– Сталактиты, – говорит Картер.
Я видела их только на картинках: известковые наросты, которые образуются в пещерах из-за воды, столетиями капающей с потолка. Это место не просто старое – оно древнее. Я вспоминаю слова Коры о том, что Харроу-Лейк давно мертв и медленно разрушается. Здесь это чувствуется сильнее, чем где-либо.
– Ты дрожишь, – замечает Картер. – Хочешь, вернемся? Церковь совсем недалеко, но если тебе некомфортно…
– Я не вернусь, – решительно говорю я, и эхо умножает мои слова. – Я хочу увидеть церковь.
Мне нужны ответы на мои вопросы. Куда ходила Лорелея? Что она там видела? Что скрывается во тьме под этим городом? Руки предательски дрожат. «Холодно, – успокаиваю я себя. – Просто холодно». Картер непринужденно берет меня за руку, и мне почему-то очень хочется его поблагодарить. Дорожка становится еще уже, и я дважды оступаюсь, промочив ноги в ледяной воде. К тому времени, когда мы попадаем в седьмой или восьмой зал пещерной системы, я уже не чувствую пальцев. Гул, стоящий в туннеле, раздражает нервные окончания, и я стучу зубами, словно отбивая ритм мелодии. С каждым шагом мне кажется, что вот-вот я почувствую на шее костлявые заостренные пальцы.
– Ну, собственно, вот, – говорит Картер, убирая фонарик.
Мы выходим из туннеля на открытое пространство. В лунном свете я вижу провал диаметром около пятнадцати-двадцати метров. Стенки ямы почти отвесные, и теперь я понимаю, почему сюда легче пробраться сверху. А в центре провала открывается очень знакомый вид: повсюду обломки каменных плит; одна стена церкви уцелела, но стоит под наклоном. Пустые стрельчатые окна напоминают гигантские петли для пуговиц. И надгробия. Много-много надгробий. Скорее всего, их поставили вертикально во время съемок «Ночной птицы», а потом больше не трогали.
Где-то рядом журчит вода, но звук немного отличается от того, что мы слышали в пещерах. Я выхожу из тени и попадаю в луч лунного света, проникающего сквозь пустое центральное окно церкви. Кровь насыщается адреналином. Вот оно, то самое место, где ее убили. Пташку, конечно же. Когда Нолан и Лорелея были здесь со съемочной группой, камера располагалась где-то наверху, в пустом окне. Она стояла на том же месте, где я сейчас. В серебристом свете луны ее лицо выглядело безжизненным и окостенелым. В следующем кадре она отступала в тень, чтобы спрятаться от озверевших горожан. А потом ее выволакивали к алтарю и жестоко убивали.
– При дневном освещении все выглядит иначе, – говорит Картер. – Видишь много лишнего. Окурки, крышки от бутылок – в общем, следы присутствия других людей, пусть и очень давние. А ночью легко представить, будто мы – первые, кто обнаружил это место.
Картер останавливается в дальнем углу каменного постамента. Это алтарь. То самое место, где Лорелея позировала на фото, обнимая рейнджера Крейн. Место, где Пташку разорвали на части. Пальцы в крови. Зубы, впивающиеся в плоть. Обезумевшие от голода люди.
– Почему церковь так и не восстановили? – спрашиваю я. – Где-нибудь в другом месте, например?
Судя по тому, что я успела увидеть, все остальные постройки в Харроу-Лейке были восстановлены, и жители города тщательно делают вид, что ничего не было. Так почему же церковь не отстроили заново?
– Возможно, местные решили, что Бог их уже не спасет, – говорит Картер.
Скорее всего, он шутит – а может, и нет.
– Думаю, церковь разрушилась еще до того, как провалилась под землю. Ты не обращала внимания, что ни на одном надгробии нет дат? Странно, не правда ли? Я так и не смог найти сведений о том, когда была построена церковь, или о том, что она использовалась по назначению когда-либо в истории Харроу-Лейка.
– И что это означает? – спрашиваю я, изучая плиты вокруг нас.
Картер прав. Хотя надписи побледнели и почти стерлись, их все же можно различить, и здесь действительно нет ни одной даты.
– Думаю, церковь была здесь раньше города.
– Но кому понадобилось строить церковь посреди леса в нескольких милях от ближайшего населенного пункта? А главное, зачем?
– Это всего лишь теория, – неуверенно начинает Картер, – но мне кажется, люди уже пытались поселиться здесь раньше, но быстро поняли, что это плохая идея.
По спине пробегают мурашки. Меня снова посещает то же смутное ощущение, что и в туннеле: какое бы неизвестное зло ни обитало в Харроу-Лейке, оно созревало здесь долгие-долгие годы.
Нужно уходить отсюда.
Пещера, из которой мы только что вышли, выглядит словно трещина, рассекающая темноту.
– Тот оператор пропал где-то внизу, – говорю я, размышляя вслух.
Вот это смерть! По-моему, оптимально: стать историей в процессе создания другой истории.
– Вроде да, – отзывается Картер. – После этого твой отец как раз и поручил обнести парк электрическим забором. Наверное, хотел убедиться, что никто больше не сунется в пещеры и не пострадает.
Скорее всего, Нолан установил электрический забор на случай, если кто-то хотел сорвать ему съемки и подстроил гибель оператора. Но я лучше промолчу.
А лтарь напоминает саркофаг. Один угол осыпался, а каменная платформа лежит криво. Но прикоснувшись, я с удивлением отмечаю, что камень сохранил тепло солнечных лучей. Теплый, как живое существо. Как будто Лорелея только что встала и ушла. Я ложусь на камень вместо нее. В небе обязательно должны быть звезды, но сейчас нас освещает только прохладный лунный свет.
– Слушай, все забываю сказать: Ко улетела, – с гордостью говорит Картер.
Я слушаю его вполуха.
– Правда?
– Ага. Маленькая, но очень сильная птичка.
– Это хорошо. Я рада.
Я свешиваю руки с камня и чувствую, как прошитая вручную заниженная талия платья медленно ползет вверх по бедрам. Кстати, на мне нет белья.
– Вот так? – спрашиваю я. – Так она выглядела в сцене с алтарем?
– Пташка?
Я киваю. Он понимает, что я имела в виду не Лорелею. Понимает разницу. Это приятно.
– Знаешь, – говорит Картер, выдержав паузу, – я должен кое в чем признаться.
Внутри все сжимается, и я мысленно готовлюсь к удару.
– Что такое?
– Я не смотрел «Ночную птицу».
На мгновение я теряю дар речи, и Картер смущенно морщится.
– Ты никогда не видел фильм, снятый в твоем родном городе?
Он прячет руки в карманы:
– Я просто не фанат ужастиков, если честно.
Я не могу сдержать улыбку. Вот, значит, каково это – делиться секретами! Мне теперь тоже хочется кое-что ему рассказать.
– Я тоже должна кое в чем признаться. Помнишь, я рассказывала о воображаемой подруге, которая была у меня детстве? – торопливо говорю я. – Мэри Энн. Так вот, она вернулась.
– В смысле?
– Да, вернулась. Я видела ее. В своей комнате. На улице. Не знаю, что ей от меня нужно.
– Ты сейчас серьезно? – Картер подается вперед, как будто хочет взять меня за руку, но неуверенно замирает. – Лола, такое уже бывало раньше? Я имею в виду, после того, как она исчезла? Тогда, давно, когда ты была маленькой?
Он ведет себя так, словно загнал в угол упрямое животное. Он мне не верит.
– Забудь, – говорю я. – Дурацкая шутка.
Я двигаюсь, чтобы слезть с алтаря, но тут Картер делает шаг вперед и прижимает меня к камню. Колени упираются в его живот и неприятно трутся о шероховатую каменную плиту на внутреннем сгибе.
– Мне больно, – говорю я, и Картер отступает.
– Я не хотел. Прости. Пожалуйста, не закрывайся от меня. Я хочу помочь…
Но эхо многократно умножает мои слова, и они начинают распирать череп изнутри, словно мощная приливная волна: «Мне больно…»
«Нолан, не надо! Мне больно!»
Что за бред? Я никогда не произносила этих слов. Нолан ни разу в жизни даже пальцем меня не тронул. И тем не менее эта фраза повторяется в моей голове так отчетливо, как будто кто-то кричит мне прямо в ухо.
– Лола! – Картер протягивает руку, но я грубо отмахиваюсь от него. – Лола, что случилось?
Я не отвечаю. В темноте что-то есть… звезды? Две белые точки в небе прямо над силуэтом Картера. Сверкают, как острие иглы. Нет, не в небе. Это вовсе не небо, а зияющий вход в пещеру. Неожиданно точки исчезают. В памяти снова всплывают кадры из видео в музее, где сцены из «Ночной птицы» прокручивались задом наперед, и Лорелея с затравленным видом исчезала в пещере. Но мы не в кино.
И это не звезды. Это глаза.
Крошечные точечки – такие же, как у куклы Мистера Джиттерса. Он наблюдал за нами все это время. Я отталкиваю Картера и начинаю кричать. Кричу, кричу и не могу остановиться.
Картер тащит меня к выходу.
– Давай же, Лола! Поговори со мной. Пожалуйста!
Но я ничего не соображаю и не могу вымолвить и слова. Стараюсь не дышать, пока мы в темноте.
Господи, эти глаза…
Я молчу всю дорогу до бабушкиного дома, и Картер оставляет попытки меня разговорить. Я останавливаюсь у калитки.
– Я зайду к тебе утром, хорошо? – спрашивает Картер.
Но тут ум наконец проясняется, и я четко понимаю, что делать дальше. Я больше не могу здесь оставаться. Я не вынесу больше ни одного дня. Нужно выбраться отсюда. Харроу-Лейк что-то делает со мной, меняет меня. Все было в порядке, пока я не приехала сюда. Здесь все напоминает о ней. О чудовище, которым она была одержима. О ней с Ноланом и их жизни до меня. Обо всех тайнах, спрятанных здесь. У меня и без того секретов хватает. Своих собственных. Правда, когда я решила поделиться одним из них, Картер странно посмотрел на меня. А потом пришел монстр.
– Можешь отвезти меня в аэропорт?
Картер удивленно моргает:
– Что? Прямо сейчас?
– Да. Прошу.
Он делает глубокий вдох:
– Вообще могу. Но, может, стоит подождать до завтра? Поговорить с бабушкой, например, посмотреть ближайшие рейсы и все такое?
Я не хочу подталкивать его к отказу.
– Ладно, ты прав, – говорю я с натянутой улыбкой. – Тогда с утра пораньше, хорошо?
Я провожаю Картера взглядом и в глубине души надеюсь, что вижу его не в последний раз. Рас