юченные стали возвращаться к камерам для уточнения деталей работы на текущий день, Капоне забрел на чужой ярус. В конце концов охранник нашел его все-таки в камере. Как позже писал начальник Уорден: «У Капоне был желчный вид, и его рвало».
Тюремный врач вызвал специалиста из Сан-Франциско, психиатра доктора Эдварда У. Твитчелла. Спинномозговая пункция дала положительный результат теста Вассермана «четыре креста». На этот счет появился весьма невнятный пресс-релиз, но неугомонные газетчики уже расписывали, что Капоне находится в состоянии бреда, плюется в заключенных, привязан к срочно переоборудованной койке в смирительной рубашке и распевает французские арии. В следующих публикациях сообщалось, что Капоне впал в кому. Последовали спекулятивные заявления, что теперь его переведут в какое-нибудь правительственное медицинское учреждение, например, в Спрингфилд, штат Миссури. В статьях присутствовала доля правды.
– Что с вами произошло сегодня утром? – спросил у Капоне Джонстон, навестив его в тюремной больнице.
– Понятия не имею, босс, но, говорят, у меня поехала крыша!
Вскоре Джонстон получил телеграмму следующего содержания:
«9 февраля, 1938, Майами-Бич, Флорида
Джеймсу А. Джонстону
Дорогой сэр!
В силу распространившихся слухов, хотела бы выяснить, могу ли находиться рядом с мужем, если он будет в этом нуждаться. Не хотелось бы совершить путешествие и выяснить, что он передан для лечения в другое учреждение. Пожалуйста, сообщите ответ телеграммой, оплата за мой счет по Western Union. С уважением, миссис Капоне, Палм-Айленд, 93».
Ответ был отправлен в тот же день:
«2-9-38, расчет по Western Union.
По сообщению врачей ваш муж находится в тихом коммуникативном состоянии и готов к сотрудничеству, понимает свое состояние и готов следовать указаниям врачей. Не обращайте внимания на слухи. Однако врачи не могут наверняка определить, какие изменения могут произойти, и не хотят предсказывать состояние в сложившихся обстоятельствах. Предлагаю ждать дальнейших врачебных советов и одновременно поддерживать связь с директором бюро в Вашингтоне, куда я буду представлять отчеты.
Через пару месяцев Джонстон написал директору Беннетту, что недавнее письмо Капоне к матери не выдавало никакого «отклонения от регулярного и нормального использования языка, а также тремора или нервозности в почерке».
Летом Капоне дал разрешение на очередную пункцию. Его спинальная жидкость подтвердила диагноз третичного сифилиса. На обследовании у Капоне выявились классические симптомы пареза, включая искаженную речь, общий распад и шаркающую походку. Он не смог четко произнести тестовые фразы «методистско-епископальный», «по-настоящему сельский»[224] и «римский католицизм».
Исследователь-психиатр обнаружил, что Капоне вполне коммуникативен, не страдает провалами в памяти, хотя подвержен внезапным судорожным приступам, а суждения и концентрация внимания иногда приобретают фрагментарный характер. В своем заключении доктор Ромни М. Ричи отмечал: «Ввиду явной экспансивности поведения, после освобождения Капоне планирует принимать активное участие в благотворительной деятельности, а также в строительстве и производственных отраслях для обеспечения занятости нуждающихся. Капоне с большим удовольствием строит планы и логично увязывает их друг с другом. Он в хорошем настроении, заявляет, что у него нет врагов, которых не мог бы простить за ошибочные взгляды. Пациент по-прежнему периодически испытывает некоторые нарушения сознания. В эти периоды он слышит Бога, а ангелы устно отвечают на молитвы. Капоне сохраняет частичное понимание услышанного и понимает, что воображает в сознании некоторые вещи. Он наслаждается этими впечатлениями. В целом Капоне доброжелательно относится к окружающим, однако крайне нестабилен и сильно подвержен раздражению, возбуждению и смущению, исходящим от любого источника в тюрьме».
Все остальное время в Алькатрасе Капоне провел в тюремной больнице.
Этого времени оставалось не так и много. Учитывая хорошее поведение Капоне, срок в федеральной тюрьме истекал 6 января 1939 года, но оставался еще год в окружной.
Во-первых, Капоне следовало заплатить штраф и издержки в размере $37 617 и 51 цент.
Во-вторых, правительство потребовало заплатить задолженность по налогам на сумму $322 842, позже сумма была снижена до $157 416, поскольку коллегия признала его невиновным в уклонении от уплаты налогов за 1924, 1928-й и 1929-й годы. Федералы не смогли найти никаких крупных вложений Капоне, за исключением имения на Палм-Айленд, хотя они и делались от имени Мэй. Следуя не самому лучшему совету Майка Ахерна, она проигнорировала этот момент вместо того, чтобы заявить протест, и предоставила правительству право учитывать это имущество при расчете налогового долга Капоне. После налоговое управление дважды угрожало продать поместье, и оба раза эти решения блокировались в последнюю минуту. В ноябре 1936 года Ральф, получивший $35 000 по ипотеке, писал Капоне: «Мне удалось занять достаточно денег, чтобы компенсировать разницу для удовлетворения залоговой суммы $52 103 и 30 центов». В сентябре 1937 года он добавил $17 194, едва избежав потери права выкупа поместья.
За два дня до выхода Капоне из Алькатраса брат Джон обналичил чек на сумму $35 000. Новый адвокат Капоне, Абрахам Тейтельбаум, передал их и еще $2962 и 29 центов федеральному чиновнику в Чикаго, добавив $74 и 78 центов на госпошлину и покрытие различных расходов.
Власти не хотели, чтобы Капоне возвращался в Чикаго. Тюрьма округа Кук не вполне отвечала представлениям о безопасном месте заключения.
В то же время они хотели продолжить лечение Капоне. Федеральные власти добились изменения распоряжений Уилкерсона, допускающего заключение Капоне в исправительном учреждении на острове Терминал в Калифорнии, находящемся между городами Сан-Педро и Лонг-Бич к югу от центра Лос-Анджелеса.
В ночь на 6 января 1939 года помощник начальника переправил Капоне в Окленд. Во время перевозки Капоне был прикован наручниками к охранникам. К каждой ноге заключенного было прикреплено по шесть гирь. Охранники с автоматами на изготовку забаррикадировали купе в экспресс-поезде Lark до Лос-Анджелеса. Поскольку до федералов дошли слухи о возможном нападении на Капоне, они проявили бдительность, и охранники высадили заключенного из Lark в Глендейле, пригородной станции к северу от города. Здесь их встретил автомобиль, который повез совершенно дезориентированного Капоне в исправительное учреждение на острове Терминал.
В 10 часов утра 7 января номер 85 из Алькатраса стал номером 397 в Терминал-Айленде.
Доктор Джордж Хесс уже был знаком с Капоне по тюрьмам Атланты и Алькатраса, где некоторое время работал главным врачом. Теперь он занимал эту должность в Федеральном исправительном учреждении на острове Терминал.
Джордж Хесс немедленно поместил вновь прибывшего в тюремную больницу. «В течение первых нескольких дней, – докладывал Хесс начальнику медицинского отдела бюро, – пациент определенно находился в смятении, был подавлен и проявлял равнодушие ко всему. Депрессивное состояние резко переходило в раздражительность, но он все время сохранял адекватность восприятия. Течение мыслей пациента было крайне поверхностным, а речь несколько несвязной. Все рефлексы, то есть коленная реакция, фиксирование зрачков пока сохранились без изменений. Считаю необходимым подчеркнуть, что в данный момент Капоне проявляет признаки улучшения и изменение обстановки отразилось на нем исключительно положительно».
Прошел месяц после перевода Капоне из Алькатраса в Терминал. Хесс продолжал курс лечения Капоне инъекциями висмута и трипарсамида[225] раз в неделю. «Неприятный, как клоп», – сказал болтливый охранник репортеру вскоре после прибытия Капоне в Терминал. Через неделю его навестила Мэй, которая нашла, что муж находится в полном порядке и не проявляет никаких признаков слабоумия. Через полтора месяца тюрьму посетил глава отдела секретной службы Чикаго. По его словам, Капоне производил впечатление совершенно нормального здорового человека.
Когда прибывший священник спросил, кто из семидесяти пяти слушателей нуждается в молитве, кто готов встать и признаться в этом, Капоне поднялся с места. Начальник тюрьмы Эдвин Ллойд вскоре отстранил от дел преподобного Сайласа Туэта за излишне горячечные службы.
Хорошее время, заработанное Капоне, предполагало окончательное освобождение 19 ноября 1939 года. Бюро отклонило ходатайство адвоката Тейтельбаума, что срок начала исполнения следует рассчитывать с 24 октября 1931 года, времени прибытия в окружную тюрьму Кука, а не с 4 мая 1932 года, когда он был переведен в Атланту. Этот аспект был отражен в приговоре и не подлежал пересмотру. Но бюро согласилось скинуть из срока три дня, учитывая, что Капоне находился в окружной тюрьме в период с 24 октября по 27 октября, то есть раньше даты вступления приговора в законную силу. Таким образом, Капоне могли освободить не 19 ноября, а 16 ноября 1939 года.
Но предварительно следовало принять дополнительные действия. Во-первых, хотя некоторые меры уже были приняты, Капоне по-прежнему оставался должником штрафа в $20 000 в рамках легкой части приговора (2 по $10 000). 3 ноября Джон расплатился чеками. Во-вторых, необходимо было убедить семью, что после выхода на свободу Капоне следовало продолжить лечение в стационарном медицинском учреждении. Это не представляло сложности. Семья легко согласилась на выдвинутое условие, поскольку хорошее время не было автоматической процедурой и федералы имели право держать Капоне в тюрьме до полного истечения срока приговора, то есть до 3 мая 1942 года. Было решено отправить заключенного в тюрьму Льюисбурга (недалеко от Харрисбурга, штат Пенсильвания) до освобождения, а затем перевести в Балтимор, где доктор медицины, Джозеф Э. Мур, видный эксперт по нейросифилису, будет лечить Капоне в Союзной мемориальной больнице