Вне офиса в общении с людьми Капоне был по-настоящему галантным джентльменом.
«Он всегда прикладывал руку к головному убору, – вспоминала женщина, выросшая в районе, который Капоне посещал во время проверок перегонных установок. – И был образцом вежливости». Иногда она встречала босса в золотых очках, в которых Капоне никогда не фотографировался.
Капоне проявлял вежливость и при общении с полицией. Джозеф А. Рефке был новичком, когда впервые увидел Капоне. «Эй, Джо, – сказал партнер, указывая на огромный припаркованный Сadillac, – это Аль Капоне. – Рефке высунул руку из окна патрульной машины и приветственно помахал: «Привет, Аль!» – «Мы были незнакомы, – вспоминал Рефке, но Капоне махнул в ответ и улыбнулся: «Здравствуйте, офицер!» Казалось, он испытывает к уличным полицейским искреннюю симпатию. «Я ничего не имею против честного полицейского, несущего нелегкую службу, – сказал однажды Капоне. – Кого было нельзя купить, я переводил на места, где они не могли причинить вред. Но не говорите о честности полицейских начальников или судейских. Если они не покупались, то просто теряли работу».
Однажды полицейские получили информацию, что в одном из офисов Капоне на Сауз-Сайде скрывается беглый преступник. В штаб-квартире находились только боевики Капоне, которые при виде полицейских сбросили оружие в кучу. Полицейские гордо предоставили конфискованную артиллерию начальству.
«Вам кто разрешал это делать?! – зарычал капитан. – Живо унесли все обратно!»
В то время стандартная угроза для провинившегося полицейского звучала следующим образом: «Еще одна подобная выходка, и тебя ждет Хегесвич!» Леопольд и Леб оставили там тело Бобби Фрэнкса, рассудив, что его попросту некому будет обнаружить.
Полицейские поняли, что находятся на полпути к Хегесвичу. В отчаянии они направились мириться с Большим другом. «Понимаю, ваш капитан не виноват, – сказал Капоне, – а вы, ребята, ошиблись. Не делайте так больше».
Подобные случаи подогревали восторг людей Капоне перед боссом, а он проявлял заботу и внимание.
Капоне оплатил расходы на лечение и отправил на шестинедельную реабилитацию в Майами раненного во внутренней стычке боевика. Парень был счастлив, несмотря на то, что целью Капоне было отправить его подальше, пока событие не остыло. Красивый жест босса сохранился в памяти.
Эксцессы, случающиеся с Капоне, помогли завоевать восхищение и привязанность окружающих. В отличие от аскета Торрио, любовь к свободе давала Капоне своеобразную лицензию на любимые развлечения. Он превзошел всех. Его игровому азарту позавидовал бы Ник Грек[120]. Жена одного из боевиков вспоминала, как ее муж пытался втащить мертвецки пьяного Капоне в машину. Капоне не воспринимал всерьез собственные слова, обращенные к Роберту Джону, что можно готовить алкоголь, но пробовать ни в коем случае нельзя.
Несмотря на неизменную привязанность к Мэй, Капоне не хранил супружескую верность. В Roamer Inn, одном из первых придорожных борделей Торрио-Капоне, развивался бурный роман между девушкой по имени Марселла и музыкантом, пока бармен не просветил пианиста: «На твоем месте я бы поспешил уволиться, приятель. Это девочка Аль Капоне». Молодой кедди[121] из Бернэмского гольф-клуба случайно услышал разговор о вечеринке, которую устраивал Капоне. Вечеринку называли оргией. Любопытство взяло верх, и юноша забрался на балкон второго этажа. Через окно он увидел около двадцати пар, совершенно обнаженных. Полностью одетый Капоне смеялся, радуясь гостям.
Дома Капоне вел себя по-другому – кроме тяги к роскоши: в ноябре 1927 года возникли неприятности с Налоговым управлением, потому что он затруднялся объяснить, где взял деньги на приобретение китайских ковров общей стоимостью $1500, доставленых в дом на улице Прэри.
Рядом с семьей он становился домашним человеком. В начале 1927 года Капоне встретил репортера у двери в розовом переднике, занимаясь приготовлением соуса для спагетти. Ему нравилось отдыхать в халате и тапочках, играя с обожаемым сыном (в семейном кругу ребенка иногда называли Джиггс).
Сестра Мафальда, на двенадцать лет моложе Капоне, очень любила брата. Девушка училась в школе Ричардса, дорогом и эксклюзивном заведении для юных леди. Каждое Рождество Капоне щедро одаривал учениц и преподавателей.
Позже Мафальда возмущалась многочисленными газетными статьями, порочащими брата: «Лучше бы писали, какой он хороший человек. Все, кто близко знаком с братом, согласятся».
Он стремился оберегать даже брата Джона, который был всего на два года младше.
В 1927 году Капоне исполнилось двадцать восемь лет, но, по словам одного исследователя, он выглядел на пятнадцать лет старше и вел себя, будто прожил тысячу лет.
Джон, или Мими, как его называли в семье, был изрядным оболтусом. В восемнадцать лет Джона оштрафовали за безобразное поведение. Капоне доверял брату сопровождение грузовиков с пивом к пригородным кабаре и борделям.
В одном из них, Arrowhead Inn, он влюбился в певицу по имени Лилиан. Капоне посчитал ее плохой партией. «Уволь эту девку, – приказал руководителю джазового ансамбля Милтону Мессироу[122]. – Убери ее, а, если я опять услышу что-то о ней и Мими, пойдешь следом».
Милтон Мессироу, профессиональный джазмен, руководивший оркестром, воспринял сказанное всерьез, особенно учитывая, что сам нанимал Лилиан.
– Я не стану ее увольнять! – заявил Мез. – Она одна из лучших артисток. Почему бы тебе не держать Мими подальше отсюда?
– Она все равно не умеет петь, – проворчал Капоне.
– Не умеет петь? Как ты можешь судить, насколько хорош виски, не почувствовав запаха? Занимайся лучше рэкетом и не рассказывай мне о музыке!
Пять или шесть боевиков, находящихся рядом, рассмеялись, и Капоне снисходительно вздохнул:
– Ладно, уж, про-фес-соры, – пропел Капоне. – Этот парень смел, но я не желаю больше видеть Мими с этой девушкой.
Такие проявления благоразумия еще больше поднимали Капоне в глазах его людей (хотя музыканты и боксеры, которым гангстеры покровительствовали, могли позволить себе многое).
В 1927 году Капоне находился на пике власти, имел поддержку самой большой и организованной силы в криминальном мире и хорошие отношения с мэром Биллом Томпсоном. Казалось, он был неуязвим. Однако начиная с весны на Капоне был совершен ряд покушений.
Фактически он закончил год в изгнании.
Глава 17Безумие
Покушения организовал Джозеф Айелло[123]. Он организовал банду из девяти братьев, бесчисленного числа кузенов, наемных боевиков и осколков банды Джанна.
Каким образом Айелло надеялся вытеснить Большого друга? «Эти ребята, – говорил Марк Левелл, неутомимый исследователь гангстеров Чикаго, – были уверены, что смогут покорить мир, если держат под мышкой пистолет калибра 45. До тех пор пока у вас оружие – есть шанс». Как и в случае с О’Бэнионом, вопрос личного эго ставился выше денег.
С вступлением в силу сухого закона Айелло стал партнером Тони Ломбардо, добившегося успеха в производстве алкоголя. Они сумели быстро сколотить состояние, продавая самогон и прочие спиртные напитки братьям Джанна. К 1927 году Айелло владел значительной долей в бутлегерском деле, в том числе и частью перегонного предприятия братьев Джанна. Его семья владела крупной пекарней. Айелло проживал в трехэтажном особняке в тихом парке Роджерс. Дела шли неплохо.
Стараниями Капоне Ломбардо стал президентом Unione Siciliana, на что претендовал Айелло.
Айелло не перенес успеха партнера, произошла ссора, и альянс прекратил существование. Когда Айелло почувствовал, что в состоянии нанести удар, устроил охоту на Капоне, виновника его мнимых бед.
Айелло пообещал шефу одного из любимых ресторанов Капоне в Маленькой Италии заплатить $10 000, если он подмешает в еду Капоне синильную кислоту. Шеф рассказал об этом Капоне. Аль ответил: «Если бы я знал, что будет в Чикаго, просто остался бы в банде Five Points».
Затем Айелло предложил $50 000 любому, кто отправит Капоне на тот свет. Начиная с мая 1927 года по крайней мере четыре гангстера попытались убрать Капоне: один из Нью-Йорка, другой из Кливленда и еще двое из Сент-Луиса.
Но разведывательная сеть Капоне охватила весь город: почти все официанты, букмекеры, уличные торговцы, таксисты, разносчики газет, нищие и полицейские были его шпионами.
Наемных убийц обнаруживали мертвыми до того, как Капоне становилось известно о гостях. Антонио Торкио, жителя Нью-Йорка, нашли 25 мая 1927 года, убитого пятью выстрелами. Три дня спустя двести пуль, выпущенные из автомата, практически уничтожили пекарню Айелло, ранив пекаря и брата Тони, совсем недавно оправданного по делу об убийстве Джозефа Кавалера Нерона, убийцы Тони Джанна.
Когда приезжие таланты подошли к концу, Айелло решил использовать старых убийц Джанна. Бесполезно. Убийства продолжались все лето; погибло десять человек.
По городу поползли слухи, что убийца вкладывает в руки жертв пятицентовые монеты, подчеркивая их цену.
А. А. Дорнфельд, долгое время возглавлявший Новостное бюро Чикаго, настаивал, что никогда не сталкивался с подобным. Миф родился благодаря истории Джека Пулеметчика МакГурна[124], любимчика Капоне, отвечающего за эти убийства. Он был похож на Гэтсби Скотта Фитцджеральда: «Элегантный, молодой грубиян»[125].
Имя Джек МакГурн не было настоящим, как, впрочем, и два других. Он родился в 1903 году в Ликате на Сицилии. Годовалого Винченцо Гибальди привезли в Бруклин родители Томаззо и Жозефина. Он был подростком, когда два ирландца из банды White hand случайно расстреляли Томаззо, приняв его за Вилли Альтьери, стрелка Фрэнки Йеля.