Картер берет меня за руку и настойчиво тянет к табуретке.
– Ко выпала из гнезда, – объясняет он. – Если я выпущу ее слишком рано, она не сможет летать и ее съест кто-нибудь противный и большой.
Картер выходит из комнаты и возвращается с тазиком мыльной воды и чистым лоскутом. Я протягиваю руку за тряпкой.
– Самую сложную часть работы ты уже сделала. Дай мне обработать рану, – говорит Картер.
Я не выпускаю ткань из рук. Он смеется:
– Судя по всему, ты не привыкла к посторонней помощи.
– Мне помогает только Нолан, – говорю я, но отпускаю тряпку.
Картер приступает к работе, ловко смывая с моей руки кровь и грязь.
– Значит, вы с ним близки? – спрашивает Картер.
Не знаю, как описать мои отношения с Ноланом, чтобы Картер или кто-либо другой смог понять. Это особый мир двух людей, который может казаться огромным и очень тесным одновременно.
– Да, мы очень близки, – наконец отвечаю я.
– Здорово. Я так и не успел нормально пообщаться с отцом, – говорит Картер.
Я обращаю внимание на прошедшее время.
– Он умер или где-то не здесь?
Картер отводит глаза:
– Умер. Это случилось в парке аттракционов несколько лет назад. Отец работал поздно ночью, и туда забежала свора бродячих собак. Электрический забор не помог.
– Твоего отца разорвали собаки?
Я представляю, словно на экране кинотеатра, как разрисованные собаки на карусели оживают. Мужчина, напоминающий повзрослевшего Картера, спотыкаясь, бежит между металлическими каркасами аттракционов, но свора собак окружает его и загоняет в угол. Скрежет зубов. Пена, стекающая из пастей. Повсюду кровь…
– Какой ужас! – говорю я, а сама думаю про Нолана, лежащего на полу собственного кабинета. – Ты это видел?
– Нет, я пришел позже. Я увидел следы, ведущие к входу в пещеру в дальней части парка… – Картер резко останавливается. – Черт! Прости, пожалуйста. Я не должен всего этого говорить, когда твой папа в больнице и все такое.
– Все норм, – говорю я. – Я в порядке.
Картер выдерживает долгую паузу, как будто ожидает от меня другого ответа.
– А что с твоей мамой? – наконец спрашивает он.
– В каком смысле?
– Ну, вы с ней ладите?
– В последний раз я видела ее, когда мне было пять. Я почти ничего о ней не знаю.
Картер кивает, как будто мои слова подтверждают его догадку.
– Думаешь, ты сможешь познакомиться с ней здесь?
– Она не в Харроу-Лейке, – растерянно отвечаю я.
– Это понятно. Но ты можешь узнать о человеке очень много по местам, где он жил. По вещам, которые он оставил.
Слова Картера задевают за живое. Лорелея оставила не только этот город, но и меня. Что это может сказать обо мне?
– Думаю, я мог бы помочь тебе с этим, – продолжает Картер. – Я имею в виду поискать информацию о твоей маме. Я помогаю в музее, просматриваю старые записи и отбираю экспонаты для выставок. Уверен, мы сможем найти о ней что-нибудь интересное.
– Зачем тебе это? – спрашиваю я.
– Помогать в музее?
– Нет. Почему ты хочешь помочь мне?
Картер пожимает плечами:
– Считай это дружеским жестом. У тебя разве нет друзей там, откуда ты родом?
Я чувствую, как лицо начинает гореть. Он не должен задавать мне такие личные вопросы. Господи, мне нельзя оставаться с ним наедине.
– Ты имеешь в виду в современном мире, где люди живут в нормальных домах с электричеством, встроенной канализацией и – не знаю даже – Wi-Fi?
Мои слова эхом отзываются в звенящей тишине. Картер смотрит на меня так, словно раздумывает, стоит ли вышвырнуть меня отсюда прямо сейчас или чуть позже.
– Не шевелись, пока я не закончу, – сухо говорит он и сосредоточивается на моей ране.
В комнате повисает гнетущее неловкое молчание, и это моя вина. Мне хочется кричать: «Пойми, я просто не могу впустить тебя! Мне нужны мои стены».
Хочется объяснить ему все, но я не уверена, что это прозвучит адекватно. Но вместе с тем маленькая мятежная часть меня жаждет, чтобы Картер снова посмотрел на меня, как несколько мгновений назад, и я начинаю перебирать в уме подходящие фразы, которые могут подтолкнуть его к новым вопросам. Ничего оптимального.
– Однажды у меня была подруга, – говорю я. – И ничего из этого не вышло.
Он слушает, но по-прежнему не смотрит на меня.
– Почему?
– Она была ненастоящей.
Картер останавливается и поднимает глаза, и я не могу сдержать улыбки.
– Мэри Энн была куклой чревовещателя.
Картер удивленно вскидывает брови, и мне становится очень смешно.
– Мне было шесть, когда Нолан подарил мне ее. Это реквизит из «Рапсодии по колючей проволоке», – начинаю я.
По глазам Картера я сразу понимаю, что фильм ему незнаком, поэтому добавляю:
– Ужастик Николая Брева.
Картеру это явно ни о чем не говорит.
– Там еще Сильвина Люпа снималась в главной роли. Ладно, не важно. В общем, Нолан поспорил с Николаем Бревом, кто получит премию «Сатурн» в том году, и, конечно же, выиграл. И в качестве приза Нолан потребовал отдать ему Мэри Энн.
Видимо, Нолану показалось забавным подарить куклу мне: ведь Бреву было бы еще обиднее, если бы маленькая дочка его главного конкурента играла в куклы с символом его лучшей работы.
– Наверное, эта кукла стоила кучу денег, – замечает Картер и на мгновение ставит меня в тупик.
Я никогда не задумывалась, что Мэри Энн могла представлять ценность как кинореквизит. Для меня она была просто куклой. Просто другом. Ничего не ответив, я продолжаю:
– В фильме ее никак не звали, поэтому я сама придумала имя.
Точнее, выбрала из последней книжки, которую мне прочитала Лорелея, прежде чем навсегда исчезла из моей жизни. «Алиса в Стране Чудес». Мэри Энн была всего лишь второстепенным персонажем, но мне понравилось имя, и я почему-то его запомнила.
– Мэри Энн была примерно размером с меня в тот момент, с большими зелеными глазами, длинными черными ресницами и пухлыми алыми губками, которые выглядели так, будто она напилась крови. Мне жутко нравились ее блестящие красные туфельки с ремешками, и я даже уговорила Нолана купить мне такие же, – с улыбкой вспоминаю я. – Но потом Мэри Энн ему надоела. Мне кажется, его раздражало – даже больше, чем самого Брева, – что я постоянно с ней играю. Поэтому Нолан спрятал ее. Вот и все.
На самом деле не все. Я долго искала ее (без особой надежды, потому что не решилась копаться в вещах Нолана без его разрешения), а потом легла в кровать и плакала от злости, пока не отключилась. А когда я проснулась, у меня было четкое ощущение присутствия Мэри Энн, будто она сидит на кровати и шепчет в темноте. То, чего я так сильно хотела, осуществилось. Мэри Энн больше не была куклой: она выглядела и двигалась как настоящая девочка. Как ребенок – такой же, как я. Ее кожа стала гладкой и живой, исчезли бороздки в местах, где к лицу на шарнирах крепился подбородок. И с тех пор я видела ее только такой в темных и тихих местах, где Нолан бы точно нас не нашел. Вероятно, я уже тогда понимала, что видеть несуществующую девочку не оптимально.
– То есть… она была твоим воображаемым другом? – уточняет Картер.
– Типа того. Примерно год.
Наверное, я должна ощущать неловкость, рассказывая об этом едва знакомому человеку, но мне очень комфортно. Возможно, дело в успокаивающей невозмутимости Картера, а может, меня просто заводит мысль о том, что я могу взять и рассказать какой-нибудь секретик из своей биографии. Я не произносила имя Мэри Энн вслух с тех самых пор, как Нолан пригрозил мне последствиями, если я не перестану ломать комедию. Сейчас мои слова, кстати говоря, тоже могут привести к нехорошим последствиям – если Картер решит использовать Мэри Энн против меня. Я представляю, как он дает интервью по телевизору, называет меня ужасными словами и смеется, но почему-то это никак не клеится с образом парня, который выхаживает воронят и бережно обрабатывает рану на руке незнакомой девушки, несмотря на то что она была с ним груба.
– Где она сейчас? – спрашивает Картер.
– Потерялась при переезде.
Это почти правда. Я помню, как сидела на заднем сиденье машины Нолана и в последний раз оглядывалась на наш старый дом. Во дворе копошился Ларри, который всегда уезжает последним. Он торопливо запихивал что-то в мусорный бак. Нет, не просто что-то – а Мэри Энн. Или, по крайней мере, ее кукольную версию. Я не видела куклу с тех пор, как Нолан отобрал ее.
Я не могла оторвать глаз от бледной руки, торчащей из мусорного бака. В памяти навсегда застыл распахнутый рот чревовещательной куклы, беззвучно зовущей на помощь. Она была для меня настоящим другом, но сейчас я могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как Ларри в исступлении захлопывает крышку бака снова и снова, пытаясь затолкать ее в мусор. Когда машина выехала на большую дорогу, лицо Мэри Энн показалось из-под крышки в последний раз – испещренное трещинами, с выбитым зубом, торчащим изо рта. Потом мы повернули за угол, и она исчезла навсегда. Как бы мне ни хотелось увидеть живую версию Мэри Энн в новом доме, она больше не приходила ко мне. Ларри уничтожил эту часть моего воображения с такой же садистской улыбочкой, с какой разбивал красивое, искусно выточенное личико Мэри Энн. Думаю, именно в этот момент я начала по-настоящему, до глубины души ненавидеть его.
Я сглатываю подступивший к горлу комок и тихо добавляю:
– Ну, она все равно не смогла бы остаться со мной навсегда.
– Но почему бы не завести новых друзей? – спрашивает Картер. – Ну, знаешь… которые могут быть с тобой всегда?
Из его уст это звучит как самая простая вещь на свете.
– Не вижу смысла.
– Не видишь смысла в дружбе?
– Ага. В моей жизни некуда впихнуть друзей. Нолан предпочитает, чтобы я всегда была с ним, даже во время работы, а нам приходится часто переезжать. Да и потом, мне с собой не скучно. У меня куча книг, и фильмов, и игр… и всякой другой фигни. Я могу построить из этого целую крепость. Настоящую офигенную крепость.