ультиматум не был для меня совершенной неожиданностью, я должен признать, что выслушал его со смятением. Со всех позиций, многие из которых были не самыми достойными, это последнее требование не встретило моего одобрения; я был готов даже усовестить Раффлса, пока не оказалось слишком поздно. А пока что я скрывал свои чувства так хорошо, как только мог, и наслаждался тем, как Дэн Леви выражает свои.
– В аду раньше свидимся! – завопил он. – Это шантаж!
– Уплатите в гинеях, – сказал Раффлс, – за неуважение к суду.
К моему большому удивлению, но ни капли не разочарования, наш пленник моментально обмяк снова, стеная, ноя, скрежеща зубами, и с перекошенным лицом, с закрытыми глазами цепляясь пальцами за красный флаг, как будто он пытался найти опору; так что я подхватил бутылочку шампанского и, получив знак от Раффлса, начал сдирать с нее фольгу и высвобождать пробку.
– Погодите резать ленточку, – добавил Раффлс, глядя на Леви, который сразу распахнул глаза.
– Я заплачу! – прошептал он слабо, но с большим жаром. – Так мне и надо. Я обещаю вам, я заплачу!
– Хорошо! – сказал Раффлс. – Вот чековая книжка из ваших покоев, а вот и моя самопишущая ручка.
– Вы не верите мне на слово?
– Достаточно будет вашего чека, если уж наличных у вас при себе нет.
– Будут, Раффлс, стоит мне добраться с вами до моего офиса!
– Обойдусь.
– Или в мой банк!
– Предпочту сходить туда в одиночку. Если не возражаете, выпишите чек на предъявителя.
Ручка Раффлса повисла над чековой книжкой, но только потому, что я вложил ее в пальцы Леви, а книжку держал сам.
– А если я откажусь? – спросил он, с последней вспышкой своего неуемного духа.
– Мы попрощаемся, и вернемся только к ночи.
– Целый день, чтобы позвать на помощь! – пробормотал Леви почти что себе под нос.
– А вы знаете, где находитесь? – спросил Раффлс.
– Нет, но это я узнаю.
– Если бы знали, поняли бы, что тут можно звать на помощь до посинения; но, чтобы оставить вас в блаженном неведении, мы свяжем вас покрепче, чем сейчас. А чтобы сберечь ваш драгоценный голос, заткнем вам рот хорошенько.
Однако Леви исключительно мало внимания уделял угрозам и насмешкам.
– А если я сдамся и подпишу? – сказал он после короткой паузы.
– Вы останетесь там, где вы есть, пока один из нас составит вам компанию, а другой съездит в город, чтобы обналичить чек. Вы ведь понимаете, нельзя давать вам шанс остановить нас.
Это требование вновь поразило меня, хотя и было вполне оправданным, особенно с нашей точки зрения; но все же оно даже меня захватило врасплох – и я ожидал, что Леви с отвращением отбросит ручку. Однако он держал ее на весу, как будто осторожно прикидывая в уме две открывшиеся перед ним возможности, и во время этих размышлений его глаза метались от меня к Раффлсу и обратно. В целом казалось, что последний вариант беспокоит мистера Леви меньше, чем по очевидным причинам он беспокоил меня. Конечно, для него он был меньшим из двух зол, и он согласился принять его, выписав, наконец, чек на пятнадцать тысяч гиней (по особому настоянию Раффлса), и твердо подписав его, после чего откинулся, как будто окончательно обессилев.
Раффлс сдержал свое обещание насчет шампанского; унция за унцией он перелил всю пинту из бутылочки в стакан, который служил крышкой для его фляги, и глоток за глотком наш пленник с закрытыми глазами опрокидывал его, трясясь, как инвалид в горячке, пока наконец не выпил все – хотя его когти все еще дергались, желая большего – и его голова не упала на грудь так тяжело, что Раффлс даже обеспокоенно приподнял ее с края флага. Признаю, смотреть на это было неприятно; но ведь Раффлс обещал ему полную пинту? В любом случае, я мог заверить его, что в этот напиток ничего не было подмешано, и Раффлс прошептал мне то же в отношении фляги, которую вручил мне вместе с револьвером наверху деревянных ступенек.
– Мне нужно спуститься, – сказал я, – чтоб обсудить с тобой кое-что в нижней комнате.
Раффлс посмотрел на меня, широко раскрыв глаза, затем, слегка сузив их, бросил взгляд на Леви и его закрытые веки, и наконец, на свои часы.
– Хорошо, Банни, но я должен через минуту бежать, чтобы успеть на свой поезд. Он подходит в 9:24, так я попаду в банк до одиннадцати, и вернусь сюда к часу или двум.
– Зачем тебе вообще нужно в банк? – прямо спросил я его в нижней комнате.
– Чтобы обналичить его чек, не дав ему помешать мне. Или ты хочешь поехать вместо меня, Банни?
– Нет, благодарю!
– Ну так давай не будем накалять обстановку, ты, в конце концов, вытянул длинную спичку.
– Может статься, что и короткую.
– Невозможно, Банни, учитывая, что старый стервятник полон собственного шампанского, а у тебя в кармане или в руках будет его револьвер! Самое худшее, что он может сделать – начать на тебя кричать, и я совершенно уверен, что если даже и начнет, ни одна живая душа его не услышит. Садовник постоянно занят работой на той стороне дороги. Единственная опасность в том, что проплывет какая-нибудь баржа, да я сомневаюсь, что и они услышат.
– С моей спичкой все в порядке, – признался я. – Я волнуюсь за твою.
– За мою?! – воскликнул Раффлс, рассмеявшись почти весело. – Мой дорогой добрый Банни, ты можешь быть совершенно спокоен насчет моей работы! Конечно, в банке придется повозиться. Я бы не сказал, что там все обязательно пройдет гладко… но поверь, я свою партию доиграю.
– Раффлс, – сказал я, понизив голос так, чтобы он не выдал меня дрожью, – ведь дело не в этой твоей партии! И я не имею в виду возню в банке. Я насчет всей этой затеи с шантажом. Это на тебя не похоже, Раффлс. Так мы только все испортим!
Наконец я без запинки сбросил этот груз с души. И пока что Раффлс не разочаровал меня. На его лице появилось выражение, которое вполне можно было понять, будто он согласен со мной в глубине сердца. Мы оба помрачнели, пока он все обдумывал.
– Именно Леви все испортил, – в конце концов твердо возразил он. – Он все время вел нечестную игру со мной, так что теперь пусть платит.
– Но ты не планировал наживаться за его счет, Эй Джей!
– Что ж, а теперь планирую, и я объяснил, по какой причине. Почему бы и нет?
– Потому что это не твоя игра! – выпалил я, постаравшись быть как можно более убедительным. – Потому что это именно то, на что Дэн Леви способен по отношению к тебе – это его стиль игры – и он просто опустил тебя на свой уровень…
Но друг остановил меня взглядом, который я нечасто видел у него. Для меня не было бы в новинку, если бы я вызвал в нем ярость, презрение, циничную горечь или сарказм. Но это был взгляд, вызванный болью или даже стыдом – как будто он неожиданно увидел себя в новом свете, и зрелище ему не понравилось.
– На свой уровень! – воскликнул он с иронией, которая не предназначалась мне. – Как будто существует уровень ниже, чем мой! Знаешь ли ты, Банни, что я иногда думаю, что мои моральные принципы выше твоих?
Я мог бы расхохотаться, но чувство юмора, одна из его основных черт, кажется, сейчас покинуло Раффлса.
– Я знаю, кто я, – сказал он, – но ты… боюсь, что ты превратился в безнадежного поклонника преступности!
– Я не о преступнике сейчас беспокоюсь, – ответил я от чистого сердца. – А о честном человеке, спрятанном в преступнике, ведь я знаю тебя слишком хорошо.
– Я гораздо лучше знаю, что внутри честного человека спрятан преступник, – ответил Раффлс, расхохотавшись, как раз когда я этого меньше всего ждал. – Но, кстати, вы близки к тому, чтобы забыть о его существовании совсем. Не удивлюсь, если ты однажды запишешь меня в настоящие герои, Банни, и заставишь вертеться в могиле из негашеной извести. Давай же я напомню тебе то, кем всегда был, и кем останусь до конца.
И он пожал мою руку, пока я с любовью надеялся, что он не останется глух к моему призыву к лучшим чувствам, которые, как я был уверен, мне удалось еще раз воскресить в нем.
Но это оказалось всего лишь озорное прощание, и вот он уже сбегал вниз по спиральной лестнице, оставив меня вслушиваться в его легкие шаги, пока последний из них не затих в башне, и я не начал подниматься к нашему связанному, скованному, но все еще опасному пленнику наверху.
Глава XVI. На страже
Я хорошо помню, как неохотно шагнул на первую ступеньку деревянной лестницы, бросив последний и неоправданно долгий взгляд на пыльную и грязную обстановку нижней комнаты, не зная, что может произойти, прежде чем я снова увижу ее. Пятно ржавчины в чаше туалета, песчаные отложения в ванне, зеленая патина на латунных кранах, мерзкая муть на окнах были теми пятнами обыденности, которые почему-то задержались у меня в памяти. Одно из окон было приоткрыто, причем настолько давно, что рама успела зарасти паутиной с обеих сторон, но в ней я, поднимаясь наверх, лицезрел трогательный вид на Темзу. Это была всего лишь замысловатая перспектива рябящей на солнце воды между заросшими садами и открытыми лугами, с одним-двумя рыбаками на бечевнике, лодкой на стремнине и венчавшим все это вытянутым ввысь храмом. Но эта картина в таком окружении казалась вспышкой волшебного фонаря в угольном погребе. Я очень неохотно променял этот милый вид на неопределенное времяпрепровождение в комнатке с нашим непри