Официально я все равно не имела права говорить с ней – что там, что в квартире. Но территорию школы охраняют далеко не бойцы коммандос, пробраться туда будет не так уж сложно.
– Спасибо, – сказала я. – И вот еще что… Будьте впредь внимательны. Присмотритесь: не появляется ли рядом с вашим домом серебристая «Ауди», в которой сидит только один мужчина.
– Какая еще «Ауди»?
– Серебристая – меня плохо слышно? Если увидите ее, сами не лезьте, просто запомните, в идеале – номер запишите.
– Зачем?
– То, что случилось с вашей тетей, гораздо серьезней, чем вы думаете. И прошу вас, присматривайте за Наташей. Вы – это все, что у нее осталось, она в вас нуждается.
Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы пробудить в них и рыцарский инстинкт, и нужную осторожность – насколько осторожность вообще знакома подросткам. Напоследок я протянула старшему свою визитку.
– Если у вас будут неприятности, можете звонить мне в любое время.
– «Ведьма», – прочитал он. – Да ладно! Что, вы и правда ведьма?
– А разве это еще не очевидно? – многозначительно улыбнулась я.
Глава 13
Одна усталая и очень грустная воспитательница средних лет на группу из двадцати бойких ребятишек – это мало. Это чудовищно мало. Даже если она весь день будет бегать по кругу, она все равно не уследит за всеми. Она знает об этом и даже не пытается. Она сидит на лавочке и читает дамский роман, решив, очевидно, предоставить будущее подопечных слепой судьбе.
Так что лучшей защитой пока служит забор из сетки-рабицы, но миновать его очень легко – хватает калиток. Интересно, выйти с чужим ребенком будет так же легко? Я-то пробовать не буду, но своего ребенка я бы в такую школу не отдала.
Дети вовсю пользуются редким в этом году осенним теплом. Они носятся среди беседок и песочниц, швыряются друг в друга каштанами и визжат так, будто всерьез надеются звуком перебить тут все окна. Мне не так уж сложно оставаться незаметной на их фоне, вся их жизнь – один сплошной отвлекающий маневр.
Наташа с ними не веселится. Она сидит одна, подальше от остальных, и другие дети позволяют ей это одиночество. Они игнорируют ее, как улетающая на юг стая оставляет позади птичку с перебитым крылом. Они инстинктивно чувствуют, что с Наташей что-то не так, но в силу возраста они воспринимают ее молчание как угрозу или чудаковатость. Они все тут мелкие, но она кажется мне особенно маленькой и несчастной.
Мне хочется сказать ей что-то правильное. Какую-нибудь чудо-фразу, от которой ей мгновенно станет легче. Но такой фразы просто нет, эта девочка потеряла маму, и я не знаю, когда ей станет легче и как это произойдет. Я даже не уверена, что имею право обнять ее, что это поможет, а не ранит ее еще больше.
Поэтому я просто сажусь на широкий край песочницы рядом с ней. Наташа окидывает меня безразличным взглядом, но ничего не говорит. Думаю, она помнит меня, ей просто плевать. Я для нее – никто, одна из невнятных теток, появившихся в последнее время в ее жизни.
Весь этот разговор – рискованная затея, возможно, даже моя ошибка. Но иначе нельзя, Наташа – важнейший свидетель, которого никто, кроме меня, не допросит. Полиция сейчас носится с Джоном Расселом, как дурень с дверью, пытаясь найти неопровержимые доказательства его вины.
– Привет, Наташ. Я могу с тобой поговорить?
Она делает вид, что ее по-прежнему интересуют только два воробья, мельтешащие на ветвях рябины. Но она хотя бы кивает.
– Это про твою маму. Думаю, я знаю, чем она занималась. Она пыталась найти твоего отца, ведь так?
Я решила, что так будет правильней – прямо, честно, безо всяких иносказаний. Кто вообще определил, что с детьми нужно общаться, как с маленькими дебилами? Сюсюкать с ними и все такое… Дети – это тоже люди, и недостаток опыта все равно не делает их инопланетянами.
Риск оправдался, Наташа наконец отвечает мне:
– Да.
– И у нее получилось? Мне кажется, она сказала тебе, что получилось. Она была рада этому, потому и позволила тебе узнать.
– Да.
Выходит, Регина до последнего не считала Дмитрия Наумова опасным, раз она рассказала о нем дочери. Интересно, насколько далеко она зашла?..
– Она называла тебе его имя?
– Нет.
– Ты знаешь, как он выглядит?
– Нет.
После каждого ответа я давала Наташе паузу, позволяя сказать все, что угодно. Но она была немногословна, я чуть ли не кожей ощущала ее настороженность.
– Ты считаешь, что ее смерть может быть связана с твоим папой?
Кивок, настороженный взгляд в мою сторону. Немое ожидание.
– Наташа, пожалуйста, помоги мне. Подскажи мне эту связь. Я знаю, что она должна быть, но я никак не могу до нее докопаться! Я была подругой твоей мамы. Мне очень важно знать, что с ней случилось.
Я не знаю, справедливо ли просить такое у ребенка. Но я сама готова была рискнуть жизнью, чтобы ей помочь – если к делу причастен Дмитрий Наумов со своими миллионами, угроза вполне реальная.
– Мама сказала, что желтый цвет не жалко, – тихо ответила Наташа. Она смотрела на меня так, будто пыталась сообразить: а понимаю ли я русский язык? – Никто никогда не заказывает желтый цвет. Никто не будет его трогать.
– Что?..
Но на пояснение я надеялась напрасно. Наташа, видимо, была абсолютно убеждена, что выдала всю необходимую информацию. Дальше она вообще на меня не реагировала, как на снулую осеннюю муху, кружащую у нее над головой. Мне казалось, что я разговариваю с садовым гномиком, и это немного злило, однако я не имела права на такую злость.
Наконец я ушла: детей вот-вот должны были позвать на обед, и не нужно, чтобы меня в очередной раз застукали рядом с Наташей.
Я брела по аллее, обсаженной молодыми деревьями с ярко-желтыми листьями – как раз тот цвет, о котором говорила Наташа. Вот только ясности это не прибавляло. Она передавала слова своей матери, вопросов нет. Но как она услышала эти слова? Регина сама просила ее передать кому-то послание – или они просто что-то обсуждали?
Если отбросить раздражение, я могу понять, почему Наташа решила ребусами побаловаться. Ее мир перевернулся с ног на голову, она винит себя в чудовищной трагедии и не знает, кому доверять. Как ей понять, друг я или враг? То, что я назвалась подругой ее мамы, было не такой уж хорошей рекомендацией. Тоже мне, подруга, которая никогда не появлялась в их квартире при жизни Регины! Эх, надо было сказать Наташе, что именно я дала ее маме лазурит. Возможно, это что-то да изменило бы. Одна из тех удачных мыслей, которые приходят, когда уже не надо, как неопровержимый аргумент после завершения спора.
Я решила продолжить размышления об этом вечером после работы – если не буду переключаться, сойду с ума. Клиенток у меня на сегодня больше не было, но доставили новую партию камней, и с ними нужно было разобраться.
Поэтому от школы я направилась к центру, где располагался мой кабинет, но внутрь так и не зашла. На парковке меня уже ожидали.
Матушка Ларина всегда умела привлечь к себе внимание, но очень грамотно. Не как базарная тетка или городская сумасшедшая, а как царица, пусть и самопровозглашенная. «Порше», на котором она сейчас ездила, был выполнен на заказ и выкрашен в дивный жемчужный цвет. Издалека кажется просто белым, но подойди поближе – и уже ни с чем не перепутаешь.
Я и не перепутала, номер ее машины я тоже знала. Каковы шансы, что она оказалась возле моего кабинета случайно? Да никаких, ноль, встреча со снежным человеком и то вероятней! А если я еще надеялась на чудо, она быстро отняла эту надежду, появившись у меня на пути.
– Иоланта, здравствуй. Мы можем поговорить?
С ответом я не спешила, я внимательно вглядывалась в ее лицо, пытаясь понять, что именно ей нужно. Если она настроена поорать на меня, то я – пас. У меня сейчас не самая простая ситуация в жизни, не хватало только ее оперных арий!
Однако она, похоже, осталась спокойной. Это был визит вежливости накануне холодной войны. Ясно с ней все! Все-таки секретарша у Влада прикормленная, мигом доложила, кто к нему приходил.
Раз матушка Ларина засуетилась, значит, на Еву она делает особенно крупную ставку. Это не очередная девочка, с которой она пытается его познакомить, это очень желанная, прямо-таки нужная невестка. Собачка с безупречной родословной, на которую вдруг зарычала я – дворняга без роду, без племени.
Так просто это не закончится, поэтому я неохотно согласилась:
– Хорошо, давай поговорим.
Я была одной из немногих, кто обращался к Эльвире Лариной на «ты». Думаю, ее это неслабо бесило. Я же не считала это хамством, я считала, что история, связывавшая нас, допускает такое обращение. Хотя эта дамочка умеет быть страшной! По-моему, ее даже некоторые родственники побаиваются. Влад так точно в детстве опасался, а сейчас он уже ничего не боится. Андрей… он не боялся ее, когда был под кайфом. Иногда я думаю: уж не потому ли он начал?.. Не винит ли она меня за то, в чем тайно виновата сама? Но я, конечно же, никогда не скажу этого. Как бы я ни относилась к Эльвире, ни одна мать не заслуживает такого удара. Уж лучше пусть считает злодейкой меня! Мне от этого ни холодно, ни жарко, пока она болтать не начинает.
Мы прошли в кофейню, расположенную неподалеку от офисного центра. Место было достаточно дорогое, чтобы матушка Ларина не побрезговала ступить туда своей туфелькой из крокодиловой кожи, и достаточно тихое, чтобы мы могли поговорить по душам.
– Иоланта, что ты делаешь? – спросила она, когда официант принял заказ и оставил нас наедине.
– Ответ будет слишком пространным, так что тебе придется уточнить.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Что за игру ты затеяла с моим сыном?
– Я бы спросила, откуда тебе известно о моих с ним делах, если бы это не было так очевидно. Причин для беспокойства нет, я заходила просить его об одолжении. Это связано с работой, ничего такого не было.
– А на балу тоже не было ничего такого?
Если она надеялась этим устыдить меня, то зря, я и бровью не повела.