катистый храп бабушки слышно уже с порога. Мне бы, пожалуй, тоже стоило поспать, но сейчас, когда у меня наконец появился план побега, я слишком взбудоражена. Я поднимаюсь к себе, достаю фотографию, которую припрятала в шкафу рядом с «Алисой в Стране Чудес», и отношу ее в гостиную. Я аккуратно ставлю фотографию на самую середину каминной полки, рядом с моей запиской. Возможно, бабушке не понравится эта фотография из-за рейнджера Крейн, но мне хотелось бы ошибиться. Это единственный снимок в доме, где Лорелея улыбается. Единственное фото, где она кажется настоящей. Лорелея с лучшей подругой – незадолго до того, как та прекратила с ней общение. Я чувствую внезапный укол совести: а вдруг Кора тоже будет думать, что я ее бросила? Надеюсь, нет.
Я раскачиваюсь в кресле туда-сюда, туда-сюда. Может быть, удастся задремать хоть на пару минут. Отключаюсь. Когда я открываю глаза, лампочка надо мной мигает со звуком, напоминающим шелест крыльев мотылька. Но меня разбудило не это. Перед старым радио в раскрытой скорлупке лежит белый жук и торопливо постукивает лапками. Наверное, это я положила его туда и, видимо, забыла. Я закрываю скорлупку и кладу в карман. Складки юбки приглушают топот металлических ножек. Это любимый жук Лорелеи. Я заберу его с собой, когда уеду из Харроу-Лейка.
Подняв глаза, я обнаруживаю Мэри Энн во дворе за окном. Она не двигается, но я чувствую на себе ее взгляд. Она хочет, чтобы я пошла за ней. Не знаю, почему мне так кажется, но она явно ждет меня. Все еще темно, Картер придет не скоро. Сонно зевнув, я растворяюсь в предрассветных сумерках вслед за Мэри Энн.
Глава двадцать третья
Я чувствую этот запах, как только открываю дверь в квартиру: запах пустоты. Если вам не приходилось часто менять квартиры, скорее всего, вы не знаете, как пахнет пустота. Затхлый воздух, призрачные запахи предыдущих жильцов с непонятным кисловатым оттенком, который можно ощутить, если лечь на старый ковер и глубоко вдохнуть.
Когда я была в Харроу-Лейке, я не задумывалась о том, что возвращение домой будет именно таким. Что будет так тихо… и пусто. Я всматриваюсь в темный коридор. Боюсь, я не смогу справиться с тошнотой, если увижу в щелях между паркетинами кровь Нолана. Да, Ларри, конечно, должен был навести здесь порядок – но мало ли что.
Как же мне не хочется переступать порог одной! Я захлопываю дверь и дожидаюсь щелчка замка. Дежавю накрывает меня холодной волной. Дверь в гостиную открыта, и я четко понимаю: что-то не так. Все не так. Мебель, фотографии на стенах, телевизор… ничего нет. Нет ни ящиков, ни коробок, которые стояли по углам, когда я была здесь в последний раз, когда Нолан сбросил на меня бомбу со словами: «Ой, я разве не говорил тебе о Париже?» И мы поссорились. И я ушла. А потом вернулась и обнаружила его в кабинете. И его кровь была повсюду – на моей одежде, у меня под ногтями…
Сейчас в квартире пусто. В прихожей нет ничего, кроме телефона, мигающего красным светом. Странно: только одно сообщение на автоответчике. Я нажимаю на кнопку, чтобы прослушать. Не от бабушки, хотя я даже немного надеялась. И не от Коры. И не от Картера, у которого мне стоило украсть хотя бы один поцелуй. Всего лишь надо было ненадолго сделать вид, что я именно та, кого он ищет, а он тот самый парень, с которым я буду чувствовать себя спокойно и уверенно. Просто сказка.
После сигнала как минимум три секунды нет никаких звуков, а потом просто тихий гул. Что-то со связью. И тут я слышу голос. Едва уловимый шепот.
Тра-та-та-та-та-та-та,
Опустилась темнота.
С тихим шорохом и стуком
Выйдет он из-под земли!
Убегай или умри.
Тик-так, тик-так,
Он придет не просто так…
Это песенка Лорелеи. Ее голос. Мир вокруг сжимается, обрушивается на меня, и я беспомощно сворачиваюсь калачиком. Прижимаюсь щекой к отполированному паркету. Легким невыносимо тесно в грудной клетке. Я моргаю. Один раз, другой. И тут я понимаю, что с полом что-то не так. Прихожая в нашей квартире выложена плиткой, а не паркетом. Но это точно наша квартира – одна из предыдущих. Дом, который давно перестал быть нашим домом.
– Лола?
Мэри Энн хлопает огромными зелеными глазами и протягивает мне руку. Она выглядит как маленькая девочка – как в детстве. Я беру ее за руку и испытываю странное ощущение невесомости.
Стены здесь темно-зеленого цвета: выбор Нолана. Такие стены были в нашей чикагской квартире, которую мы давным-давно снимали на одно лето. Не выпуская моей руки, Мэри Энн подносит палец к губам. И тут я слышу голоса. Где-то совсем рядом. Нолан и Ларри. Мы осторожно подкрадываемся к резной дубовой двери кабинета (здесь нет витража с пазлом, но она тоже очень красиво украшена). Я заглядываю в замочную скважину. Вижу Нолана. Не пепельно-серого и безжизненного, как в больнице, а молодого Нолана из давно ушедших времен, когда его волосы были темнее. На лице меньше морщин. Он сидит за письменным столом в идеальном обрамлении замочной скважины. Держится за голову. Взгляд устремлен в одну точку где-то на полу. Потом его заслоняет Ларри, расхаживая по кабинету между столом и дверью. Наконец Ларри прислоняется к мини-бару. Он выглядит абсолютно расслабленным.
– Она сказала, что собирается уйти от меня… – почти шепотом говорит Нолан.
Ларри раздраженно фыркает:
– Ты не виноват, Нолан. Ты делал для нее все, что мог, а она никогда тебя не ценила. Вечно норовила сбежать, знаем мы таких.
Я напрягаюсь: они могут посмотреть на дверь и обнаружить меня в любой момент, но пока ни разу не повернулись в мою сторону. Мне не стоит подслушивать.
– И что мне теперь делать, черт побери? – говорит Нолан.
Звучит как риторический вопрос, но Ларри все же отвечает.
– Я же сказал, я обо всем позаботился. Она так сильно хотела в Харроу-Лейк? Ну что ж, туда она и отправилась. А ты больше ничего не знаешь, ясно? – настойчиво спрашивает Ларри.
Нолан отвечает не сразу:
– А ее мать…
– О ней я тоже позаботился. И буду продолжать заботиться, если она не будет делать лишних движений. Я же сказал, я все уладил.
Наконец Нолан поднимает глаза. Они налиты кровью, как будто он не спал несколько недель.
– А что я скажу Лоле? Как, интересно, ты уладишь этот вопрос?
Ларри сухо усмехается:
– Возможно, ей было бы лучше отправиться вслед за своей мамашей.
– Чего? – огрызается Нолан. – Ты вообще думаешь, что говоришь?
Ларри останавливается:
– Шучу. Слушай, не парься насчет Лолы. Она же ребенок. Скажи, что Лорелея ушла и не вернется. Это ведь правда, да?
– Но ведь она видела…
Ларри садится за письменный стол Нолана, и я вижу, как он кладет мохнатые руки на бедра.
– Она видела, как вы ссорились. Всё.
– Но…
– Слушай. Ты слишком много волнуешься. Я понимаю, у тебя на носу премьера «Красной красотки» и скоро начинаются новые съемки… Слишком много стресса вдобавок в тому, что происходит в твоей жизни. Но ведь у тебя есть я!
Нолан пристально смотрит на Ларри. Это недобрый взгляд, от которого хочется съежиться и раствориться в воздухе. Ларри молча достает из кармана чековую книжку и подталкивает к Нолану.
– Я забочусь о тебе, а ты обо мне. Как настоящие друзья. Не правда ли?
Нолан раздраженно берет чековую книжку и, выписав чек, швыряет ее обратно.
– Мы больше никогда не будем это обсуждать, – отчеканивает Нолан, вставая из-за стола.
Он приближается к двери, за которой я прячусь, и сердце отчаянно пытается выпрыгнуть из груди. Мэри Энн тащит меня к гардеробу в коридоре, и мы успеваем скрыться там за секунду до того, как открывается дверь кабинета. Мы крепко прижимаемся друг к другу в темноте, спрятавшись среди пальто и зонтов. Нолан сердито топает по квартире. А вдруг он ищет меня? Тогда нужно скорее выбираться отсюда, иначе он найдет меня и догадается, что я пряталась и подслушивала. А сколько раз он уже говорил мне не делать этого? Сколько раз он повторял, что следить за ним – не оптимально?
Он уходит, и я пытаюсь пробраться обратно к двери сквозь пальто и куртки, но никак не могу найти ее. Я запутываюсь в тканях, как будто одежды вокруг меня становится все больше и больше. В какую бы сторону я ни повернулась, двери нигде нет. Я зацепляюсь за вощеный дождевик и начинаю паниковать.
– Нолан! – кричу я, но никто не отвечает. – Ларри!
Тишина. И тут я слышу первые аккорды песни, которую кто-то включил в одной из комнат. Мелодия заползает в щели гардероба и подбирается ко мне. T’ain’t No Sin. Музыка впитывается в мои поры, проникает под кожу и плетет там узор, заставляя забыть о секретах, спрятанных глубоко внутри. Снова и снова. Господи, как же я ненавижу эту песню! Всегда ненавидела. В тот день, когда Лорелея ушла, она тоже играла на полную громкость – чтобы заглушить крики. В этом Ларри был прав, я вспомнила: они действительно сильно поругались в тот день. Возможно, поэтому T’ain’t No Sin всегда вызывает у меня необъяснимую тревогу и раздражение.
Но есть что-то еще… Маячит где-то на кромке сознания и не дает мне покоя. Похожее ощущение я испытала, когда бабушка соврала мне насчет Лорелеи. Мне нужно расковырять это, докопаться до сути, чтобы выпустить наружу все тайны. Но разве можно сосредоточиться, пока играет эта проклятая песня?
Ненавижу!
Мелодия затихает, и во время короткой паузы перед следующей песней напряжение в голове нарастает до предела. Как будто кто-то барабанит заостренными пальцами прямо по черепной коробке. Это треск, рассекающий безжизненный воздух, это звук иглы, соскакивающей с пластинки в конце песни. А еще это звук, который издает чудовище, когда пытается выбраться из-под обоев. Звук опасности, затаившейся в темноте.
– Мэри Энн!
Нет ответа. Стоп. В задней части шкафа, наверное, должна быть еще одна дверь. Может, я смогу выбраться с той стороны… Я поднимаю голову. Где-то здесь должна висеть цепочка, с помощью которой можно включить свет. Но она слишком далеко, слишком высоко. Под потолком, в самом углу шкафа, я замечаю темный силуэт. Неестественно длинный и слишком крупный, чтобы поместиться в таком тесном пространстве. Костлявые конечности изгибаются под невероятными углами. Сердце лихорадочно бьется о грудную клетку: