Это привело к примечательной случайности. В ходе последовавшего физического разложения моего тела на составные части, я приметил мелькавшее поблизости полузнакомое розовощекое лицо; но с приходом известных лет мне приходилось мириться с наступающей близорукостью так же, как с начинающимся ожирением, а в душных комнатах бани очки начинают съезжать с носа. Так что до той поры, пока я, туго спеленутый, не расслабился на диване, я не узнал Е. М. Гарланда в обладателе свежего лица и безукоризненного гардероба напротив. Рыжие усики убили в нем Аполлона, да и на выбритом подбородке проступала приметная рыжина; но признаюсь, до того я не наблюдал более изысканной внешности среди людей неинтеллектуального рода занятий; а его карий глаз блестел как всегда, и пожатие сильной руки вратаря было неожиданно сердечным, когда он, в свою очередь, опознал меня.
Он заговорил о Раффлсе без малейшей нерешительности или осторожности, а о моих опусах, посвященных Раффлсу – как будто ни в них, ни в их предмете не было ничего, достойного порицания, при этом он демонстрировал лестное для меня знание моих благочестивых летописей.
– Но я, конечно, все это воспринимаю с долей скепсиса, – сказал Тедди Гарланд, – вы ведь не станете меня убеждать, что в самом деле были такими отчаянными пройдохами. Я не могу представить, как вы карабкаетесь по веревкам, или протискиваетесь через окошко кладовки – даже если это действительно забавно! – добавил он, побуждаемый запоздало проснувшимся чувством такта.
Действительно, тогда в это было уже сложно поверить. Я понимал, что он хотел что-то ввернуть про мои телесные объемы, достигнутые к сорока, и что Тедди только что с честью вышел из положения.
– Что ж, – продолжил он, – если бы вы только описали противостояние Эй Джея и Дэна Леви, я про всю ту войну, которую наш друг выиграл ради меня и моего бедного отца, вот это было бы дело! Мир увидел бы, что за человек он был!
– Я боюсь, мир всего лишь увидел бы нас именно такими, какими мы были, – сказал я, и до сих пор думаю, что проявил тогда примерную деликатность; но покрасневший Тедди молча лежал несколько минут. У атлетов есть свое, особое тщеславие. Впрочем, этот его превозмог.
– Мандерс, – начал он, оставив свой диван, и подсаживаясь ко мне, – я даю вам мое беспрекословное разрешение рассказать всему свету о делах моей семьи и о том, что это была за битва, и что Раффлс сделал для всех нас!
– Возможно, он сделал больше, чем вам известно.
– Не скрывайте ничего.
– Эта дуэль была длиннее, чем вы думаете. Он сам однажды назвал ее «партизанской».
– Тогда напишите об этом книгу.
– Но я уже написал про него все, что собирался.
– Тогда, во имя Святого Георгия, я напишу книгу об этом сам!
Это была ужасная угроза. К счастью, ему не хватало сведений, о чем я ему прямо и заявил.
– Даже я не все знаю! – добавил я, но не добился ничего, кроме вежливого недоверия. – Например, я не знаю, где были вы, – сказал я, – всю первую половину дня, когда должен был состояться матч, но пошел дождь.
Гарланд начал улыбаться, как только вполне осознал мое неожиданное признание.
– То есть Эй Джей так и не сказал? – воскликнул он, все еще не веря.
– Нет, он не раскрыл вашей тайны.
– Что, даже другу, то есть вам?
– Нет. Мне было, конечно, интересно. Но он отказался рассказывать.
– Что за человек! – пробормотал Тедди с толикой вдохновения, которая заставила мое сердце дрогнуть. – И что за друг! Что ж, Мандерс, если вы не напишете об этом, придется мне это делать. Так что я расскажу вам, где был.
– Должен заметить, мне до сих пор любопытно.
На лицо моего собеседника вернулась улыбка.
– Интересно, вы могли бы догадаться? – спросил он, глядя прямо на меня.
– Не стану и гадать.
– Мне бы тоже ни за что не пришло это в голову; я провел тот день на этом диване, где был минуту назад!
Я посмотрел на полосатый диван напротив. И перевел взгляд на Тедди рядом со мной. Его улыбка немного косила из-за воспоминания о пережитом стыде; он поспешил объясниться, пока я подыскивал слова.
– Вы же помните, что мне дали лекарство? Кажется, оно называлось сомнол. Очень рискованно давать его тому, кто никогда его не принимал; впрочем, Эй Джей был прав, когда говорил, что без сна я буду чувствовать себя куда хуже. Так и было бы, – сказал Тедди, – и я бы испортил игру Лордам! Эта чудовищная штука усыпила меня, но недостаточно надолго. Я проснулся, когда не было еще и четырех, услышал, как вы разговариваете в соседней комнате, и все вспомнил в один миг! Я мог бы, конечно, опять провалиться в сон через минуту; но если вы помните все, что я вспоминал тогда, Мандерс, вы бы не удивились тому, что я маялся без сна остаток ночи. Моя голова затуманивалась сном, но сердце было в таком аду, что я бы не смог описать его вам, даже если бы попытался.
– Мне приходилось подобное испытывать, – просто заметил я.
– Ну что ж, тогда вы можете представить себе мои безумные мысли. Первой было самоубийство; но сначала нужно было выбраться оттуда, потому что мне вовсе не хотелось видеться с вами. Так что я притворился спящим, когда заглянул Раффлс, и когда вы оба ушли, я оделся и тоже выскользнул. Я вообще не понимал, куда мне идти. И не помню, что привело меня на эту улицу. Возможно, память о долге Дэну Леви. Я припоминаю, что очнулся напротив входа сюда, с раскалывающейся головой, и неожиданной мыслью о том, что баня поможет мне взбодриться и вреда от нее точно не будет. Я припомнил, Эй Джей говорил мне как-то, что раз сделал шесть калиток после бани. И я зашел. Попарился, выпил чаю и съел тост; если помните, мы планировали собраться за поздним завтраком. Я чувствовал, что еще есть достаточно времени, чтобы расслабиться и добраться до Лордов – если бы баня не вымыла из меня весь спортивный дух. Так что я пришел сюда и прилег. А вот что мне не удалось выпотеть – это тот чертов наркотик. И как только я лег, он врезал, как бумеранг. Я прикрыл глаза на минуту, а проснулся, когда полдень был далеко позади!
Здесь Тедди прервался, чтобы заказать виски с содовой у городского башибузука, который проходил мимо вдоль галереи, и начал хлопать по карманам, а точнее по своим пеленам из полотенец, в поисках спичек и сигарет. Остаток разговора прошел менее связно.
– Я никак не мог решить, что выбрать для себя – пулю или лезвие бритвы! Я и понятия не имел, что пошел дождь; если посмотрите на эти витражи, увидите, что дождя отсюда никак не заметить. Есть еще люк на крышу… Но вы слышите этот фонтан, который капает все время – дождь за ним и услышать невозможно. Уже пробило три, но я лежал до четырех, проклиная свою судьбу – спешить было некуда. Наконец, мне стало интересно, что обо мне пишут газеты – кто заменил меня в игре, кто выиграл жеребьевку, и все такое. Я набрался смелости послать за газетой – и что я вижу? «Игра у Лордов отменена» – и сообщение о внезапной болезни моего бедного отца! Ну, а остальное вы знаете, Мандерс, мы встретились минут через двадцать после этого.
– Помню, вы выглядели очень бодро… – заметил я. – Все это, конечно, баня, и еще сон. Интересно, почему вас не разбудили служители?
– Ну откуда им было знать, что мне нужно? – ответил Тедди. – Может, я неделю не спал до того – не их дело было вмешиваться. Но вы подумайте, как вовремя пошел дождь и спас меня – даже Раффлс ничего не смог бы поделать без дождя. Невероятная удача – и прямо пока я спал здесь! Вот почему я иногда сюда прихожу – скорее на удачу, чем на память!
Прибыли напитки – мы закурили и сделали по глотку. Я с сожалением увидел, что Тедди больше не ограничивается одной сигаретой за раз. Но его верность Раффлсу завоевала мое сердце, как ничье другое.
– Пишите о нас все, что пожелаете, – сказал он, – но отдайте наконец должное старому дьяволу.
– Но кого вы имеете в виду под «нами»?
– Уже не моего отца, поскольку он умер и нашел покой; я о себе и о моей жене, если угодно.
– Уверены, что миссис Гарланд не возражает?
– Возражает?! Он все это сделал ради нее, вы не знали?
Я не знал только, что Тедди это было известно, и начал подозревать, что он лучший товарищ, чем я думал.
– Я и об этом могу упомянуть? – спросил я.
– Еще бы! Камилла и я будем очень польщены – то есть, если, конечно, вы придумаете нам другие имена – мы оба любили его! – сказал Тедди Гарланд.
Интересно, простят ли они меня за то, что я поймал его на слове?