Мистер Джиттерс — страница 7 из 42

Он снова рассматривает меня с ног до головы, как будто мог упустить что-то в первый раз.

– Черт, да ты правда похожа на Лорелею. Мм-мм-ммм. Маленькая, миленькая…

– Вы знали мою мать? – перебиваю я.

На самом деле ничего удивительного, если учитывать размеры этого городишки. И все же я никак не могу представить Лорелею, стоящую рядом с Грантом.

– Ага. Я знал ее. Все в Харроу-Лейке знали милую крошку Лорелею. Эх, если бы этот киношный пижон не вскружил бы ей голову, я вполне мог бы быть твоим папкой.

Улыбка Гранта напоминает захлопнувшийся медвежий капкан. Мне хочется стереть это противное выражение с его лица.

– Сомневаюсь, – сухо отвечаю я.

Меж ду ним и Ноланом целая пропасть. Или нет – галактика. В ответ Грант смеется и качает головой:

– Такая же колючая, как она. Будь куколкой и не выходи ночью из дома, ладушки?

Звучит тошнотворно.

– Я бы не хотел, чтобы ты заблудилась в лесу. Сегодня нет луны.

– И что?

– И то, что в леса Харроу-Лейка нельзя ходить в безлунные ночи. Никогда. Иначе деревья могут принять тебя за свою. Когда луна не освещает дорогу, такие девочки, как ты, могут часами бродить по лесу, но не видеть ничего, кроме деревьев.

Он подходит ближе, и я усилием воли заставляю себя не отшатнуться.

– Говорят, если заблудишься, то нельзя останавливаться. Замри на секунду – и почувствуешь, как ногти на ногах удлиняются и врастают в землю, точно корни. Кожа затвердеет и превратится в кору, а руки поднимутся и устремятся в темноту. К луне, которой там нет.

Грант рассказывает с особым ритмом, как будто читает детский стишок.

– Какая чудесная история, – говорю я.

Интересно, есть ли у Гранта дети и рассказывает ли он перед сном страшные сказки про деревья, которые заберут их в лес? Видимо, Грант догадывается, о чем я думаю, и хитро улыбается.

– Судя по всему, мама так и не познакомила тебя с нашими преданиями. Ничего, ты обязательно их узнаешь, пока гостишь у нас. Но имей в виду: я не шучу по поводу ночных прогулок. В лесу в темноте делать нечего. Никогда не знаешь, что может случиться. – Грант подмигивает, видимо пытаясь быть милым. – Приятных снов, Лола.

Ужасных снов, козел.

Он уходит, и я начинаю прислушиваться к звукам незнакомого дома. Пикап Гранта тарахтит все тише и тише и наконец замолкает вдали. В последний раз выглянув на улицу сквозь маленькое окошко во входной двери, я запираю ее на замок. Снаружи лишь темный лес, а там может случиться все, что угодно.


Стены в комнате Лорелеи обклеены бледно-серыми обоями с орнаментом в виде перевернутых жуков. Орнамент повторяется снова и снова и выглядит почти гипнотизирующе. Хотя, возможно, я просто устала.

В одном месте, рядом с рейкой для подвешивания фотографий и картин, обои немного отклеились, и под ними можно разглядеть предыдущий слой точно таких же. Странно. Я залезаю на кровать, чтобы рассмотреть поближе. Второй слой обоев тоже держится на честном слове. Я аккуратно отклеиваю их. Надо же. Эту комнату несколько раз обклеивали одними и теми же обоями.

– Кто это придумал? – спрашиваю я у стены.

Я прижимаю обои обратно. Они немного отсырели, но все же приклеиваются обратно, и я спускаюсь с кровати. Каждая вещь в этой комнате, каждый предмет мебели выглядят так, словно их взяли из музея, посвященного быту 1920-х годов в маленьких городках штата Индиана. Я знала, что этот городишко будет выглядеть как живой музей снаружи, но все же не ожидала, что увижу то же самое внутри. Ощущение, будто я оказалась в кукольном домике своих предков.

Вдоль стены напротив кровати тянутся одинаковые полки. На самой верхней стоят только старинные дорожные часы со стрелками, навечно застывшими на десяти минутах третьего: видимо, до них невозможно добраться без стремянки. А на других полках (чего я не заметила, когда только вошла в комнату) аккуратными рядами лежат десятки маленьких предметов, похожих на грецкие орехи. Я беру один, чтобы рассмотреть поближе. Нет, это не орех. Это полый шарик, вырезанный из дерева, со щелкой посередине. Я немного надавливаю на половинки, и «орешек» открывается.

Мне с трудом удается подавить крик. Внутри шарика обнаруживается блестящий черный жук, шевелящий лапками, и я едва не роняю его на пол. Но приглядевшись, я понимаю, что жучок ненастоящий. Это разрисованная фигурка с проволочными креплениями, благодаря которым лапки начинают шевелиться, как только шарик сдвигается с места. Даже малейшее движение моей руки заставляет лапки насекомого дрожать и постукивать о края скорлупки. В этот момент меня охватывает очень странное ощущение дежавю. Но, возможно, дело в том, что я просто ненавижу жуков.

Я к ладу открытый орешек на полку и твердо решаю на этом остановиться. Но любопытство берет верх, и я открываю каждый по очереди. Божья коровка, потом жук с изумрудными крылышками, потом коричневый с оранжевыми полосками на спинке… Я перехожу от полки к полке, пока не пересматриваю всех. Десятки жуков всех видов и цветов.

Похоже, Лорелея коллекционировала их. Если бы это была моя комната, на книжных полках стояли бы книги, а не маленькие игрушки. Может, ей нравились жуки? Я пытаюсь представить, как она играет с фигурками, но у меня не получается. Я даже не помню, как она смеялась. И я очень-очень давно не думала о Лорелее в таком ключе.

Забудь ее, Лола.

Я не хочу концентрироваться на этих мыслях. Я больше не ребенок.

Осталось посмотреть только один шкаф. Я поворачиваю маленький железный ключик и обнаруживаю полный гардероб платьев. Наверное, это вещи бабушки – зимние или те, что она не носит. Но когда я приглядываюсь повнимательнее, я понимаю: это платья Лорелеи.

А чьи же еще, господи. Я же в ее комнате.

Какая неожиданность: все они сшиты в женственном стиле конца двадцатых годов. Ткани приглушенных тонов, скромные декольте и заниженная талия. Никаких особых украшений, кроме нескольких цветных пуговиц и отделки лентами в некоторых местах. Я не помню, чтобы Лорелея носила такие вещи, пока жила со мной и Ноланом. Я продолжаю изучать содержимое шкафа. А вот эти платья принадлежат совсем не Лорелее. Это наряды Пташки. Пташка – героиня моей матери в «Ночной птице». Красивая провинциальная девочка, любимица местных жителей в начале повествования, она постепенно превращается в объект суеверий и страха, когда город оказывается отрезанным от внешнего мира и люди начинают голодать.

Я была почти влюблена в Пташку всю свою жизнь, заучивала наизусть ее реплики из фильма, подражала ее движениям и манере говорить. Ее любили все – особенно Нолан, – даже несмотря на то, как она умирает в «Ночной птице» (это ужастик). В конце концов, это его первое творение. Иногда я даже думаю, что на самом деле он влюбился в Пташку, а не в мою мать. Яркая, счастливая, очаровательная… именно так он представлял себе оптимальную женщину. Человек, который без лишних слов бросил свою семью, вряд ли соответствовал этому образу.

Наряды Пташки гораздо более яркие. Зеленый сарафан с плиссированной юбкой, который был на ней в самой первой сцене. Платье в морском стиле из парка аттракционов. Красивое бледно-желтое платье с оборками и вышивкой в виде розовых бутонов из закусочной Easy Diner. И еще много всего: темное изумрудное платье из сцены с ночным ураганом, темно-синее вязаное из эпизода, где обезумевшие горожане загнали ее в пещеры, и, наконец, платье сливового цвета из финальной сцены на церковных развалинах, где она умирает.

Я провожу кончиками пальцев по этим тканям и чувствую, как они электризуются. Уникальные. Первозданные. Оптимальные. Я словно держу в руках кусочек души Нолана. Я рассматриваю платья еще некоторое время и только потом решаюсь закрыть дверцы шкафа.

Я собираюсь задернуть занавески, но тут краем глаза замечаю во дворе какое-то движение. Нет, не движение. Кто бы ни стоял там снаружи, он неподвижен. И мое внимание привлекла именно эта неподвижность. Кто-то маленький – точно не Грант. Может быть, подросток или худенькая женщина. По спине пробегает холодок. Это Лорелея. Она увидела, что я роюсь в ее вещах. Не знаю, как это возможно, но это она.

«Не смеши меня, Лола, – звучит в голове голос Нолана. – Ее давно нет – и черт с ней».

Я оборачиваюсь на закрытые дверцы шкафа и снова выглядываю во двор. Одновременно надеюсь, что фигура за окном исчезла, и хочу увидеть ее снова. Она по-прежнему там, темный силуэт в слабом лунном свете. Смотрит в сторону дома. Ветерок подхватывает легкий смех. Это девочка. Но что она делает здесь? Зачем кому-то выходить в лес так поздно ночью? Я вспоминаю страшилку Гранта. Нужно открыть окно и позвать ее. Но мое сердце начинает биться чаще, и я не решаюсь.

Это просто девочка. Чего ты боишься?

Окно запотевает от моего дыхания. Я протираю стекло ладонью. Девочка во дворе машет мне рукой, делая зеркальный жест. Стоп. Она дразнит меня?

Что за чертовщина?

Я пытаюсь открыть окно, но защелка сдвигается всего на несколько дюймов и застревает, оставляя небольшую щелку. Думаю, этого достаточно, чтобы негромко позвать девочку и не разбудить бабушку криком. Но во дворе никого нет. Лишь деревья отбрасывают причудливые тени на забор.

Куда она подевалась?

Может, она скрылась в темном лесу и наблюдает за мной оттуда?

«Ну что ты как маленькая», – слышу я ворчание Нолана.

Сердито смотрю на свое отражение в окне. Он прав. Как обычно. Я задергиваю занавески, ложусь в кровать прямо в одежде и пересчитываю ореховые скорлупки на полках. Семьдесят две. Кружевные шторы легонько колышутся на сквозняке, создавая живой рисунок на циферблате часов, стоящих на одной из верхних полок. Тени двигаются и меняют форму, и моим уставшим глазам кажется, будто чьи-то дрожащие руки пытаются остановить стрелки, упорно стремящиеся вперед.

Глава четвертая

Утром я быстро принимаю холодный душ (выбирать не приходится) и, завернувшись в полотенце, бегу в свою комнату, точнее, комнату Лорелеи. Отпихнув ногой вчерашние грязные вещи, я оглядываюсь в поисках чемодана. Его нигде нет. Хотя еще секунду назад он был здесь. Кажется. Или нет? Вчера я была настолько уставшей и ошалевшей от последних событий, что в последнюю очередь думала о чемодане. Но Грант точно заносил его сюда. Он сказал мне, в какой комнате я буду спать. Значит, чемодан