– Вот как… А вы… Вы сможете… Вы же…
Подобрать правильные слова не получалось. Не то чтобы я боялась обидеть Аделаиду Викторовну – она не внушала мне большого уважения после того, что сделала со своей внучкой. Однако нельзя, чтобы она замкнулась и выставила меня вон! Мне нужно понять, что ей известно.
– Старая? – усмехнулась она, демонстрируя пожелтевшие протезы, слишком ровные и симметричные, чтобы быть настоящими зубами. – Почему никто не произносит это слово прямо?
– Потому что оно считается оскорбительным.
– Дура – вот оскорбительное слово! Это про Регину. А старость – это факт, который остается только принять. Но я еще не слишком старая. Я вырастила одну девочку, когда была немолодой. Думаю, успею вырастить и вторую, но уже не повторяя тех же ошибок.
Сложно сказать, разделят ли ее уверенность органы опеки. Аделаида Викторовна держала спину ровно и говорила уверенно. Но выглядела она так, будто жрецы Древнего Египта уже провели церемонию бальзамирования и вот-вот запечатают пирамиду. Да и потом, эта женщина и в детстве Регины была опасно упряма, даже агрессивна в своем упрямстве. Сложно предположить, что ждет ее подопечную сейчас.
– Не думаю, что вы совершили какие-то серьезные ошибки, воспитывая Регину, – покачала головой я.
– Но она же умерла, да еще самым постыдным образом!
– Я бы не назвала это…
– Это слабость! – отрезала Аделаида Викторовна. Очевидно, ее не очень интересовало, что я хочу сказать. – Регина давно уже покатилась по наклонной, а теперь вот пришла к логичному финалу.
Вот это уже любопытно.
– Что вы имеете в виду? – насторожилась я. – Насколько мне известно, у нее все было хорошо!
– Да конечно! В этом она всех убеждала – и себя убедила! Поэтому все и пораскрывали рты, когда она птичкой полетела вниз. Но меня она не обманула, нет! Я знала, что ее до беды доведет не одно так другое.
– И что же ее довело?
– Я точно не знаю, – пожала костлявыми плечами старуха. – Может, тот фанатик, который ее преследовал. Может, мужик какой-то, она ж с мужиками всегда неосторожна была! Была бы осторожна – не родила бы в семнадцать лет. Но чего я хотела при такой мамаше? От осинки, как говорится, не родятся апельсинки!
Как удачно она вычеркнула себя из этой ботанической цепочки, забыв, что предыдущая осинка родилась как раз от нее! Если задуматься, уже три поколения Харитоновых были кланом несчастных женщин – а теперь и четвертое поколение на подходе. Аделаида Викторовна растила дочь одна. Потом и та потеряла мужа. Регина родила непонятно от кого. Рядом со старшей сестрой Регины я тоже мужа не видела. Странный клан, пчелиный улей…
Но для меня сейчас было важнее другое.
– Какой еще фанатик ее преследовал?
– Понятия не имею, я в этой грязи копаться не буду!
– Но вы хотя бы сообщили об этом в полицию?
– Вот еще! – Аделаида Викторовна поджала губы так сильно, что я испугалась, как бы у нее не треснули носогубные складки. – Убил-то ее не он, умерла она сама по глупости! Я не буду говорить с полицией. Там одни бандиты!
Потрясающая логика.
– Хорошо, а с мужиками что за история? – допытывалась я. – Насколько я знаю, у нее никого не было!
Этого я как раз точно не знаю, но можно и притвориться, раз я назвалась подругой.
– Никого толкового! Потому что бестолковых хватало! Понятно, что девка с прицепом никому не нужна. Я предупреждала ее, что так будет, еще когда она понесла непонятно от того, но она меня не послушала. Теперь она пожинала плоды. Сообразив наконец, что она такая никому не нужна, она кидалась на мужиков, как голодная собака. Неужели вы этого не видели? Может, и не видели. Но она увела жениха даже у Валечки Винник – та тоже не замечала до последнего! И кому это счастье принесло? Никому!
Я сильно сомневалась, что все было действительно так, но первое имя, прозвучавшее в разговоре, выловила и запомнила. Я сейчас в том положении, когда за любые данные цепляться надо, они на вес золота!
А старушенция, конечно, тяжелая… Регина не могла этого не знать. Она бросила бы свою дочку с таким человеком? Да никогда в жизни! Хотя она, может, и мысли не допускала, что в своем почтенном возрасте Аделаида Викторовна снова возьмется воспитывать молодые умы, она надеялась на старшую сестру.
Я относилась к оскорблениям, летевшим в адрес Регины, спокойно, потому что они не имели для меня никакого значения. Я знала, что она была не такой, и никакая бабка не могла убедить меня в обратном. Но кое-кому было далеко до такой уверенности.
Я даже позабыла, что Наташа подслушивает наш разговор, а теперь вот вспомнила. Ядовитые оскорбления бабушки били ее крупным градом. Чувствовалось, что она боялась Аделаиду Викторовну – привыкла бояться. Но теперь гнев пересилил страх, и Наташа распахнула дверь в детскую, вылетела в коридор разъяренным птенцом коршуна – еще смешным, еще покрытым нежным пухом, но уже обладающим чертами, в которых угадывается хищная птица.
– Мама была не такой! – крикнула она. Наташа плакала, но дети часто плачут от несправедливости, а потом только понимают, что никто не ценит эти слезы. – Ты все врешь! Мама была не глупая! Она ничего не делала, тетя Валя врала!
Мы все привыкли считать шестилеток совсем маленькими детьми. Вроде как их мнение не считается – они ведь и в школу едва пошли! А может, и вовсе не пошли, если родители решили повременить. В таких сложных делах, как жизнь и смерть, их отодвигают на второй план, будто они не умнее домашнего животного.
Я, каюсь, тоже не воспринимала Наташу всерьез, она была лишь объектом моей жалости. Однако теперь, глядя на нее, я понимала, что передо мной маленький человечек с большим горем. Мне, на самом-то деле, было совсем уж непростительно такое отношение. Я была даже младше, чем она, когда развелись мои родители – а я очень хорошо запомнила то время! Папину отдаляющуюся спину, мамины злые истерики, усталую улыбку Лены. Если я помню такие мелочи, почему она не могла запомнить нечто принципиально важное?
Поэтому, не обращая внимания на разозленную Аделаиду Викторовну, я повернулась к Наташе и наклонилась к ней:
– Ну а сама-то ты как считаешь, что произошло с твоей мамой?
Я не детский психолог, и мое образование не дает мне никаких преимуществ при разговоре с детьми. По-хорошему, на эту беседу следовало бы пригласить специалиста. Но я чувствовала, что Аделаида Викторовна вот-вот опомнится и выставит меня за дверь. Не факт, что у меня будет второй шанс поговорить с Наташей, и нужно было действовать сейчас.
Сообразив, что я настроена серьезно, Наташа от удивления даже плакать перестала. Она, похоже, решила, что все взрослые махнули на нее рукой! Но теперь кто-то удосужился узнать ее мнение, и она ответила.
– Моя мама не убивала себя! Ее убили…
Эх, не должен шестилетний ребенок произносить такие слова! И думать об этом не должен… Но разве ж Наташе оставили выбор?
– Ты знаешь, кто мог это сделать? – уточнила я.
Наташа выдержала мой взгляд, и глаза у нее были серьезные и печальные, совсем как у ее матери.
– Я, – уверенно произнесла она. – Маму убила я.
Глава 5
Понятное дело, Аделаида Викторовна вышвырнула меня вон почти сразу же после этих слов, и расспросить Наташу я толком не успела. Поэтому я понятия не имела, что она пыталась сказать мне на самом деле, как ее следует понимать. А ведь это важно! Ее слова не были детской фантазией, выкрикнутой в пылу обиды. Когда она говорила со мной, она четко понимала, о чем речь, я видела это.
Ну вот и что мне теперь делать? О второй беседе и речи быть не может, странно, что бабка полицию не вызвала! Хотя это было не выгодно в первую очередь ей. Аделаида Викторовна наверняка понимает, что ее шансы стать официальным опекуном девочки весьма зыбки – возраст, увы, никто не отменял. Поэтому сейчас ей следовало изображать тихую интеллигентную старушку, а это весьма проблематично, если она мне табуретку об голову разобьет.
Но с ролью Цербера она наверняка справится отлично, благо опыт большой. Поэтому слова Наташи стали для меня головоломкой, к которой не следовало ожидать новых подсказок. Я промучилась с ними полночи и наконец сдалась. Говорила же, я не детский психолог!
Зато я знакома с детским психологом.
Мы с Ксенией Константиновой познакомились давно, еще в доисторические времена – то есть, до того, как она стала Константиновой. Учились вместе, но не в одной группе. Потом она на год взяла академический отпуск, решила поискать себя. Видимо, нашла, потому что резко сменила приоритеты и стала детским психологом, тогда как я не потеряла желание копаться во взрослых мозгах. И мы обе еще не представляли, что однажды я стану ведьмой, но это, как водится, совсем другая история.
У меня всегда было много приятельниц и мало подруг. А Ксения и вовсе стала единственной, кто прошел со мной очень сложный путь, она знала меня в те годы, которые я считаю самыми тяжелыми. Она видела то, что я готова была разделить только с самыми близкими, и поддерживала меня, когда не поддержал больше никто. Думаю, то, что я благополучно выкарабкалась из депрессии, тоже можно приписать к ее заслугам.
Разумеется, даже при всем этом я не собиралась втягивать Ксюшу в расследование. Это моя инициатива и проблема тоже моя. Но мне нужно было услышать ее мнение о словах Наташи. А если придется приврать, чтобы не сообщать слишком много, она, думаю, меня простит. Ксении в это лезть нельзя, у нее муж и ребенок – та правильная жизнь, к которой следовало бы стремиться мне, да как-то не сложилось.
Мы встретились с ней в обед в кофейне, расположенной неподалеку от ее дома. Она не любила надолго оставлять дочку с няней, хотя и вырваться из четырех стен была не прочь. Выглядела она, надо признать, великолепно. Знавала я женщин, которые после рождения ребенка с мазохистским удовольствием махали на себя рукой, но Ксения была не из их числа. Думаю, если бы она сохранила в шкафу вещи университетских времен, она бы без проблем их натянула.