Но этим я, видно, разозлила госпожу удачу, потому что проблемы не заставили себя долго ждать.
Во всем здании погас свет. Темнота просто рухнула на меня – словно ей удалось пробить все окна и хлынуть внутрь, как поток черной воды. Это было настолько неожиданно, что в первые пару секунд мне показалось, будто я совсем ничего не вижу.
Это, конечно, было иллюзией, вызванной страхом. В больших городах не бывает кромешной тьмы. Как только зрение адаптировалось, я поняла, как много света льется из соседних зданий и от уличных фонарей. Но не изнутри – в здании не работала ни одна лампочка, и это было ненормально.
Насколько я знаю, подсветка здесь работает всегда, просто на ночь ее приглушают. Но она есть – я ее видела, когда уходила поздно в другие дни. Да и как без нее будут работать камеры видеонаблюдения?
Сейчас не работало ничего: ни лампочки, ни камеры. Страх, от которого я так упрямо отмахивалась, разрастался, обретая все большую власть. Я резко обернулась, осматривая коридор, но ничего подозрительного не увидела. Это не помогло. Меня окружали не просто тени, тьма напоминала мне плотные шторы, за которыми мог спрятаться кто угодно. Память немилосердно подкидывала образы из той ночи, когда погибла Регина – придуманные мной, я ведь ничего по-настоящему не видела!
Они всегда приходят ночью.
И вот они пришли за мной.
Мне показалось или там, за углом, мелькнуло какое-то движение? Не может быть, ведь я не слышала ни звука… И все же? Хотелось спросить, кто там, но я посмотрела достаточно фильмов ужасов, чтобы знать: этот вопрос еще никому никогда не помогал. С него обычно начинается самое плохое!
После недолгих раздумий я решила не включать фонарь мобильного. Его яркий свет ограничил бы мой мир до нескольких метров, за пределами которых темнота стала бы непроницаемой. Пока же я видела весь этаж в рваных искрах золотого уличного света. Плохо – но видела же!
Только без паники. Это технический сбой. Но даже повторяя себе это, я чуть не бежала вниз, радуясь, что сегодня на мне удобные кроссовки, а не роскошные туфли на шпильке. Я не забывала и о том, почему на мне эти кроссовки: я влезла в квартиру Регины. И именно в этот день погас свет. Бывают ли такие совпадения?
И все же ничего по-настоящему плохого не происходило. Я оглядывалась по сторонам так, что чуть шею не свернула, однако никого не заметила. В гулком колодце лестницы не было слышно ничего, кроме моих шагов и испуганно учащенного дыхания. Если это и правда попытка меня поймать, то проходит она как-то паршиво!
Когда впереди появился свет, я совсем успокоилась и даже улыбнулась тому, насколько нелепым было мое поведение. Электричество не вернули, но я видела белые лучи фонарей, расчерчивающие тьму, как лазерные мечи.
Это охрана постаралась. У дверей сейчас дежурили трое мрачных мужчин – понятно, что их вся эта ситуация не радует! Они испугались меня больше, чем я – вот этого электрического коллапса. По крайней мере, шарахнулись от меня заметно.
– Что, настолько страшна? – ухмыльнулась я.
– Вы что здесь делаете? – возмутился один.
Я его не знала. Вообще-то, я не знала всех троих, и сейчас это было весьма некстати. Но я и не присматривалась к ним раньше, здоровалась, не глядя. Мне кажется или здесь днем дежурил кто-то другой? Да, был такой рыжий… Но это, наверно, ночная смена. Хватит паранойи, иногда банан – это просто банан, а охранники – это просто охранники.
Тем более что один из них узнал меня, и напряжение чуть спало.
– Да не цепляйся к ней, Генка, я знаю эту дамочку! Не первый раз нас так поздно покидает.
– Но первый раз – в такой мистической обстановке, – рассмеялась я, хотя было совсем не смешно. – Джентльмены, а не проводите эту дамочку до машины?
Теперь даже не нужно было изображать дурочку, моя просьба прозвучала вполне естественно, ведь перед зданием тоже не было света.
Джентльменами охранники себя не считали, они не скрывали, что им не хочется никуда со мной тащиться. Вдруг это вообще хитроумное ограбление, это я отключила свет и теперь выманиваю их наружу, к своим подельникам? Но одна я уходить отказывалась, и наконец тот, который меня узнал, сдался.
– Далеко ваша машинка?
– Да тут, на парковке, минуты за две управимся!
Но оказалось, что двумя минутами дело не ограничится. Когда я смотрела на парковку из окна своего кабинета, с машиной все было в порядке. Теперь же прямо перед ней был припаркован черный фургон.
Фургон стоял закрытым, с заглушенным мотором и выключенными фарами. Внутри, кажется, никого не было. Просто кто-то приехал на такой вот машине и поставил ее тут, нечего бояться!
Но на меня этот глухой черный кузов произвел гнетущее впечатление. Последняя капля на сегодня, спасибо, больше не надо!
– Знаете, я передумала, – сказала я. Понятное дело, ему это не понравится, но мне моя жизнь важнее, чем чье-то там недовольство. – Если можно, я вызову такси и подожду с вами!
Он мне не ответил. Я вообще ни звука за своей спиной больше не слышала! Мне это ой как не понравилось. Медленно, как во сне, я начала оборачиваться, но посмотреть на него так и не успела: мне на голову обрушился сокрушительной силы удар, и мир просто разлетелся на осколки, а вместе с ним и я.
Глава 16
В кино все время показывают, что главный герой после того, как его оглушили, приходит в себя достаточно бодро. То есть он морщится и стонет минуты полторы – чтобы обозначить, как сильно он страдает. А потом он снова гарцует, как трехмесячный козлик, и без проблем вырубает отряды террористов.
Я была далека от такой прыти. Голова раскалывалась и, думаю, со стороны напоминала треснувший арбуз. Рана точно была, потому что волосы от крови слиплись в тяжелые пряди, но я не могла сказать, где именно она находится, потому что болело все. Меня мутило и, судя по мерзотному привкусу во рту, вырвало, но не здесь и непонятно, когда. Однако я могла видеть и не потеряла контроль над телом – уже что-то!
Хотя какой толк от этого контроля? Придя в себя, я обнаружила, что примотана скотчем к какому-то стулу, руки за спиной, никак не освободиться. Я в грязной подсобке, настолько темной, что и не рассмотреть. В воздухе пахнет бензином и машинным маслом, не слышно никого и ничего.
Словом, я на дне. И нет, это даже не придонный слой воды, где есть хоть какое-то чувство парения, это – дно! Меня похитили, и судя по тому, как со мной обращались, моя жизнь оценена не очень высоко. Меня выцепили быстро и грамотно, значит, за этим стоят те же люди, что избавились от Регины. Никто не знает, где я… Даже я не знаю, где я!
Вот и что мне теперь делать?
Больше всего хотелось расплакаться. Настолько, что все мысли крутились только вокруг этого. Я понимаю, что это ужасный вариант, который ничего не решит, но я уже устала быть сильной. Я хочу разреветься, поднять белый флаг, сказать, что я сдаюсь и я так больше не буду!
Но куда меня это приведет? Да туда же, куда и Регину, эти ребята действуют без жалости. Если я хочу остаться в живых (а я хочу), нужно думать, думать, думать, а не плескаться в жалости к самой себе.
Хорошая новость только одна: я все еще жива. Судя по ссадине у меня на голове, мою смерть уже не попытаются выдать за самоубийство, так что у нападавших нет причин осторожничать. Если бы они хотели, они могли убить меня прямо на парковке, а вместо этого они притащили меня сюда.
Причина может быть только одна: моя судьба еще не решена. Не окончательно, по крайней мере. Но это не из-за жалости ко мне, просто никому не хочется брать на себя такую ответственность. С точки зрения уголовного права, похищение – это одна статья, а убийство – совсем другая.
Так что какой-то шанс на спасение у меня есть. Крошечный – но я готова держаться даже за него!
У меня ведь есть причины жить. Дело не только в памяти Регины или в Наташе – о них я сейчас думала меньше всего. Все свелось к моему собственному будущему. Мне нравится моя жизнь! У меня есть желания, я не готова ее отпускать, а сейчас, в моем нынешнем положении, она кажется просто идеальной… Если выберусь отсюда, скажу Владу всю правду. Плевать на смущение и все эти «а вдруг», которых так боится моя гордость. Такая вот сделка с судьбой: выжив, перешагну через всю эту мишуру ради чего-то по-настоящему важного.
В подсобке вспыхнул свет, ударив по глазам ослепляющей болью. На самом-то деле, лампочка была рыжая и неяркая, не больше сорока ватт. Но в моем нынешнем состоянии и это было похоже на вспышку молнии прямо перед лицом, мне потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к новым условиям. Когда зрение вернулось, я обнаружила, что в дальней части подсобки, у самой двери, стоит Ольга Брилева.
Это меня не шокировало. Удивиться тут можно только тому, что она явилась лично! Но как иначе? Это ведь ее дело, не похоже, что она готова кому-то его доверить. Она смотрела на меня с нескрываемым презрением, с ненавистью даже, будто мы были врагами последние пятнадцать лет.
Она молчала, я – тоже. Не думаю, что мольбы о пощаде принесли бы мне хоть какую-то пользу. Я воспользовалась этой паузой, чтобы осмотреться.
Подтвердилось то, на что намекали запахи бензина и машинного масла. Я оказалась на какой-то станции технического обслуживания. Помещение было длинным и узким, как пенал. У темных стен стояли стеллажи, уставленные запчастями, старыми и новыми. Все было грязным, грубым, и Ольга Брилева в своих светленьких брючках и кашемировом свитере смотрелась тут откровенно лишней.
Хотя нет, кое-что гармоничное в этой картине было: ее физиономия. Перед «Осенним балом» над ней явно поколдовали гениальные стилисты, и она выглядела неплохо – хотя и не хорошо. На троечку. Теперь же она красилась сама и в другой одежде напоминала бы работягу-механика, который имеет полное право быть здесь. Не удивительно, что Дмитрий Наумов поглядывал в сторону аварийного выхода из этой помолвки!
Дверь приоткрылась, и в комнату юркнул покрасневший от волнения мужчина. Вообще, человеку с его параметрами было сложно юркнуть куда бы то ни было, но у него получилось. Анатолий Наумов, в отличие от Ольги, не выглядел хозяином положения. Скорее, зверем, загнанным в угол.