То же попыталось сделать и другое сообщество. Действующий мэр Монтичелло, штат Айова, не имел проблем при переизбрании, но осознавал, выдвинись оппонентом Капоне, он не имел бы никаких шансов. «Это была обычная зависть, – объяснил один городской чиновник. – Трудности Капоне в Чикаго, Флориде и история с Южной Дакотой попали на первые полосы газет. Монтичелло никогда не был в числе крупных городов. Возможно, мэр увидел возможность: Монтичелло мог стать самым «большим» маленьким городом Айовы».
У потенциального мэра была куча других проблем. Дела, которые нужно было уладить перед отъездом, сводились к чрезвычайно тяжелой налоговой ситуации.
Один из авторов выражал удивление тем обстоятельством, что Капоне проигнорировал закон Салливана 1927 года, при котором нелегальный доход официально признавался налогооблагаемым. Капоне не попытался ничего сделать с этим. Писатель цитировал слова Капоне, произнесенные во время одного ужина: «Закон про подоходный налог – полнейшая несуразица. Правительство не может облагать нелегальные деньги легальным налогом». Эти слова свидетельствовали либо об особом уме, либо о беспредельной жадности Капоне. Но все было далеко не так просто. Капоне, по сути, загнали в угол.
Толкование закона Салливана было двусмысленным, и никто не знал, как дальше пойдет дело. В октябре 1930 года агенты налогового управления выследили Фрэнка Нитти, скрывавшегося под чужим именем в Бервине, к западу от Сисеро. Признав себя виновным 20 декабря 1930 года, Нитти заявил (причем без пользы для себя, поскольку был уже приговорен и на следующий день отправлялся в форт Ливенуорт): «Я не платил налоги, потому что не ясны сами законы. Я разговаривал с полудюжиной адвокатов, но и они знали не больше меня. В 1926 году окружной апелляционный суд четко установил, что доходы от незаконных источников не могут облагаться налогом. В следующем году Верховный суд вынес обратное решение». Шестьдесят лет спустя в Чикаго Американская ассоциация адвокатов разыграла налоговый процесс над Капоне. Как сказал директор Федеральной программы общественной защиты Чикаго Теренс Ф. Маккарти, «вне всякого сомнения, в те дни этот вопрос был никому не понятен».
Ясен или нет был закон Салливана, в любом случае – подача Капоне деклараций или попытка урегулировать вопрос иным способом не была разумным шагом. Он понимал, что не оставил следов активов для агентов налогового управления. Декларирование доходов (как и попытка урегулирования) разрушило бы этот щит. Признание принадлежности к любому уровню дохода стало бы отправной точкой для судебного преследования.
Именно это произошло с Джеком Гузиком. Обеспокоенный законом Салливана, он признался, что с 1927 по 1929 год получил доходы в $18 000, $24 000 и $18 000 соответственно. На судебном разбирательстве в ноябре 1930 года защита Гузика заключалась в том, что потери от азартных игр компенсировали большинство побед и проведенные по чекам суммы представляли некое валовое брутто, а не чистый доход. Осуждение и приговор показали принципиальную опасность признания дохода вообще.
Пока Капоне отбывал заключение в Восточном государственном пенитенциарном учреждении, Торрио представил ему налогового адвоката Лоуренса П. Маттингли из Вашингтона. Налоговые обвинения, предъявленные Ральфу, Драггэну и Лейку в конце 1929 года, сделали намерения правительства прозрачными (как и приговор Нитти за три дня до освобождения Капоне из Филадельфии). Как должен был взглянуть на ситуацию Капоне? Несмотря на всю осторожность, кто знает, что удалось раскопать федералам? Пытаясь договориться, Капоне смог бы обезопасить прошлое, хотя подвергал серьезной опасности будущее.
Любой налоговый юрист объяснил бы Капоне, что правительственная политика призывала смягчать ведение разбирательства против граждан, которые признались в нарушениях до начала формальных процессов. Конгресс разработал налоговое законодательство, чтобы поощрять граждан к поиску урегулирования вопроса.
23 марта 1930 года, через шесть дней после выхода Капоне из тюрьмы, Маттингли написал руководителю налогового управления города Чикаго К. У. Херрику:
«Мистер Альфонс Капоне, проживающий на проспекте Южный Мичиган 2135, Чикаго (гостиница Lexington) уполномочил меня точно рассчитать его подоходный налог за 1929 год и предыдущие годы. Альфонс Капоне обязуется выплатить всю сумму в срок.
Ранее мистер Капоне никогда не подавал налоговые декларации. Из-за несоответствий или отсутствия записей определение его ответственности будет затруднительно…»
Таким образом, Маттингли хотел, чтобы «Капоне и его записи подверглись анализу, которому подвергается любой другой человек, уклоняющийся от уплаты налогов, с акцентом, чтобы заключения об обязательствах налогоплательщика удовлетворяли начальство».
К записке прилагалась доверенность, подписанная Капоне. Поскольку Маттингли был занят другими делами до середины апреля, налоговая служба пригласила его привести клиента для предварительного обсуждения 17 апреля 1930 года, как было в середине налогового процесса Ральфа. Со стороны Херрика присутствовали коллеги и стенографист. Маттингли представил Капоне. На нем был темно-синий двубортный костюм, из кармана пиджака виднелся ослепительно белый льняной платок, синий галстук в белый горошек, синие шелковые носки и белые спортивные туфли. Когда Капоне доставал шелковый носовой платок, воздух благоухал лилиями.
Капоне не следовало там появляться.
– Что ж, мистер Капоне, – сказал Херрик, как отмечено в стенограмме, – я хочу, чтобы мы все поняли ситуацию. Вы и мистер Маттингли находитесь здесь, чтобы разобраться с налоговыми обязательствами. Я говорю это, чтобы не было недоразумений, и любое заявление, которое вы сделаете здесь, естественно, будет предметом расследования и проверки доходов…
До сих пор все шло хорошо: проведение проверки и поиск доходов были разными вещами, но Херрик продолжал:
– Думаю, будет справедливо сказать, что любые заявления могут быть использованы против вас, и, вероятно, будут использованы. Хочу, чтобы вы знали свои права…
– Поскольку мистер Капоне может отвечать на любые вопросы, не признавая ответственность за преступные действия, – ответил адвокат, – он здесь, чтобы сотрудничать с вами… Я не вправе… разрешить мистеру Капоне делать какие-либо заявления или признания, которые могли бы подвергнуть его уголовному преследованию.
Затем Маттингли добавил фразу, которую посчитал гениальной:
– Мы действуем непредвзято…
«Эти слова, – сказал главный федеральный судья Прентис Х. Маршалл, который осуществлял контроль над инсценированным учебным процессом в рамках ABA[172], – были распространены во время подобных переговоров в те дни».
В наши дни адвокат обязательно озвучил бы все важные моменты и добился, чтобы Налоговое управление США подтвердило: клиент «делает заявления исключительно с целью прийти к обоюдовыгодному соглашению, и ни с какой иной».
Херрик отметил, что возможно преследование и иных целей, но Маттингли позволил слушаниям продолжаться. «Такой подход не имеет смысла, – отмечает Том Марлой. – Ни при каких обстоятельствах не позволяйте клиенту продолжать, когда кто-то спрашивает: «Вы отказываетесь от своих прав?» Решение по делу Миранды против Аризоны появилось только в шестидесятых годах. Капоне сделали предупреждение «Миранды» в присутствии адвоката! Как адвокат позволит ему продолжить говорить? Кошмар какой-то».
Адвокат Терри МакКарти высоко оценил, как Капоне справлялся на слушаниях, ловко уклоняясь или просто отказываясь отвечать, когда вопрос был слишком каверзным. Он просто перекладывал ответ на адвоката.
Херрик попытался проявить доброжелательность:
– Как долго вы получаете большой доход? – спросил он.
– У меня никогда не было даже части того, что называется большими доходами.
– Изложу несколько иначе – доходы, которые могут облагаться налогом.
Это означало сумму более $5000 в год.
– На подобный вопрос ответит мой адвокат, – сказал Капоне.
После того как Маттингли признал, что Капоне предоставил деньги на покупку поместья Палм-Айленд от имени Мэй, помощник Херрика задал вопрос:
– Откуда взяты деньги, которыми вы расплатились?
Маттингли дал отвод. Херрик быстро переключился на ключевую тему:
– Должны эти деньги облагаться налогом?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
Когда налоговые агенты перешли к ведению отчетности, Капоне поменял показания, данные во Флориде 14 февраля 1929 года: теперь он просто заявил, что никогда не вел никаких записей. Капоне спросили про банковские счета. Ни одного. Собственность. Никакой. Доход. Минимальный. Акции и облигации. Отсутствуют. Лошади и собачьи бега. Капоне только делает ставки, но ничего не организует.
Федералы добились признания, что после 1926 года он не работал на Торрио. Капоне пользовался только наличными; у него не было ни одного погашенного чека, он не держал ни цента в банке.
– Что вы делаете с деньгами? – зарычал один из участников допроса, теряя терпение. – Вы их носите с собой?
– Ношу с собой, – спокойно ответил Капоне.
В конце слушаний у налоговиков не было никаких сведений о размере и источниках дохода, но, по крайней мере, они знали о самом существовании дохода. Конечно, на судебном разбирательстве предупреждение Херрика могло пересилить заявление Маттингли «действовать без предубеждений».
Запись переговоров была окончена. Стенографист закончил писать и поднялся со своего места. Фрэнк Уилсон говорил много лет спустя:
«Лицо со шрамом засунул лапу в карман, вытащил штук шесть сигар «Корона» и пихнул в мою сторону. Закурим?
– Нет, – коротко отозвался я.
Он нахмурился:
– Меня пытаются придавить. Берегите себя, Уилсон.
– Хорошо, – ответил я.
Не было привычных рукопожатий, когда мы закрываем первичные налоговые слушания. Я не намеревался пачкать руки о его лапы, запачканные кровью».