Противостояние продолжалось до весны 1924 года. Торрио, вернувшийся из Италии ко времени выборов в Сисеро, одобрил все достижения Капоне, в том числе усилия по сохранению мира. Даже после того, как О’Бэнион угнал грузовик с выпивкой Джанна, Торрио (и Мерло) удерживали братьев от возмездия, хотя Торрио задавался вопросом, как долго это будет продолжаться. Внезапно О’Бэнион нанес ему визит, что казалось для всех чудом.
О’Бэнион заявил, что устал. Братья Джанна были чокнутыми. Кто знает, что случится дальше? И ради чего? У О’Бэниона есть цель, он обожает Колорадо после посещения ранчо Луи Альтери и хочет заняться бутлегерством в этом штате. Вот если бы Торрио выкупил у него пивоварню Sieben, скажем, за $500 000, он бы с удовольствием убрался из Чикаго…
Получив требуемую сумму, О’Бэнион договорился с Торрио встретиться ранним утром в понедельник, 19 мая 1924 года. На этот день планировалась переброска крупной партии, и Торрио решил заверить оптовых покупателей О’Бэниона, что будет продолжать поставки, которые они смогут распространять по всему Норд-Сайду.
Пивоварня Sieben занимала территорию на Норд Ларраби-стрит, 1464–1475. Федеральные агенты нагрянули в нее летом, но пивоварня работала по лицензии на изготовление безалкогольного пива, то есть вполне легально. Они обнаружили в складских помещениях настоящее пиво.
Официальный владелец пивоварни Джордж Франк заявил, что сожалеет о случившемся, но не подумал останавливать производство, когда лицензию отозвали.
Начальник городской полиции Коллинз узнал, что Sieben продолжает работать, и решил провести секретную молниеносную облаву. К сожалению, ему пришлось посвятить в план операции несколько коллег. Один из них сообщил дату и время облавы О’Бэниону, который и заключил поспешную сделку с ничего не подозревающим Торрио.
Коллинз вместе с новым окружным начальником, капитаном Майклом Циммером, возглавили несколько отрядов полицейских и в 5 утра арестовали вооруженных бандитов, патрулировавших район на машинах. Внутри пивоварни обнаружили четыре грузовика со ста сорока четырьмя бочками и двадцатью полубочками; еще один грузовик стоял под погрузкой, рядом находилось триста бочек. В общей сложности тем утром в пивоварне Sieben насчитали 128 500 галлонов пива. Коллинз лично сорвал значки с груди двух патрульных, отвечающих за контроль пивоварни, а за компанию отправил за решетку и третьего, хотя тот не был при исполнении.
Аль Капоне наблюдает за футбольным матчем Нотр-Дам против Северо-Западного. Чикаго, 9 октября 1931 год.
В общей сложности рейдеры упаковали тринадцать грузовиков, шесть седанов, целый арсенал оружия и тридцать одного бутлегера, включая Торрио и О’Бэниона. Кроме того, нашлась маленькая записная книжка, принадлежащая Джорджу Райли Джейкобсу, родственнику Анны Джейкобс Торрио. В ней были имена шести сержантов полиции, осуществляющих охрану принадлежащей Торрио пивоварни в Манхэттене с указанием суммы выплат: $40 – дневное дежурство, $30 – ночное с полуночи до утра и $25 – вечернее. Там была запись, что Джейкобс перевел Торрио в Милан 7 февраля $3000.
Капоне счастливо пропустил эту операцию, скрываясь до тех пор, пока все свидетели убийства Джо Ховарда, совершенного одиннадцатью днями раньше, не были вычислены и должным образом запуганы.
Коллинз передал дело федеральным властям, а не Кроу, рассчитывая нанести удар по прокурору штата. Он крайне вежливо объяснил Кроу, что федералы любезно согласились сотрудничать.
В полицейском участке Торрио, молчаливый и угрюмый, назвался привычным псевдонимом Фрэнк Лэнгли. О’Бэнион казался удивительно бодрым. Весело насвистывая, он вошел в камеру. По дороге сунул уборщику $20, чтобы тот принес завтрак на всех. О’Бэнион не расстраивался: это было его первое нарушение сухого закона, которое, по сути, означало только смехотворный штраф.
У Торрио все было иначе. После предъявления обвинения он заплатил залог $7500 за себя и еще $5000 за таинственного Джеймса Кейси, которым оказался демократический политик Дэниел Дж. О’Коннор, занимающийся выборной кампанией самого Уильяма МакАды[92], громогласного защитника сухого закона, кандидата в президенты от демократов на выборах 1924 года. Торрио надеялся на помощь О’Коннора, прежде чем полиция или репортеры раскроют его псевдоним. Отпущенный под залог Торрио оставил своих людей ожидать прибытия привлекаемых в таких случаях поручителей – Айка Родерика и Билли Скидмора (Луис Коуэн в то время на Торрио еще не работал).
Угрюмость Торрио была вполне понятна, поскольку делом занялись федералы.
Он попытался предложить помощнику окружного прокурора США Уильяму Ф. Воу $50 000, чтобы тот отказался от обвинения или отложил рассмотрение дела на восемь месяцев[93], но это оказалось бесполезным. Его первая судимость в Западном Хаммонде означала, что во второй раз Джонни Торрио придется отправиться в тюрьму.
Три дня спустя было найдено тело четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса. Дело Леопольда-Лэба заставило Чикаго забыть об облаве на пивоварне Sieben.
Глава 10 Уход О’Бэниона
Вероломство О’Бэниона грозило Торрио оказаться за решеткой, и негодяй отказался вернуть деньги за пивоварню, запертую на замок! Торрио, возможно, согласился бы замять инцидент, если бы это сохранило мир и оставило существующий порядок нетронутым. Как выяснилось, тюремное заключение должно было продлиться меньше года и пивоварню закрывали на год, а Торрио стал владельцем очень дорогой недвижимости. Но О’Бэнион не спросил мнения Торрио по поводу всего этого.
Последней каплей в накале страстей стала глупейшая история. Во время очередных разборок с братьями Джанна Хейми Вайс попытался вразумить О’Бэниона, что лучше быть поосторожнее. О’Бэнион ответил на это: «Черт с ними, с сицилийцами!»
Когда эти слова дошли до братьев Джанна, Торрио и Капоне, дело началось.
Некоторые люди, как и О’Бэнион, могли убить без особых причин. Однако это не те утонченные натуры, чьи чувства легко ранить жалкими выкриками за спиной. В то время расовая этническая и религиозная брань была нормой. Братья Джанна не считали слова «проклятые сицилийцы» смертельным оскорблением. Торрио и Капоне не были сицилийцами и носили в себе чувства куда более острого порядка, чем у О’Бэниона. По словам бывшего подчиненного, Капоне говорил: «Никогда нельзя доверять сицилийцам, они на самом деле не итальянцы вовсе и ничего хорошего не представляют».
На самом деле Капоне тесно и плодотворно сотрудничал со многими сицилийцами, но доверие носило весьма имплицитный характер. В любом случае его отношение к Джанна основывалось на беспрецедентной жадности братьев, непревзойденные амбиции которых претендовали на непогрешимость. И Капоне, и Торрио были рады сказать «аминь» каждому, кто назвал бы Джанна «проклятыми».
Причиной гибели О’Бэниона стали вовсе не те необдуманные слова. «С Дини было все в порядке, – говорил позже Капоне. – Он начал намного лучше, чем рассчитывал, но постепенно потерял голову. Вайс был первым, кто это понял. Джонни Торрио передал О’Бэниону знания, но Дини забрал несколько лучших парней и решил стать боссом выпивки в Чикаго. Какой шанс! О’Бэнион сделал все, чтобы встать нам поперек дороги. Его задача заключалась в том, чтобы «сглаживать» углы, и мы предоставили Дини полномочия, касающиеся производства и поставок крепких напитков и пива. Он «откололся» и, хорошо зная о проблемах, использовал их, чтобы испортить отношения со всеми, с кем можно. Там, где мы платили копам пару сотен, он выкладывал тысячу. Ничего нельзя было сделать, О’Бэнион сам заказал собственные похороны».
От немедленного наказания за предательство в Sieben Торрио удерживали три обстоятельства. Во-первых, Капоне находился в бегах до июня в связи с убийством Ховарда. Во-вторых, позиция Майка Мерло, никогда не допустившего бы убийства О’Бэниона. И, наконец, точечные удары О’Бэниона еще не переросли в полномасштабную войну, поскольку весну и половину лета 1924 года он отвлекался на борьбу с юридическими последствиями предыдущих выходок.
Хотя прокурор Кроу прекратил разбирательства по всем трем обвинениям, федеральное Большое жюри выдвинуло обвинения О’Бэниону за угон, произведенный спустя два дня после стрельбы в Миллера, и за ограбление склада в городе Сибли.
Судебное разбирательство по первому обвинению было назначено на июль, по второму – на ноябрь.
Второй суд так и не состоялся, поскольку к тому времени О’Бэнион был мертв, а июльские разбирательства, столь характерные для гангстерских процессов той эпохи, показали несовершенство подбора присяжных. Во-первых, на это ушло очень много времени. «Для того чтобы подобрать присяжных, потребуется больше времени, чем демократам выбрать кандидата в президенты», – остроумно заметил О’Бэнион. Один из предполагаемых присяжных заявил, что проголосует за невиновность обвиняемого, хотя и убежден в обратном, поскольку не хочет, чтобы его покалечили или застрелили.
Суд должен был назначить в присяжные двенадцать человек, готовых поклясться, что ничего не знали о пресловутых гангстерах раньше и, что еще менее вероятно, имеют непредвзятое отношение к запрету на алкоголь. Например, вот как один из адвокатов О’Бэниона, Майкл Дж. Ахерн, допрашивал присяжного, заявившего, что все законы должны исполняться.
А х е р н: Вы непредвзяты так или иначе?
П р и с я ж н ы й: Ну… Около семи лет назад я внес некоторую сумму в Антисалунную лигу.
А х е р н: Возможно, вы передумали за последние пять лет?
П р и с я ж н ы й: Да, сэр, я передумал…
Когда свидетели начали давать показани, у водителя угнанной машины Чарльза Левина случилась, как выразился О’Бэнион, «Чикагская амнезия»: он не смог опознать нападавших. Прокурор показал водителю заявление, сделанное им после угона. Левин смутился: он забыл, как чей-то седан прижал машину к бордюру. Как насчет следующего, аналогичного заявления? Очередное помрачение. Левин никого не узнал.