Далее Кон не вполне точен, уверяя, что кадеты "насаждали свободы в стране". Все демократические свободы самочинно, не только без ведома кадетов, но и вопреки их воле, взял в феврале 1917 г. восставший народ. Что же касается кадетов и мелкобуржуазных соглашателей, то они за недолгие месяцы своего правления сделали все возможное, чтобы эти свободы задушить. И такая антидемократическая политика русской буржуазии была не случайной: демократические свободы мешали ей продолжать внешнюю империалистическую политику, продолжать грабительскую войну, наживаться на страданиях масс. Правда, в мартовские весенние дни и кадетские министры и кадетские газеты немало болтали о "заре свободы", "новой жизни", "идеалах революции", они стали на словах (после провала попыток сохранить монархию) "республиканцами". Но, как впоследствии признавался тот же Милюков, это была всего-навсего "невольная уступка требованиям момента", точнее говоря, демагогия, предназначенная для обмана масс. "Я писал о "великой бескровной революции"… провидел "зарю новой жизни", приветствовал "сознательность революционной армии", — подтверждал авторитетное свидетельство вождя кадетов и Гессен, — не веря ни единому слову. Все было кимвал бряцающий…" Почему бы Гансу Кону вместо болтовни о рождении кадетского "царства политической свободы" не дать оценку этих знаменательных слов?
И, действительно, знакомясь с реальной историей Февраля, мы увидим, как русская буржуазия, ее партии и ее вожди, начиная с первых и до последних дней существования Временного правительства, не только не насаждали "свободы" в России, а делали все, чтобы выкорчевать их. Русская буржуазия боролась с демократией и свободой руками "социалистов" — церетелли и черновых, уговаривавших солдат — воевать, рабочих — не посягать на права капитала, а крестьян — не трогать помещичьей земли. Русская буржуазия боролась с демократией руками саботажников-капиталистов, пытавшихся схватить трудящихся за горло костлявой рукой голода и нищеты. Она боролась с демократией и свободой руками "трудовиков" Керенского и Переверзева — организаторов разгона рабочих демонстраций, разносчиков грязной клеветы о "подкупе" германским генеральным штабом большевиков. Она боролась с революцией руками царских генералов Крымова и Корнилова, пытавшихся введением смертной казни "оздоровить" тыл и фронт.
За недолгое время правления буржуазных партий ни одна из коренных задач буржуазной революции в России не была решена, ни одно из требований народа — мира, хлеба, земли, созыва Учредительного собрания — не было удовлетворено. Факт этот настолько общеизвестен и настолько неоспорим, что его должен как-то объяснить в своих "Основах" даже такой почитатель кадетизма, как Ганс Кон. Он попросту переписывает кадетские речи того времени. С требованием мира массы, по его мнению, должны были подождать, разбив предварительно немцев и повторив "подвиг Вальми". Для осуществления других задач также отсутствовали условия и "требовалось время". Прежде чем устраивать выборы в Учредительное собрание, надо было "выработать избирательный закон и избирательную процедуру" — дело чрезвычайно сложное в условиях войны. Земельная же реформа, по заключению Кона, "также была сама по себе сложным делом, а еще более усложнилась в условиях войны"[137].
Но все дело в том и заключалось, что политики русской буржуазии не собирались решать все эти задачи, находя для оправдания своего бездействия тысячи уловок и "причин". "Сильная власть", "военная диктатура" для предотвращения грядущей революции и продолжения войны — с этим лозунгом русская буржуазия шла к Февралю, точнее, пыталась предупредить Февральскую революцию. С тем же лозунгом она пыталась и позже "обуздать" победивший народ. Решение всех жизненно важных для крестьян, рабочих, солдат вопросов откладывалось буржуазными партиями "до созыва Учредительного собрания", созыв собрания отодвигался на неопределенный срок, вернее, до того момента, когда буржуазия окажется в состоянии подавить демократическое движение масс. Сначала "оздоровление" (пулями и штыками) России, затем решение (разумеется, в пользу "оздоровителей") всех неотложных проблем — такова была после Февральской революции "положительная программа" партии кадетов, за которыми в те дни стояла вся буржуазная и монархическая реакция. Революция и демократия — это "анархия" и "беспорядок", контрреволюция и реакция — это "спокойствие" и "порядок", под этим извечным лозунгом всех контрреволюционеров русская буржуазия "осуществляла" буржуазно-демократический переворот.
Империалистическая внешняя и реставраторская внутренняя политика были тем "наследством", которое получила партия кадетов от погибшей монархии в 1917 г., и это "наследство" сыграло в истории русского либерализма роковую роль. В условиях уже завоеванных народом демократических свобод реакционная политика быстро привела к банкротству и саморазоблачению как партии "народной свободы", так и примкнувших к ней соглашателей — эсеров и меньшевиков. Все попытки удушить революцию силой окончились провалом. Всего несколько месяцев просуществовало буржуазное "царство" в России, но и этого срока оказалось вполне достаточно, чтобы у народа отпали последние иллюзии насчет демократизма партии "народной свободы" и ее пособников — эсеров и меньшевиков.
Что же касается миссии и роли "свободного Запада" в эти роковые для русского либерализма дни, то "Запад" заботился только об одном: как бы русские армии не покинули союзный фронт. Ради этого он делал все, чтобы подтолкнуть русскую реакцию к "оздоровлению страны". Ганс Кон разглагольствует о "благотворном влиянии Запада" на Россию в 1917 г. Какого Запада? На какую Россию? Того Запада, который мечтал подчинить себе эту страну, который захватывал командные высоты в русском народном хозяйстве, для которого пролетариат, народ России, сначала был необыкновенно выгодным, необычайно дешевым рабочим скотом, а затем превратился в не менее дешевое пушечное мясо? Напрасно ожидать от Кона ответа на эти вопросы.
Великая Октябрьская социалистическая революция положила конец буржуазной власти, и с первых же дней Октября партия кадетов становится главным организатором гражданской войны. Русская буржуазия обладала прочными связями с буржуазией зарубежной и эти интернациональные связи ее политики немедленно использовали для подготовки первых заговоров против Советской власти, для организации вооруженной интервенции в Россию в 1918–1920 гг. Русская буржуазия была связана кровными узами с черносотенной монархической реакцией, буржуазные политики и дельцы установили за время войны прямой контакт с царским генералитетом, и эти внутренние связи были немедленно использованы для организации "казачьей Вандеи", формирования белогвардейских сил. Русская буржуазия, ее политики обладали почти восьмимесячным опытом "коалиций" и "контактов" с партиями соглашателей-"социалистов" и там, где контрреволюционные эсеры и меньшевики еще "стеснялись" блокироваться с черносотенцами-монархистами открыто, такая связь прекрасно устанавливалась через кадетский "промежуточный" центр. Все эти обстоятельства и сделали кадетскую партию в первые месяцы после Октября политическим штабом всех контрреволюционных сил страны, организатором того переворота, который должен был повернуть страну вспять за рубежи не только Октября, но и Февраля.
Правда, у "руля" контрреволюции кадеты продержались недолго. Как только белогвардейско-монархические элементы окрепли, они придали своему союзу с буржуазной реакцией прежние традиционные формы. Распоряжались всем диктаторы-генералы, на задворках белых армий болтались вожди кадетизма, организуя, по меткой характеристике М. Н. Покровского, "разные декоративные советы и совещания, с которыми никто не советовался, и правительства, которые ничем не управляли".
Но, собственно говоря, обижаться на такую "расстановку" сил кадетам особенно не приходилось: во-первых, у них просто не было выбора, а во-вторых, подобная диспозиция была для политиков русской буржуазии уже давным-давно привычной. И "либералы" не обижались, они усердно служили и Деникину и Колчаку, и Юденичу и Врангелю, ходили у них в "министрах" и "послах", прикрывали своим "демократическим" именем самые кровавые режимы, самые грязные дела.
Что же касается веховской идеологии, то она не только не отставала в эти годы от этой "либеральной" практики, но и шла в некоторых отношениях впереди нее. Сборник "De profundis" ("Из глубины"), в котором приняло участие большинство авторов "Вех", и особенно книга Бердяева "Философия неравенства", написанная в 1918 г., документально доказывают этот факт. "Из глубины" — это первые слова псалма "Из глубины воззвав к тебе, господи". О чем же взывали веховцы, дойдя до глубины падения и ренегатства?
Две основные темы, всегда присущие веховству, особенно наглядно выступают в последних работах: упования только на "дух" и упования только на грубую материальную силу, на власть небесную и власть земную, на бога и на царя. И то и другое отражает социальную смерть последнего эксплуататорского класса в истории. Первое является в сущности признанием бессилия русской буржуазии, осознанием своей обреченности, конца своего земного пути, второе — нежеланием поверить в это, выражает стремление все вернуть. Собственная гибель выдается за гибель всей России и всего мира, патологический страх небытия сочетается с не менее патологической, звериной ненавистью к революции. Религия освящает насилие и по отношению к народам других стран и к народу России. Веховцы сами призывают к расправе с бунтующей "чернью". Они уже не прикидываются "прогрессистами", а выступают против "розовых теорий прогресса и совершенного грядущего общества", заявляют, что "социальная мечтательность есть разврат". Они уже не пишут о независимости духа, а воспевают "сладость подчинения" царю и жрецу в противовес "невыносимости подчинения равным и низшим". Они уже не увертываются от поцелуев монархистов, а сами твердят, что без царя "распалась Россия и превратилась в груду мусора"! Они уже не заигрывают с демократией, как в былые времена, а кричат о своем "чувстве ужаса" перед ней, называют самодержавие народа "самым страшным самодержавием". Струве выступает против самого употребления слова "демократия", Бердяев объявляет ее "нездоровым состоянием народа", он отрекае