– Конечно, – отвечаю я бабушке. – Почему бы и нет?
У сарафана, который я взяла в шкафу, заниженная талия и плиссированная юбка. Пташка была в нем в первой сцене фильма. Я рассматриваю свое отражение в зеркале и пытаюсь понять, как я выгляжу в этой одежде, с этим макияжем, и тут за моей спиной появляется лицо. Я вздрагиваю. Чуть не выпрыгнула из проклятого платья от испуга.
– Так гораздо лучше, – удовлетворенно замечает бабушка. – Теперь ты так похожа на Лорелею!
– Я похожа на Пташку, – огрызаюсь я.
Как же сильно она меня напугала!
– Господи, этот город был здесь задолго до того, как вышел этот ужасный фильм!
Я ощущаю на плече невидимую руку Нолана. Его пальцы сжимаются до белых костяшек от ее презрительных слов.
– Сомневаюсь, что это город все еще был бы здесь, если бы не этот «ужасный» фильм.
На мгновение бабушка теряет дар речи.
– Не умничай. Я всего лишь хотела сказать, что сейчас ты наконец выглядишь как надо.
Я подумываю сообщить ей о том, что на мне нет нижнего белья: интересно, это уже не будет «как надо»? Нет, наверное, не стоит подкалывать бабулю. По крайней мере сейчас.
Глава пятая
Теперь, когда я превратилась в настоящий к лон Пташки, бабушка буквально выгоняет меня из дома, чтобы закончить работу. Ну и отлично. Я не провела здесь и суток, но уже чувствую, как покрываюсь пылью и паутиной. Вдобавок ко всему я постоянно ощущаю призрачное присутствие Лорелеи. Что ж, по крайней мере, бабушка с радостью отпустила меня погулять. С Ноланом такое невообразимо. Правда, в глубине души я очень боюсь вернуться в дом и обнаружить нечто ужасное – как тогда, в квартире. Да уж. Нарушение правил, установленных Ноланом, может иметь пугающие последствия.
Хватит, Лола!
Думать так – не оптимально.
Я иду через лес в сторону города и предвкушаю встречу с «Ночной птицей» Нолана. Тропинка, виляющая между деревьями, усеяна мелкими камешками и опавшими листьями. Грязь чавкает под ногами, и вскоре на моих туфлях не остается чистого места.
Я держу в уме список мест из «Ночной птицы», которые хотелось бы увидеть вживую: Easy Diner, разрушенную церковь, пещеры… Но тогда нужно будет посмотреть их в том порядке, в каком они появлялись в «Ночной птице». Когда я расскажу Нолану о своей поездке в Харроу-Лейк – а он точно будет ожидать от меня подробнейшего описания, – он заметит, что я нарушила порядок сцен. А это не оптимально.
Я направляюсь к главной улице города – Мейн-стрит, где начинается повествование в фильме. Я одета как Пташка в первой сцене, а значит, все идет по плану. А вот и Мейн-стрит с ее изящными фонарными столбами, словно застывшими в реверансе. Все магазины открыты, на тротуарах на удивление много народу для такого маленького городишки. Но тут я вспоминаю про фестиваль «Ночной птицы», о котором упоминал Грант. Наверное, здесь не только местные, но и туристы. Сложно сказать: все они выглядят так, будто одеты в костюмы из фильма.
Я постоянно проверяю телефон в надежде на то, что Грант преувеличивал насчет плохой связи в городе. Но нет. Неожиданно мои шаги попадают в ритм фортепианной мелодии, доносящейся из невидимых динамиков. Прохожие идеально отыгрывают свои роли – желают доброго утра, приподнимают шляпы в знак приветствия… Приторная старомодная учтивость. Люди на улицах почему-то кажутся одинаковыми, и это начинает немного раздражать. И тут я понимаю, в чем дело: почти все – белые. Еще одно напоминание о том, насколько далеко я сейчас от Нью-Йорка. Я замечаю, что некоторые прохожие смотрят на меня с любопытством. Слава богу, Нолану всегда удавалось прятать меня от посторонних глаз (он берет меня только на мероприятия, связанные с киноиндустрией, и вечеринки со строгим запретом на телефоны, камеры и социальные сети), но в этом платье я очень напоминаю Пташку – и люди, конечно же, пялятся. Почему-то эта мысль не особо тревожит меня (а должна бы). Просто идя по этой улице, я чувствую себя плодом чьей-то фантазии – как будто здесь я другой человек. Никакого Ларри, который пытается утащить меня домой. Никакого Нолана, ждущего в квартире.
Я совсем одна.
Внезапно мои шаги начинают казаться мне слишком громкими. Я не должна находиться в этом месте, где все пропитано духом Нолана, без него.
Нолан всегда предпочитает снимать в реальных местах. Съемки в банальных картонных декорациях кажутся ему невыносимо скучными: гораздо интереснее наблюдать за тем, как одна реальность накладывается на другую. Он говорит, это придает истории глубину. Сейчас не так-то просто найти местечки, которые сохранили аутентичную атмосферу двадцатых годов, но это главная фишка Нолана: он же Король Ужасов Ревущих Двадцатых, в конце концов.
Мне было девять, когда он впервые разрешил мне поприсутствовать на съемочной площадке. Этому предшествовали долгие месяцы осторожных вопросов, проявления «правильного» интереса и милых улыбок, когда он говорил «нет». Фильм назывался «Прощание с невинностью». Съемки проходили ночью в сосновом лесу. Выстроили освещение, чтобы камерам было достаточно света. Я молча следила за работой оператора. Нолан раздавал указания съемочной группе, наблюдая за тем, как три актера заторможенно ковыляют среди деревьев и озираются в поисках невидимых хищников.
А вот в промежутках между дублями я задавала ему вопросы. Как он выбрал место для съемок? Насколько сократится сцена, когда ее смонтируют? Почему камеры расположены именно под таким углом? Я спрашивала не слишком много, но достаточно для того, чтобы он мог понять: я думаю о его работе. Оптимальные вопросы, чтобы он мог гордиться мной.
В следующий раз, когда я попросила Нолана взять меня с собой, он ответил «да». Я стояла рядом с ним, когда актриса попала в ловушку и оказалась пригвожденной к дереву. Перерезанное горло; разорванная нитка жемчуга, с которой градом сыплются бусины. Сначала она судорожно дергала ногами, потом чуть менее судорожно, а потом и вовсе перестала. Я видела, как парню прострелили глаз дротиком. Видела окровавленную женщину с тугими рыжими кудрями, которая пыталась убежать от верной смерти. Потом пришло время снимать эпизод с воспоминаниями рыжей девушки, где она и двое ее друзей играют в ладушки под дождем.
Я пошла посмотреть на установки, которые превращали дождь в кровь, и случайно услышала разговор менеджеров по кастингу. Как оказалось, девочка, которая должна была играть женщину из ловушки в детстве, без предупреждения не явилась на съемки. Они уже собирались позвонить другой актрисе, но тут подошла я и спросила, почему бы им не снять меня. Сделаем сюрприз для Нолана. Ему понравится.
Играть в кино оказалось не так уж сложно. Все было прописано в сценарии: что, как и когда говорить. Я могла об этом не задумываться. Просто смеялась, играла в ладушки и кричала, как это делали другие актеры во время прогона. Маленькое голубое платьице промокло до нитки. Потоки искусственной крови застилали глаза и превращали волосы в крысиные хвостики. Я даже ни разу не посмотрела на Нолана, пока он не крикнул «Снято!». Одно лишь осознание того, что я участвую в его работе, которой он гордится и дорожит больше всего на свете, заставляло меня буквально лопаться от счастья.
Когда я наконец взглянула на Нолана, его лицо было абсолютно непроницаемым. Но это типичный Нолан. Он всегда на сто процентов сосредоточивается на работе. Только через несколько часов, когда мы уже вернулись домой, я заметила, что он в плохом настроении. Он сказал, что все нормально, но я не поверила. Следующие пять дней груз его молчания постепенно раздавливал меня, доводя до крайней степени отчаяния.
– Почему ты даже не смотришь на меня? – не выдержала я на шестой день.
От досады я начала хныкать, а он никогда этого не любил. Секунды растягивались до бесконечности. Сердце болезненно сжималось с каждым ударом, и мне казалось, что ребра вот-вот треснут под давлением.
– А почему я должен смотреть на тебя, если мне не хочется? – наконец сказал он.
Я начала лихорадочно соображать, как правильно ответить на этот вопрос. Ему нравилось, когда я проявляю интерес к его работе, но теперь я стала ее частью. Может, он разозлился, потому что я не спросила у него разрешения? Или я плохо справилась с ролью? О господи: неужели я испортила весь фильм? Видимо, я думала слишком долго, потому что он разочарованно вздохнул:
– Теперь ты в фильме. Скоро все смогут смотреть на тебя: весь мир будет смотреть на эту маленькую хорошенькую девочку и думать о тебе неизвестно что. Ты не сможешь проконтролировать их мысли, и в своих фантазиях они будут делать с тобой все, что захотят. Теперь ты принадлежишь им, а не мне. Так почему же я должен хотеть смотреть на тебя? – Он нервно взъерошил рукой волосы. – Лола, я не переживу, если кто-то заберет тебя у меня. Неужели ты этого не понимаешь? Мне больно от одной мысли о том, что я могу потерять тебя.
Казалось, время остановилось. Теперь я поняла, что наделала. Есть только я и Нолан. Я занимаю в его жизни особенное место, куда он не допускает никого. Я принадлежу только ему.
– Я не хотела, – прошелестела я. – Ты все еще можешь вырезать меня из фильма?
Нолан наконец посмотрел на меня:
– Уже.
После этого он еще долго не брал меня на съемки, и я больше никогда не пыталась попасть в актерский состав. Я усвоила урок.
Беспечная фортепианная мелодия по-прежнему льется из динамиков, возвращая меня обратно в Харроу-Лейк. Я вижу свое отражение в отполированных витринах магазинов на Мейн-стрит. Живая тень Пташки.
«Тебе это нравится, – шепчет тень Нолана. – Тебе нравится носить ее одежду. Ты рада, что меня здесь нет».
Я останавливаюсь и прислоняюсь к стене одного из магазинов, сдавив руками живот.
Хватит!
Ларри сказал, три дня. У меня здесь не так много времени, и я больше не собираюсь тратить ни минуты на воображаемые беседы. Приближаясь к Easy Diner, я улавливаю в воздухе запахи готовящегося обеда. Смешиваясь с веселой мелодией, которая привела меня сюда, они так и завлекают меня внутрь. Но тут мотив сменяется, и, узнав песню, я чувствую болезненный спазм в желудке: это T’ain’t No Sin. Я снова вижу Нолана в кабинете. Прислонившись к шкафу, он пытается удержать руками вспоротый живот. Иголка проигрывателя подпрыгивает, воспроизводя один и тот же такт…