роу-Лейка. И на этот раз я даже не могу списать это на ночной кошмар.
«Вот что бывает, когда надеваешь несчастливое платье», – говорю я себе. Но думать так не оптимально.
– Мы могли погибнуть! И все еще можем, если не свалим отсюда к чертовой матери! – ворчит Картер.
– Я же не специально упала! – Я с силой вырываю руку, и мое предплечье пронзает острая боль.
Я опускаю глаза и с удивлением обнаруживаю кровь на пальцах.
– Ты поранилась. – Картер наклоняется поближе, чтобы рассмотреть рану с фонариком.
– По ощущениям похоже на укус. – Я провожу руками по своей коже, но больше никаких порезов или царапин вроде нет. Скорлупка с жуком по-прежнему в кармане. Почему-то я не удивлена.
– Наверное, это был Мистер Джиттерс, – говорю я с истерическим смешком.
– Так вот за кого ты меня приняла, – отзывается Картер, осматривая укус.
– Нет, конечно! Я же не ребенок.
С потолка падают звонкие капли. Кап, кап, кап. Как жуки, одновременно стучащие лапками в комнате Лорелеи в сбивчивом, тревожном ритме. Или как длинные тонкие пальцы, постукивающие по стене в моем сне.
– Ты это слышишь? – шепчу я.
– Что именно?
Я не отвечаю. Картер, наверное, и так уже считает меня дурой, которая не смотрит под ноги и психует из-за несуществующих монстров.
– Давай просто выберемся отсюда, – дрожа, говорю я.
Картер указывает на слабый свет в углу пещеры:
– Кажется, там можно вылезти. Пойдем, я осмотрю твою руку снаружи. Наверное, ты поранилась при падении.
Мы идем на свет и обнаруживаем узкую щель в горной породе. Кое-как протиснувшись между камней, мы попадаем в небольшой туннель. Картер идет впереди, освещая дорогу фонариком. Туннель приводит в небольшое помещение с настолько низким потолком, что нам приходится согнуться. А вот и источник света – прекрасного, яркого, согревающего солнечного света: небольшое отверстие примерно на уровне наших колен. Не шире кулака. Мы никак туда не пролезем.
– Мы заперты, – шепчу я.
Он был заперт под землей очень-очень много лет…
Но Картер уже начал выталкивать наружу камни и грязь, постепенно расширяя края дырки. Наконец она становится достаточно большой, чтобы пролезть, и Картер жестом пропускает меня вперед. Я буквально отпихиваю его в сторону и выбираюсь на волю. К мокрой одежде липнет сухая земля. Кажется, будто из темноты кто-то наблюдает за моим бегством.
И вот я наконец на свободе, дышу и впитываю мягкий свет солнца, скрывшегося за облаками. Картер вылезает из ямы следом за мной. Его мокрые грязные вещи липнут к телу, как и мои.
– Садись, я осмотрю твою руку, – говорит Картер, указывая на плоский камень.
Я устраиваюсь поудобнее и закатываю рукав, обнажая красный порез на пару дюймов выше запястья. Сильно знобит. Я так рада, что Нолан сейчас не рядом и не видит, каких кирпичей я успела наложить всего за несколько минут. Стоп. О чем я вообще думаю? Я не рада, что его нет рядом! Было бы здорово, если бы я могла записать все это на бумаге и спрятать где-нибудь.
– Очень в тему, – стуча зубами, говорю я и касаюсь фонарика на шее Картера указательным пальцем.
– И не говори. Мамин подарок.
Мне хватает одной секунды, чтобы собрать картинку воедино.
– Стоп. Рейнджер Крейн твоя мама?
– А вы с ней уже знакомы? Хотя чему я удивляюсь в этом городе. Вообще на самом деле мне нельзя носить фонарик на шее во время фестивальной недели – мы же тут типа в двадцатых, – говорит он.
Я представляю Картера рядом с женщиной, которую встретила у Костяного дерева. Вспоминаю ее милую улыбку и непринужденное поведение в ночном лесу. Можно было догадаться, что они родственники.
– Она подарила мне этот фонарик, когда я решил пойти учиться на рейнджера, – добавляет Картер.
– Ты хочешь стать рейнджером, как она? – спрашиваю я.
Я, как никто другой, знаю, каково это – восхищаться своим родителем и хотеть, чтобы тобой гордились. Но Картер почему-то мрачнеет.
– Хотел. Но мама не подписала согласие на мое заявление вовремя, и меня завернули.
– Обидно. Наверное, она ужасно расстроилась.
– Не скажи, – сухо возражает Картер. – Впрочем, не важно. Я вполне могу подать еще одно заявление в следующем году.
Судя по тому, как он напрягся, это больная тема. Картер встает и пытается отряхнуть грязь с мокрых колен. Безуспешно.
– Наверное, стоит зайти ко мне.
От этих слов сердце начинает биться быстрее, хотя я до сих пор не отошла от того, что с нами произошло, и, наверное, напоминаю мокрую облезлую крысу.
– К тебе? Зачем?
– В твоей ране что-то застряло, и я не смогу вытащить это без щипцов. К тому же мы совсем рядом с моим домом.
– Застряло? – Я выдергиваю руку и ощупываю края пореза. Жутко больно, но я не обращаю на это никакого внимания.
Он прав: внутри раны есть что-то твердое. Внутри меня.
– Вытащи это. Вытащи!
Картер берет меня за плечи.
– Все хорошо, – говорит он. – Я обо всем позабочусь…
Но я больше не могу терпеть. Сильно сдавив кожу, я выталкиваю твердый предмет к краям раны. От нестерпимой боли из глаз брызжут слезы, но я должна с этим покончить, достать эту штуку и… Прямо под кожей появляется что-то белое, и я выковыриваю это ногтями. Все руки в крови, но мне сразу становится легче. И тут я наконец вижу, что же застряло в ране. Это зуб. В моей руке застрял зуб.
Глава двенадцатая
– Пойду схожу за аптечкой, – говорит Картер, приглашая меня войти.
Когда я попала к бабушке, у меня сразу возникла ассоциация с музеем, а вот в доме Картера я чувствую себя путешественником во времени. Одноэтажная бревенчатая хижина с кривой трубой и малюсенькими окошками стоит прямо на склоне котловины. Возможно, здесь даже нет электричества. Стены, пол, потолок – все сделано из древесины. Немногочисленные предметы мебели выглядят так, будто их смастерили вручную из дерева и необработанных шкур животных. Ньюйоркцы обычно ездят в похожие места, чтобы отдохнуть от современного мира на выходных, но я даже представить себе не могла, что в таких домах можно жить.
Я прохожу за Картером в малюсенькую комнатку, которая оказывается его спальней. Когда я осознаю это, в первый момент мне хочется молча сбежать. Но это смешно. Мы зашли сюда за аптечкой – и все.
Невероятно, но комната Картера в два раза меньше моей ванной в Нью-Йорке. Хотя здесь уютненько. В бревенчатую стену рядом с окном встроены две небольшие картины, изображающие птичье гнездо на верхушке дерева и змею, свернувшуюся кольцами посреди листвы. Просто и красиво. Я начинаю сочинять историю про змею и птиц.
«Не оставайся в одном месте слишком долго, иначе всех твоих птенцов съедят».
Черт! Еще чуть-чуть – и я заговорю как местные.
В нашей квартире в Нью-Йорке нет никаких постоянных элементов вроде этих картин, вмонтированных в стену. Если вынести оттуда все наши вещи, останется лишь пустая оболочка. Если мы уезжаем в другой город или другую страну, уже через год в этой квартире от нас не остается и следа.
Над кроватью Картера к стене приколото несколько листов бумаги. Наброски, сделанные легкими, быстрыми штрихами. Я представляю, как он торопливо делает эскиз, чтобы успеть запечатлеть детали и нюансы, прежде чем все исчезнет. На первом рисунке изображено колесо обозрения в парке аттракционов, на втором – вид на Мейн-стрит. На третьем – развалины церкви. Я сразу узнаю это место: именно здесь убили Пташку в «Ночной птице».
– Я еще не видела церковь, – говорю я.
– И не увидишь, – отвечает Картер. – Она в самом низу большого провала, и туда можно попасть только через пещеры, но вход закрыли сразу после съемок.
Я хочу возразить, что очень глупо прятать от туристов одну из ключевых локаций в фильме, но тут Картер кладет руки мне на плечи и говорит:
– Садись.
Я замираю на несколько секунд, но потом все же опускаюсь на стул у окна. Картер дал мне теплое шерстяное одеяло, чтобы укутаться, но я все равно дрожу от холода. Я высовываю поврежденную руку, на которой по-прежнему видны слабые чернильные линии. Возможно, Картеру интересно, откуда они взялись, но он не спрашивает – лишь молча закатывает мой рукав. У меня перехватывает дыхание от прикосновения его неожиданно теплых рук.
Нолан впал бы в бешенство, если бы увидел губы незнакомого парня в опасной близости от моей щеки, а сейчас расстояние между мной и Картером так мало, что я чувствую его дыхание на своей шее. Но ведь Нолана здесь нет, и он ничего не узнает.
В углу раздается громкий крик, и я подпрыгиваю от испуга. На комоде Картера стоит клетка с маленькой черной птичкой. Открывая несоразмерно большой клюв, птенец вскрикивает снова. Я отстраняюсь от Картера и подхожу к комоду. Я еще никогда так близко не видела дикую птицу. Иссиня-черные перья, гладкие и блестящие на крыльях и пушистые на грудке. Наверное, детский пушок. Красивая.
– Ого, у тебя домашняя птица?
– Ну, на самом деле она не совсем домашняя. Ее зовут Ко. Сокращение от Коры, как говорит моя сестра. Это детеныш ворона. В смысле Ко, а не Кора, – с улыбкой добавляет Картер.
Я впервые замечаю его сходство с Корой. У них похожие зубы – немного неровные резцы. Нолан бы назвал это несовершенством. Но Картеру идет.
– Я вечно притаскиваю из леса каких-нибудь животинок. Мама страшно бесится.
– Твоя мама лесничий и не любит животных?
– Любит, но не дома. Знаешь, до того, как я решил стать рейнджером, я хотел быть ветеринаром, – продолжает Картер. – Но потом я увидел, сколько лет там учиться и сколько стоит обучение… Эй, ты что творишь?
На самом деле я не собиралась трогать клетку. Или собиралась? Но внезапно мне очень захотелось выпустить птицу. Хотя это, наверное, странно: она ведь не моя и не мне ее отпускать.
– Я просто… хотела ее погладить, – неуверенно говорю я.
– А-а. Ну все же не стоит, я думаю. Она неприрученная и пугливая. Я взял ее, только чтобы подлечить крыло.