о котором ходили сплетни, будто он питает особый интерес к пасущимся в окрестных горах овцам. И мальчик, которого все называли Иисусик-Хакет - после того, как он признался, что считает себя младшим сыном Бога. В столовой за специальным столом сидели настоятель, директор и дворецкий - гигантская, всегда одетая в черное фигура; еду им приносила служанка, про которую говорили, что она незаконная дочь дворецкого, и которую мы дразнили Спицей. Еще был Рыба Мэйор, который никогда не мылся, и Дылда, у которого болели ноги, и он безуспешно пытался их лечить слабой кислотой. Мать слушала внимательно, и я часто замечал в ее глазах тот же самый огонек, который загорался раньше, когда отец рассказывал за завтраком об отеле Флемминг и о мистере МакНамара.
- Как ты на него похож, - тихо сказала она однажды и улыбнулась.
Я представлял себя в кабинете отца на верхнем этаже Каррансбриджской мельницы, в крохотной комнатке, которую занимал сейчас человек, нанятый матерью, чтобы вести дела - мистер Майерс. Я ходил по дому и трогал вещи, когда-то принадлежавшие отцу, разглядывал его фотографии. С Фланнеганом и сестрами мы несколько раз запускали змея, которого он привез тогда из Дублина. Я без конца полировал маленького латунного дракона, которого через него подарил мне его приятель. "Это мальчику ко дню рождения", - эти слова я слышал в дымном баре отеля Флемминг, и видел, как рука мистера МакНамары медленно лезет в карман и достает оттуда дракона. Я был уверен, что рано или поздно разыщу отель Флемминг.
- Мой дядя, - сказал я как-то коротышке директору. - будет проездом в Дублине, сэр.
- Проездом? Как проездом? - директор говорил с деревенским акцентом и вдобавок немного в нос. - Что значит проездом? - к каждому слову он добавлял несколько лишних гласных.
- По дороге в Голуэй, сэр. Он служит в авиации, сэр. Я хотел бы встретиться с ним, сэр, потому что мой отец:
- Ах, да, да. Вернись к службе, пожалуйста.
Отель Флеминг - было написано в телефонной книге, - улица Уиллер, 21. Спускаясь на велосипеде с гор, я представления не имел, что буду там делать.
Это было узкое четырехэтажное здание, ничем не выделявшееся среди других, с невзрачным серым фасадом. Белые оконные рамы требовали краски, стеклянный портик казался очень грязным. И на этом пыльном стекле красовалась надпись Отель Флеминг, нарисованная белыми эмалевыми буквами прямо по стеклу. Я два раза проехал мимо отеля, заглядывая в дверной проем и в окна - их было двенадцать, по четыре в каждом ряду, и чем выше, тем они становились меньше. Из дверей никто не выходил. Я поставил велосипед у поребрика недалеко от отеля, напротив бакалейной лавки. В витрине лавки были разложены груши. Я вошел и купил себе одну.
Я покатил велосипед в сторону от лавки и, когда улица закончилась, вышел к набережной канала. Медленно доел грушу, стащил с головы красно-зеленую школьную фуражку и так же медленно покатил велосипед обратно к отелю Флеминг. Я толчком открыл дверь и на короткое мгновение услышал голос отца, описывающий дымный холл с низким потолком, камин с горящими углями, высокую стойку дежурного с раскрытой регистрационной книгой, медный колокольчик рядом. В холле были расставлены коричневые кожаные кресла, и такая же обитая кожей скамья тянулась вдоль стены.
Газовые лампы горели вполнакала, и хотя было еще только четыре часа, холл показался мне темным. Было пусто и тихо. Тикали высокие напольные часы, иногда потрескивал огонь. Пахло каким-то супом. Это был самый красивый и уютный холл из всех, которые я когда-либо видел.
За холлом сквозь проем в стене я заметил еще один камин. Там был бар, где они встречались, и где, я надеялся, должен был сидеть сейчас мистер МакНамара. Я представил, как отец проходит сквозь этот холл, и пересек его сам. Бар был похож на холл, с такими же кожаными креслами, кожаной скамьей, газовыми лампами и низким потолком. На двух окнах висели сетчатые шторы, а одну из стен отгораживала стойка с расставленными бутылками и высокими стульями с кожаными сиденьями. Около камина сидела женщина и потягивала из небольшого стакана оранжевого цвета напиток. За стойкой мужчина в белом пиджаке читал "Независимую Ирландию"
Я остановился в проеме, отгораживавшем бар от холла. Я был слишком молод. Я не имел права входить в бар, и не знал, что делать и говорить. Я не знал что заказывать. Я не знал, насколько по-детски выгляжу в этом бледном свете газовых ламп.
Я шагнул к стойке. Мужчина не поднял глаз от газеты. Смитвик Эль, было написано на одной из бутылочных этикеток: ладно, я закажу Смитвик Эль. Я хотел лишь одного - чтобы меня не выгнали, чтобы дали посидеть с пивом и подумать об отце.
Мистер МакНамара придет - не сегодня, так в другой раз. Фрэнсис была права:
нужно было ему написать. Я сам должен был написать и поблагодарить отцовского друга за подарок.
- Добрый вечер, - сказал бармен.
- Смитвик, пожалуйста, - сказал я как можно более равнодушным тоном. Не представляя, сколько может стоить эль, я положил на стойку десять шиллингов.
- Добавить лимон, сэр?
- Лимон? Ох, да. Да, пожалуйста. Большое спасибо.
- Сегодня ветреный день, - сказал бармен.
Я взял стакан, сдачу и сел подальше от женщины. Я устроился так, чтобы видеть одновременно стойку и вход в бар, так чтобы не пропустить мистера МакНамару. Мне нужно было уйти в шесть, если я хотел вернуться до начала службы.
Я допил пиво. Достал из кармана конверт и стал рисовать на обратной стороне маленькие картинки из Библии, как нас когда-то учила мисс Шейл. Потом отнес стакан к стойке и попросил еще Смитвика. У бармена было бледное нездоровое лицо, очки в проволочной оправе и очень тонкая шея.
- Вы любите самое лучшее, разве нет? - сказал он дурашливым тоном, явно кому-то подражая. - Птичье молоко, - сказал он тем же голосом. - И птичье желе-люкс. - Отец в разговорах иногда вспоминал этого бармена: у него была привычка повторять услышанную по радио рекламу. - Вы любите самое лучшее, разве нет? - проговорил он опять, подталкивая ко мне стакан с пивом. Женщина у огня издала короткий звук, похожий на одобрительный смешок. Я вежливо улыбнулся.
Вернувшись на прежнее место, я обнаружил, что женщина смотрит прямо на меня. Я подумал, что, наверное, она проститутка, иначе что бы ей делать одной в баре.
Мальчик по имени Йитс говорил, что проституток лучше всего искать на вокзалах или на набережных. Но, разумеется, ничего не мешало одной из них зайти в бар.
Тем не менее, для проститутки она была слишком скромно одета. На ней был зеленый костюм и зеленая шляпка, а на соседнем стуле висел плащ, подбитый каким-то мехом. Темноволосая женщина с овальным лицом. Я представления не имел, сколько ей могло быть лет: наверно где-то между тридцатью и сорока - я очень плохо угадывал возраст людей.
Смитвик эль начинал действовать. Мне хотелось смеяться. Вот будет интересно, думал я, если проститутка начнет приставать ко мне прямо здесь, в отеле моего отца и мистера МакНамары. Кроме того, почему бы проститутке и не быть скромно одетой, этот костюм может стоить дороже чего угодно. Я глупо улыбался, стараясь сдержать смех. Вполне понятно, думал я, почему отец ни разу не заикнулся, что в отель Флеминг захаживают проститутки. И еще я подумал, что будь он жив, он бы когда-нибудь сказал мне про них, по секрету от матери и сестер. Такие вещи хорошие отцы обычно говорят своим сыновьям.
Я достал из конверта, на котором я рисовал картинки, письмо. Мы неплохо управляемся, писала мать. Мисс Шейл простудилась, Шарлотта и Амелия говорят, что, когда вырастут, будут разводить лошадей, а Фрэнсис пока не решила, чем заняться. Фланнагана замучил ревматизм, и ему все труднее справляться в саду.
Бриджит уговорила их переложить камин в столовой. "Это будет прекрасное Рождество", - писала мать, - "Так славно опять собраться всем вместе".
Женщина с овальным лицом надела меховой плащ и прошла совсем близко от меня. Она наклонила голову и улыбнулась.
- Возрадуйтесь! - выводили мы на службе тем же вечером. - Пойте, холмы и долины!
От меня пахло элем. Я это знал точно, потому что пока мы строились в монастырском дворе, несколько мальчиков прямо об этом сказали. Когда я раскрывал рот, запах получался еще сильнее.
- Как пивная бочка, - прокомментировал потом Гахан Майнор.
- :отныне, - гнусаво тянул маленький директор, - и присно и вовеки веков:
- Аминь, - отвечали мы.
Мне нравились субботние вечера. После службы нам предоставляли относительную свободу, нужно было только сообщить дежурному воспитателю, где ты. Можно было пойти в фотомастерскую, или в библиотеку, поспорить, например, о том, является ли наша школа оплотом Британской империи, поиграть в биллиард, зайти в клуб моделирования или в музыкальную комнату. После половины десятого становилось еще свободнее, и дежурный воспитатель уже не обязан был знать, чем мы занимаемся.
Большинство мальчиков в это время курили.
В ту субботу, после отеля Флеминг и после службы, я пошел в библиотеку. Я читал "Джейн Эйр", но овальное женское лицо не выходило у меня из головы. Оно смотрело на меня несколько секунд, потом расплывалось, потом появлялось опять. Снова и снова, все время, пока я не выпускал из рук "Джейн Эйр", женщина проходила совсем рядом с моим столиком, наклоняла голову и улыбалась.
Наступил конец семестра. В театре "Шесть сцен" давали "Макбет", А. Мк. П.
Джексон творил при этом чудеса, и благодаря его стараниям спектакль, по общему мнению, оказался не хуже, чем в "Банко". Кто-то стащил у меня книжку, которую я купил у Грэйса Мэйора специально, чтобы читать в поезде; книжка называлась "Почему не Эванс?". Дромгула и Монтгомери обнаружили среди ночи в душевой за приватной беседой.
По дороге домой я не мог забыть отель Флеминг. Сосед по купе одолжил мне "Варьете", но шутки не казались мне сейчас смешными. Правда насмехалась надо мной, дразнилась и не давалась в руки. Она преследовала меня с тех пор, как я нашел отель, с тех пор, как я встретил взгляд этой женщины, она присутствовала постоянно, каждый день и каждую ночь, когда я лежал без сна в своей узкой и унылой школьной спальне. Голос отца снова и снова рассказывал мне истории из жизни своего друга или сообщал его мнение по самым разным вопросам. Когда мать говорила, что де Валера долже