Мистер Морг — страница 2 из 14

Глава 6

— Жаль Мэтью Корбетта. Погибнуть в таком юном возрасте, — сказал Хадсон Грейтхаус. И пожал плечами. — Я и узнать-то его толком не успел. Поработал с ним только с июля. Что тут еще сказать: слишком часто он совал свой нос куда не надо.

Повозка, влекомая двумя старыми клячами, которых, видимо, еще заставляло через силу плестись чувство собственного достоинства, выкатилась из конюшни в Уэстервике. Этот маленький, но ухоженный городок расположился по обеим сторонам Филадельфийского тракта, милях в тридцати от Нью-Йорка. Тут было две церкви; за деревянными и кирпичными домами на участках, отвоеванных у нью-джерсийских лесов, раскинулись фермерские поля и сады. Фермер, торговавший с тележки тыквами, помахал рукой, и Грейтхаус помахал ему в ответ.

— Да, — сказал Грейтхаус, глядя на облака, плывшие по утреннему небу, словно огромные белые корабли, — прискорбно, что жизнь Мэтью безвременно оборвалась из-за того, что его не спасли ни здравый смысл, ни телохранитель, потому что у него их не было. — Он покосился на возницу. — Ну как, неплохая была бы речь на твоих похоронах?

— Ну согласился я уже, — подал голос Мэтью и тряхнул вожжами, подгоняя лошадей, а те лишь свесили головы еще ниже, как будто моля о снисхождении. — Да, не стоило мне лезть в этот туннель одному. — Щеки у него зарделись. — Вот ведь завели волынку!

— И буду на ней играть, пока ты не поймешь: нечего попусту рисковать жизнью. И чего ради? Чтоб кому-то что-то доказать? Что всех умом перещеголял?

— В такую рань, и уже заладили.

Действительно, было самое начало седьмого. Мэтью устал, его все раздражало, и он предпочел бы сейчас оказаться где угодно, только не на козлах рядом с Грейтхаусом. Ей-богу, даже в том туннеле было бы лучше. По крайней мере — тихо. Теперь он знал, что такое пытка: это ночевать в одной комнате с Грейтхаусом. Прошлым вечером они остановились в уэстервикском трактире «Добрый друг», и два других номера были заняты. Из-за храпа, каждый раз начинавшегося пушечной канонадой и заканчивавшегося кошачьим воплем, уснуть было невозможно. Уже далеко за полночь, когда Мэтью наконец задремал, Грейтхаус всхрапнул так громко, что Мэтью, смертельно испугавшись, чуть не выпрыгнул из постели, но даже последовавший за этим гневный стук в стену из соседнего номера не вернул Грейтхауса из потустороннего мира, в котором он пребывал. А еще неприятнее, что здоровяку никак было не выбросить из головы этот туннель. Там, мол, Мэтью всюду подстерегали опасности, и что, если бы этот туннель шел под имением не к реке, а к пещере и он заблудился бы в темноте и бродил бы там, пока не зарос бы бородой до самых сапог? «И что тогда, мистер Корбетт? Говори погромче, тебя не слышно».

— Ты прав, — сказал Грейтхаус, немного поразмыслив, и Мэтью решил, что сейчас в него выстрелят очередной порцией порицаний. — И правда, какая рань. На-ка, выпей.

Он передал ему кожаную фляжку с бренди, к которой сам начал прикладываться уже с первыми лучами рассвета. Мэтью взял фляжку, отпил достаточно, чтобы обожгло горло и в глазах поплыло, и вернул владельцу. Грейтхаус заткнул ее пробкой и сунул под дощатое сиденье, туда, где был спрятан пистолет.

— Может, я и сам бы так же поступил. Но я — это я, у меня в таких делах рука набита. А тебе не пришло в голову привязать к чему-нибудь веревку, чтобы по ней потом обратно вернуться?

— Очень длинная понадобилась бы веревка.

Да, веревка там нужна была бы очень немаленькая. По прикидкам Мэтью, длина туннеля, который был частью природного ландшафта имения Капелла, должна была составлять почти четверть мили. В одном месте подземный коридор так резко пошел вниз, что Мэтью стало не по себе, но к тому времени впереди уже показался свет. На поверхность туннель выходил в скалах у реки среди валунов, а оттуда по тропе можно было дойти до ближайшего леса. Он подозревал, что не все из компании Капелла были посвящены в тайну существования этого запасного пути отхода, но именно им воспользовались те четверо.

— Я не считаю, что я всех умом перещеголял, — ответил Мэтью на одну из самых язвительных колкостей Грейтхауса.

— Считаешь, считаешь. Этим ты многих и очаровываешь. Ох, как спина болит! Не кровать, а орудие пытки какое-то.

— Вам вроде бы неплохо спалось, в общем и целом.

— Это только так кажется. Жуть какая-то снилась.

— Правда? Случайно, не про войну пушек с кошками?

— Что? — Грейтхаус бросил на него сердитый взгляд. — Нет. Работа все проклятая. Не нравится мне все это.

— Вам приснилась работа?

— Да нет. Во сне я увидел… Ну, звучит смешно, понимаю. — Грейтхаус немного поколебался, снова достал фляжку и, держа ее наизготове, сказал: — Зуб этот чертов приснился.

— Зуб, — повторил Мэтью.

— Ну да. Зуб Маккаггерса. Который он нам показал. Помнишь всю эту тарабарщину про Бога, Иова, чудовищ и… — Грейтхаус вынул пробку и в очередной раз хорошенько промочил горло. — И все такое, — сказал он, оторвавшись от фляжки.

Мэтью подождал, уверенный, что последует продолжение. Он снова встряхнул вожжами, но это не возымело никакого действия на скорость, с которой передвигались престарелые лошади. Впрочем, до места, куда они направлялись, было уже не так далеко. В доме призрения душевнобольных их ждали доктор Рамсенделл и доктор Хальцен.

— Мне приснилось… — сказал Грейтхаус, набрав в легкие воздуха, как будто хотел, чтобы мозги у него снова заработали. — Приснилось чудовище, которому принадлежал этот зуб. Мэтью, размерами оно было с дом. Нет, больше. С церковь Троицы или ратушу. Даже еще больше. Шкура у него была как темно-серый чугун и дымилась, будто прямиком из доменной печи. Голова — с карету. И на меня смотрит, Мэтью, прямо на меня. Эта зверюга хочет есть, бросается на меня, а я убегаю. — Он вдруг осклабился как безумец. — Смешно, да?

Мэтью издал неопределенный звук, но глаз от дороги не оторвал, хоть Грейтхаус и смотрел на него.

— Чудище кидается за мной, — продолжал Грейтхаус. — Как… ураган. Как стихийное бедствие. Я бегу по полю, а на нем… валяются трупы. А может… части тел. Укрыться негде, и я знаю, что зверь меня догонит. Знаю, но поделать ничего не могу. Он вот-вот схватит меня — этими своими зубами. Мэтью, у него их был полный рот. Несколько сотен. Настоящий великан, и на ногу скорый. И вот он уже у меня за спиной, я чувствую его дыхание на затылке… и тут…

Грейтхаус замолчал. Не дождавшись продолжения, Мэтью спросил:

— Вы умерли?

— На этом месте я, кажется, проснулся. Не помню. Может, и умер — там, во сне. Не знаю. Но скажу тебе, что я точно знаю. — Он хотел было снова приложиться к фляжке, но передумал: сегодня еще предстояло работать. — Я ведь успел уже почти забыть, что такое страх. Не испуг, это другое. А тут именно страх. Когда понимаешь, что у тебя нет ни единого шанса. Вот что я почувствовал во сне. И все из-за этого чертова зуба.

— Вы на ночь пирог с угрем ели — может, от этого. Я же вам говорил, что он с душком.

— Дело не в этом. Ну хорошо, может, и в этом тоже. Живот у меня и правда немного крутило. Но в основном это из-за нашего задания. Если бы не хороший гонорар, я бы предложил Лиллехорну поискать кого-нибудь другого. Пара констеблей вполне бы справилась.

— Врачи просили прислать нас, — напомнил ему Мэтью. — Да и кто бы еще поехал сюда? Диппен Нэк? Джайлс Винтергартен? Сомневаюсь.

— Врачи эти. — Грейтхаус яростно дернул свою коричневую шерстяную шапку. — Ты знаешь, что я думаю о них и об их сумасшедшем доме. А ты, наверно, так и навещаешь ту леди?

— Навещаю. И она поправляется. Во всяком случае, она теперь знает свое имя и начинает понимать, где она и что с ней.

— Прекрасно, но я остаюсь при своем мнении: поселить кучку психов в каком-то доме здесь, в лесу, — это ненормально.

Несмотря на медленный ход, повозка все-таки выехала наконец из Уэстервика и двигалась теперь по лесной дороге — это был все тот же Филадельфийский тракт, протянувшийся дальше еще на сорок с чем-то миль до города, давшего ему название. Оставалось чуть больше четверти мили до съезда с тракта направо, к дому призрения. Солнце набирало силу, проливая сквозь деревья желтые и красные струйки света. Пели птицы, воздух был свеж — утро было чудесное, если не считать нескольких тучек на западе.

— На что только не пойдешь ради денег, — почти про себя сказал Грейтхаус.

Мэтью не ответил. Действительно, на что только не пойдешь. У него уже был план, как поступить со своим богатством. По прошествии некоторого времени он отправится пакетботом в Филадельфию, возьмет с собой несколько монет и там купит каких-нибудь вещей, чтобы разменять пятифунтовики. Он даже подумывал о том, чтобы ездить туда под чужим именем. Незачем кому-то в Нью-Йорке знать о его нежданном богатстве. Это его личное дело. Он чуть не погиб в этом имении. Разве он не заслужил вознаграждения за все, через что ему пришлось пройти? А пока деньги были спрятаны у него дома. Он не боялся, что кто-нибудь проникнет к нему, сломав замок на двери, но было спокойнее знать, что золотые монеты укрыты в соломе матраса.

Была среда. Вчера утром в дом номер семь по Стоун-стрит явился юный посыльный с требованием, чтобы Мэтью и Грейтхаус поспешили в ратушу к Гарднеру Лиллехорну, так как у главного констебля к ним срочное дело. Грейтхаус ответил, что они не скот на пастбище и, если Лиллехорну что-то от них нужно, пусть сам приходит в дом номер семь.

— Мне кажется, вы сильно рискуете, когда так себя ведете с Лиллехорном, — сказал Мэтью, когда посыльный ушел.

Он взял веник и принялся подметать пол — это входило в его обязанности, да ему и самому хотелось (и не важно, что он недавно стал богачом), чтобы, по крайней мере, вокруг его стола было чисто.

— Ты так считаешь? И что он мне сделает за мое непослушание?

— Найдет что. К тому же у него связи. — Мэтью смел пыль в деревянный совок, чтобы потом выбросить ее в одно из двух окон, откуда открывался вид на северо-западную часть Нью-Йорка, а дальше, за широкой рекой, на коричневые скалы и золотые холмы Нью-Джерси. — Вы довольно вызывающе держались с ним в ту ночь в «Петушином хвосте». До сих пор удивляюсь, что мы не оказались в тюрьме, ведь закон мы все-таки нарушили.

— Конечно. Но не переживай. Ничего Лиллехорн ни мне, ни тебе не сделает. Во всяком случае, меня он не упрячет туда, где я не смогу быть полезен.

— Не сможете быть полезны? — Мэтью перестал подметать и посмотрел на Грейтхауса, развалившегося на стуле и закинувшего большие ноги в пыльных сапогах на стол. — Вы о чем? — Грейтхаус постучал указательным пальцем по подбородку, и Мэтью вдруг осенило. «У меня тут дела», — сказал Грейтхаус тогда, в пятницу утром, на Нассау-стрит. — Вы чем-то занимаетесь сейчас по его просьбе.

— Да, занимаюсь.

— Он дал вам задание как главный констебль? Или нанял вас как простой гражданин?

— Нанял как простой гражданин — любой человек с улицы мог бы в прошлый понедельник точно так же подойти ко мне у Салли Алмонд, угостить меня завтраком, а потом попросить оказать ему услугу. Я сказал, что услуги денег стоят и чем серьезней услуга, тем солидней сумма. Мы остановились на услуге и сумме средней серьезности, вот и все.

— И какую же услугу вы ему оказали?

— Оказываю, — поправил его Грейтхаус. — Дело еще не закончено, и ответить пока не могу. — Он нахмурился. — А почему, собственно, я должен тебе говорить? Ты же мне ничего не сказал, когда поехал в имение Капелла, правда? Нет, ты не счел нужным и заикнуться мне о предприятии, которое могло оказаться последним в твоей жизни. А знаешь что? Когда Лиллехорн сюда придет, расскажи-ка ему все про этот туннель. Или ты приберегаешь эту историю для Мармадьюка и следующего номера «Уховертки»?

— Я туда не для этого ездил.

Грейтхаус сверлил его стальным взглядом:

— Ты в этом полностью уверен?

Мэтью собирался ответить утвердительно, но его решимость вдруг резко поколебалась. Он действительно в этом абсолютно уверен? Не подумывал ли он на самом деле о том, чтобы рассказать все Мармадьюку, стать героем очередной статьи? Да нет же! Но… Может быть, в глубине души ему этого хотелось? Он стоял, а в воздухе вокруг него мерцали пылинки. А вдруг… и правда он в глубине души думает… что ему уже мало быть всего лишь Мэтью Корбеттом, который из секретаря мирового судьи стал «решателем проблем»? Вдруг его и впрямь манит не только богатство, но и слава? Всеобщее внимание, кажется, штука такая же забористая, как яблочный бренди Скелли. Оно способно, как и это пойло, опьянять до бесчувствия; оно может так подчинить себе человека, что без него он превратится в безвольного отпетого забулдыгу. Двигало ли им это хоть сколько-нибудь, когда он поехал в имение? Нет. Ни в малейшей степени.

Несколько дней назад он мог думать, что, если ему когда-нибудь доведется найти мешочек с золотыми монетами, он первым делом расскажет об этом… Кому? Берри? Она ведь побывала в этой передряге вместе с ним, так разве не должна она получить свою часть вознаграждения? Нет, нет, все сложно. Очень сложно, и ему придется снова все обдумать, когда в голове прояснится, да и вообще, из-за этой пыли он вот-вот чихнет.

— Жалею, что рассказал вам, — отчеканил Мэтью так же сурово, как Грейтхаус продолжал смотреть на него.

— Зачем же тогда рассказал?

Мэтью уже готов был объяснить ему. Что, может быть, он пошел в туннель, дабы раз и навсегда доказать свою храбрость, или что просто надеялся на похвалу Грейтхауса: вот, дескать, молодец, решился идти вперед, доверился интуиции. Но момент был упущен, и Мэтью ничего этого не сказал, а лишь ответил:

— Хотел, чтоб вы знали: не нужен мне телохранитель.

— Это ты так считаешь. Одно могу сказать: Зед мог бы помогать нам обоим, если его как следует обучить. Ужасно, если этот парень будет обречен всю оставшуюся жизнь таскать корабельный лес. — Грейтхаус пренебрежительно махнул на Мэтью рукой. — Ладно, не будем об этом. Мне надо пойти выпить.

Мэтью продолжил уборку, думая о том, что некоторые секреты любят покой и тишину.

Не прошло и получаса, как прибыл Гарднер Лиллехорн — в своем желтом сюртуке и чулках и желтой треуголке, украшенной голубым перышком, он ворвался в контору как солнечный свет. Однако его расположение духа предвещало скорее грозу, и, когда он решительным шагом подошел к столу Грейтхауса, лицо его было мрачно, как самая темная туча. Он положил перед Грейтхаусом коричневый конверт с серой сургучной печатью.

— Для вас есть официальное поручение, — сказал он и бросил быстрый взгляд на Мэтью. — Для обоих.

— Что за поручение? — Грейтхаус взял конверт, осмотрел печать и начал вскрывать его.

Лиллехорн положил черную лакированную трость на руку Грейтхаусу.

— Конверт должен оставаться запечатанным, — сказал он, — до тех пор, пока вы не заберете заключенного. Когда он перейдет в ваши руки, вы прочтете ему содержание письма при свидетелях — это будет подтверждением его законной… — он подыскивал нужное слово, — передачи под ваш надзор.

— Вы бы руки лучше не распускали, — предостерег его Грейтхаус и отвел трость в сторону. — Что еще за заключенный? И где он находится?

— Вчера во второй половине дня ко мне явился посыльный от двух докторов, он сказал, что вы сами знаете. Я велел приготовить для вас повозку в конюшне Вайнкупа. Это лучшее, что я могу предложить. Кандалы тоже приготовлены, лежат в повозке. Вот ключ.

Он полез в карман своего сюртука кричаще-яркого и слегка тошнотворного цвета, извлек ключ и тоже положил на стол перед носом Грейтхауса.

— От двух докторов? — Грейтхаус посмотрел на Мэтью. — Ты понимаешь, о чем он вообще?

Мэтью понимал, но, прежде чем он успел об этом сказать, Лиллехорн продолжил, как будто спеша сбросить с себя ответственность:

— От Рамсенделла и Хальцена, из дома призрения душевнобольных колонии Нью-Джерси. Близ Уэстервика. Вы же знаете. Пришел приказ о переводе. В конце месяца на «Эндьюрансе» прибудет констебль, представляющий интересы короны, чтобы заключить этого типа под стражу. Я хочу, чтобы сапоги негодяя ступили на следующий же корабль, отплывающий в Англию, и скатертью ему дорога.

— Постойте, постойте! — Грейтхаус встал, держа в руке конверт. — Вы про того психа, что маячил там в окне? Как его… Как его зовут, Мэтью?

— Его зовут Тирантус Морг, — ответил Лиллехорн. — Разыскивается за убийства, грабежи и другие преступления — все они указаны в распоряжении о передаче. Посыльный сказал, что врачи ввели вас в курс дела: Морга должны перевести из дома призрения в нью-йоркскую тюрьму, где он будет дожидаться прибытия королевского констебля. Ну что ж, время пришло.

Мэтью вспомнил, как они с Грейтхаусом впервые поехали в Уэстервикскую лечебницу, когда расследовали дело Королевы Бедлама. Два врача, руководившие больницей, рассказали им о пациенте, находившемся за одним из зарешеченных окон: «Его прислали к нам чуть меньше года назад из квакерского заведения в Филадельфии. Квакеры узнали, что он работал цирюльником в Лондоне и, возможно, совершил целую дюжину убийств. Осенью мы ждем письма о его переводе в нью-йоркскую тюрьму, где он будет ждать отправки в Англию. Знаете, если вам удастся разгадать загадку Королевы, мы могли бы нанять вас для перевозки мистера Морга в Нью-Йорк — подумайте об этом».

Грейтхаус свирепо оскалился — Мэтью понимал, что ничего хорошего это не предвещает: обычно такое выражение лица свидетельствовало о готовности прибегнуть к насилию.

— Вы что, сами тоже с ума сошли? Нет у вас права так вот заявиться сюда и командовать!

— Дело вот в чем, — тихо сказал Лиллехорн, обводя взглядом контору и сжимая свои тонкие ноздри от отвращения, — командую тут не я. Разве вы не узнаете печать губернатора лорда Корнбери?

Грейтхаус еще раз взглянул на конверт и бросил его на стол.

— Это для меня ничего не значит.

— Ваши друзья-врачи получили два письма — оба от королевского констебля. В одном им предписывается приготовить заключенного к отправке. Во втором, предназначенном для лорда Корнбери, ему даются указания обеспечить доставку этого человека сюда и содержание его в кандалах. Лорду Корнбери велено привлечь для этого лучших людей, имеющихся в его распоряжении. Так, во всяком случае, он сказал, когда свалил это неприятное дело на меня. Рамсенделл и Хальцен просили, чтобы это были именно вы. Ну… и вот.

— У нас частное бюро, — сказал Грейтхаус, выдвинув вперед подбородок. — Нас не нанимали ни город, ни колония Нью-Джерси. И уж точно не лорд Корнбери!

— Ах да. К вопросу о том, кто вас на самом деле нанимает. — Лиллехорн сунул руку в карман и достал коричневый мешочек, завязанный кожаным шнурком. Он встряхнул его, чтобы звякнули монеты. — Мистер Три Фунта. Не встречались с ним в последнее время?

Мэтью постарался не раскрыть рта.

— В конверте официальные бумаги о переводе, — продолжал Лиллехорн. — Их должны подписать вы и два врача. Они обязуются заплатить вам еще два фунта после того, как вы примете арестанта для перевозки. Складывать умеете, сэр?

Грейтхаус фыркнул:

— Видать, им не терпится его сплавить. — Он помолчал, с вожделением глядя на мешочек с монетами. — Должно быть, он опасен. Нет, пять фунтов — это маловато. — Он покачал головой. — Отправьте за ним своих констеблей. Если их будет полдюжины, справятся.

— Моим констеблям, как ранее изволил отметить мистер Корбетт, такие сложные задачи не по зубам. И разве вы не гордитесь тем, что вы настоящие профессионалы? — Прежде чем продолжить, он дал этим словам повисеть в воздухе. — Кроме того, вы ошибочно полагаете, будто со стороны лорда Корнбери это просьба. Может быть, вы уже поняли, что он хочет… скажем так… хорошо показать себя перед своей кузиной, королевой. А я хочу хорошо себя показать перед лордом Корнбери. Ну и так далее. Понимаете?

— Пяти фунтов мало, — с некоторым нажимом повторил Грейтхаус.

— За два дня работы? Боже, сколько же вам нынче платят? — Лиллехорн заметил стоявший в углу веник. — Такую убогую крохотную контору можно вымести вместе с мусором. Поймите, Грейтхаус: лорд Корнбери, если захочет, может прикрыть любую лавочку. На вашем месте — но я, слава богу, не вы — я бы с радостью принял эту щедрую плату и подумал о том, что лорд Корнбери может быть вам полезен, если вы сможете подъехать к нему с правильной стороны.

— А у него есть правильная сторона?

— С ним можно иметь дело. А если вы окажете ему услугу, то, я уверен, однажды он отплатит вам тем же.

— Услугу, — повторил за ним Грейтхаус и задумчиво сощурился.

— Два дня работы. Если вам удастся выехать в течение часа, к ночи уже будете в Уэстервике. — Лиллехорн осмотрел серебряную львиную голову, венчавшую его трость. — Вы не настолько долго будете отсутствовать, чтобы это… мм… помешало продолжению вашей работы.

Это он о том таинственном деле, которым Грейтхаус занимается по поручению своего последнего клиента, предположил Мэтью.

Грейтхаус не сразу вернулся из своих умственных странствий. Наконец он сказал:

— Не хочется мне снова там оказаться. В этой психбольнице. А ты что скажешь, Мэтью? — (Что тут было говорить? Мэтью и промолчал, лишь пожав плечами.) — Знаю, деньги тебе пригодились бы. А мне, может, расположение лорда Корнбери и правда не помешало бы. Скажите, Лиллехорн, вы когда-нибудь видели его в мужской одежде?

— Видел. К прискорбию, в ней он тоже выглядит… довольно прискорбно.

Грейтхаус кивнул и вдруг сказал:

— Кандалы.

— Простите?

— Хотелось бы, чтобы в кандалах не было ржавых звеньев.

…Их и не оказалось. Крепкие наручники, наножники и цепи лежали сейчас в мешке в задней части повозки. Мэтью повернул лошадей на дорогу, ответвлявшуюся от Филадельфийского тракта и шедшую через рощу. Впереди показались три здания дома призрения.

Тут было тихо, на деревьях пели птицы, ласково шептал ветер. Несмотря на это, Грейтхаус беспокойно ерзал на сиденье и старался не смотреть на здания, словно не желая думать о том, что происходит за их стенами. Во втором из них, самом большом, сложенном из грубых неотесанных камней и напоминавшем зернохранилище или зал для собраний, пребывали все пациенты, кроме нескольких, размещенных в третьем строении — покрашенном в белый цвет доме, выходившем окнами в сад. Некоторые окна второго здания были закрыты ставнями, а некоторые открыты, но зарешечены, и при приближении повозки в них появились лица. Пасторальную тишину нарушил чей-то крик из-за окна, затем к нему присоединился более пронзительный голос.

— Кажется, приехали, — сухо произнес Грейтхаус, сложив руки вместе.

Заведение управлялось двумя врачами умело и гуманно, но Мэтью помнил, как в их прошлый приезд сюда Грейтхаус нервничал, словно кошка, брошенная на ковер из острых бритв.

Мэтью остановил упряжку перед первым строением, тоже выкрашенным в белый цвет (похоже, это был обычный дом), и слез, чтобы дать лошадям напиться из стоявшей рядом поилки. В это же время дверь дома открылась, и из него вышел коренастый человек в темно-коричневом сюртуке и жилете. Он приветственно поднял руку, одновременно вынимая глиняную трубку, которая была зажата у него между зубами.

— Здравствуйте, джентльмены, — сказал доктор Кертис Хальцен. Он был седовлас, а на кончике его крючковатого носа сидели очки. — Никак этот день настал.

Мэтью, скорее к своему удовлетворению, не расслышал, что проворчал себе под нос Грейтхаус.

— Джейкоб! — крикнул Хальцен в сторону дома, и на пороге появился мужчина в сером сюртуке и коричневом кожаном жилете. — Сходи, пожалуйста, за доктором Рамсенделлом. И скажи, что конвоиры приехали.

— Слушаюсь, — быстро кивнув, ответил Джейкоб и размашисто зашагал по хорошо утоптанной дорожке к Мэтью, который встретил здесь этого же пациента в первый приезд. Джейкоб внезапно остановился прямо перед лошадиной поилкой и сдавленным голосом спросил у Мэтью: — Вы приехали забрать меня домой?

Левый висок Джейкоба был вдавлен внутрь, а от правой щеки вверх по впадине, на которой даже волосы не росли, тянулся старый неровный шрам. Блестящие, будто остекленевшие глаза смотрели на Мэтью сосредоточенно и жалостно, с какой-то надеждой. От Рамсенделла Мэтью узнал, что это все из-за несчастного случая на лесопилке и что Джейкоб никогда больше не сможет жить, как выразился врач, «снаружи», со своей женой и двумя детьми.

Поняв, что Хальцен не собирается отвечать на вопрос вместо него, Мэтью сказал как можно добрее:

— Нет. К сожалению, нет.

Джейкоб пожал плечами, как будто ничего другого и не ожидал, но в глазах его, кажется, мелькнула боль.

— Ничего страшного, — сказал он с кривой усмешкой. — У меня в голове музыка играет.

И он пошел дальше по дорожке ко второму зданию, достал из кармана жилета связку ключей, отпер массивную деревянную дверь и исчез за ней.

— Какая у вас тут вольница — ключи им доверяете, — заметил Грейтхаус, сходя с повозки. — Не удивлюсь, если в один прекрасный день все ваши психи окажутся в лесах — что тогда делать будете?

— Возвращать их обратно. — У Хальцена снова во рту была трубка, и он выпустил дым в сторону Грейтхауса — в прошлый раз они тоже пикировались. — Тех, что сбегут, но таких было бы немного. Вы, очевидно, не понимаете, что большинство наших пациентов — как дети.

Грейтхаус извлек из кармана своего сюртука песочного цвета запечатанный конверт и поднял его над головой:

— Судя вот по этому, как минимум один из них не очень похож на дитя. Мы привезли вам на подпись кое-какие бумаги.

— Тогда пойдемте в дом.

Мэтью привязал лошадей к коновязи, поставил повозку на тормоз и последовал за Хальценом и Грейтхаусом в первое здание, где находились кабинет врача и помещение для консультирования. Обстановку комнаты составляли два письменных стола, большой стол для совещаний, шесть стульев вокруг него, шкаф для бумаг и полки, заставленные книгами. На полу лежал темно-зеленый тканый ковер. Хальцен закрыл входную дверь и жестом пригласил их сесть за стол, на котором стояла чернильница с гусиным пером. За другой дверью, в конце помещения, как Мэтью заметил в первый приезд, была комната для осмотров со шкафчиком для хранения лекарств и медицинских инструментов.

— Бумаги, — сказал Хальцен, и Грейтхаус сломал печать лорда Корнбери.

В конверте оказался комплект из трех официальных документов на пергаменте — такие Мэтью видел каждый день, когда служил секретарем у мирового судьи Натаниела Пауэрса. Грейтхаус нашел документ и его копию, на которых нужно было поставить по четыре подписи, Хальцен бегло просмотрел их и расписался, потом к ним приложил руку Мэтью. Грейтхаус обмакнул перо и уже выводил свое имя на копии, как вдруг входная дверь распахнулась, рука Грейтхауса непроизвольно дернулась, и вместо подписи получилась какая-то загогулина.

В кабинет лениво вошел пациент, которому вскоре предстояло получить еще и звание арестанта, а за ним — доктор Дэвид Рамсенделл и, на некотором расстоянии, Джейкоб.

Мэтью показалось, что воздух в комнате резко остыл.

— Гм! — с холодным презрением произнес новоприбывший и уставился на документы о переводе. Особенно его привлекли три имени, указанные в них. — Что, отдаете меня как обычного преступника, да? Позорище!

Грейтхаус посмотрел ему в лицо с выражением твердым, как надгробный камень.

— Ты, Морг, и есть обычный преступник.

— А вот и нет, сэр, — ответил пациент, едва заметно улыбаясь и насмешливо отвешивая легкий поклон. Руки его были сцеплены впереди, на запястьях — кожаные наручники, застегнутые на замок. — Во мне нет ничего обычного, сэр. И я был бы признателен, если бы вы оказали мне должное уважение и с этого момента называли меня, как подобает воспитанному джентльмену: «мистер Морг».

Никто не засмеялся. Никто, кроме самого Морга, который, переведя взгляд бледно-голубых глаз с Грейтхауса на Мэтью, разразился медленным хохотом, вылетавшим из глубин его гортани, словно удары погребального колокола.

Глава 7

— Здорово, что ты такой весельчак, — сказал Грейтхаус, когда стих глухой смех Морга.

— Я успел в своей жизни вволю повеселиться, а у квакеров и в этом приюте добродетели у меня было много времени для веселых мыслей. Благодарю вас за внимание, мистер… — Морг сделал шаг к столу, явно намереваясь посмотреть, что там за подписи у Грейтхауса, но тот быстро схватил оба листа документов о переводе.

— «Сэр» вполне сойдет, — сказал Грейтхаус.

Морг улыбнулся и снова чуть поклонился.

Но потом, прежде чем высокий и худой бородатый доктор Рамсенделл успел подойти и взять протянутое Грейтхаусом перо, Морг развернулся к Мэтью и непринужденно и приветливо произнес:

— А вас я отчетливо помню. Мистер Рамсенделл назвал вас по имени у меня под окном. Это ведь было недавно, в июле? Вы… — Недолго подумав, он вспомнил. — Корбетт. Да?

Мэтью против своей воли кивнул: голос Морга как будто подчинял себе и требовал ответа.

— Помню, помню юного денди. А сейчас вы прямо совсем юный денди.

Это была правда. Следуя своему обыкновению всюду, даже отправляясь в поездку, выглядеть как положено нью-йоркскому джентльмену, Мэтью был в одном из своих новых сюртуков, пошитых Бенджамином Аулзом: темно-бордовом, как и жилет. Обшлага и лацканы были отделаны черным бархатом. Белая рубашка и галстух безупречно чисты и накрахмалены, на ногах — новые черные сапоги, на голове — черная треуголка.

— Денежками, смотрю, разжились, — сказал Морг, приблизившись лицом к лицу Мэтью. Он подмигнул и почти шепотом добавил: — Вот и молодец.

«Как описать неописуемое?» — подумал Мэтью. С физическим обликом дело обстояло довольно просто: в широком лице Морга смешались черты джентльмена и дикаря. Лоб слегка выдавался вперед над сросшимися бровями цвета соломы. Такого же цвета были его непокорные спутанные волосы — в них, может быть, было чуть больше рыжины и они начинали седеть на висках. Густые усы были скорее седыми, чем соломенными, и со времени их июльской встречи пациент отрастил бороду, которая была как будто на скорую руку сметана из кусочков бород нескольких людей: тут немного темно-коричневая, там рыжее пятно, вот вкрапление каштановой, серебристый клочок под мясистой нижней губой и угольно-черная полоска на подбородке.

Он оказался не таким крупным, как запомнилось Мэтью. У него была могучая грудь бочкой и мощные плечи — пепельного цвета больничная рубаха сидела на нем в обтяжку, но руки и ноги торчали палками. Роста он был почти такого же, как Мэтью, но стоял сгорбившись: видимо, что-то с позвоночником. Руки его, однако, заслуживали особого внимания: непропорционально большие, с длинными пальцами и узловатыми костяшками; черные от въевшейся грязи отросшие ногти, зазубренные и острые, как маленькие клинки. Морг, очевидно, или отказывался мыться, или же ему давно не давали воспользоваться мылом и водой: его чешуйчатая плоть была серой, под стать одежде. А пахнуть так, как он, могла бы какая-нибудь падаль, истлевающая в болотной жиже, подумал Мэтью.

При всем этом у Морга был длинный аристократический нос с узкой переносицей и ноздрями, по-эстетски чувствительно раздувавшимися, будто ему нестерпимо было обонять вонь собственного тела. Глазами (большими, бледно-голубыми, холодными, но не лишенными веселости, в которых время от времени поблескивал игривый огонек, словно вдалеке зажигали красный сигнальный фонарь, и несомненно умными) он живо обшаривал все вокруг, впитывая все и вся, — как, собственно, и сам Мэтью.

Труднее было описать в Морге другое, думал Мэтью, — исходившее от него спокойствие, полное пренебрежение ко всему, что бы ни происходило в этом кабинете. Казалось, ему на все наплевать, но было в нем и что-то еще — какая-то уверенность, которая, наверное, противоречила сложившимся обстоятельствам, но ощущалась так же явственно, как шедший от него смрад. Она говорила о его силе и презрении к окружающим, и от одного этого Мэтью было очень не по себе. Когда Мэтью увидел Морга в первый раз, он решил, что ему явился сам Сатана. Но пусть Морг скорее хитер и коварен, чем болен, как тогда, в июле, сказал Рамсенделл, в конце концов, он всего лишь человеческое существо из плоти, костей, крови, волос и грязи. Судя по его виду, главным образом из волос и грязи. Ржавых звеньев в кандалах нет. День предстоит длинный, но выдержать можно. Это, конечно, зависит от того, в какую сторону будет дуть ветер.

— Отойдите, пожалуйста, — сказал Рамсенделл, подождал, пока Морг не выполнит его просьбу, и подошел к столу, чтобы подписать документы.

Хальцен попыхивал трубкой, словно хотел наполнить комнату пряным дымом каролинского табака, а Джейкоб стоял на пороге и наблюдал за происходящим со всем вниманием, на которое только способен человек, лишившийся части черепа.

Рамсенделл подписал бумаги.

— Джентльмены, — обратился он к Грейтхаусу и Мэтью. — Я признателен вам за помощь в этом деле. Уверен, вы знаете: мы с Кертисом, как христиане, дали квакерам торжественное обещание, что наш пациент… — Он замялся и отложил перо в сторону. — Что ваш арестант, — продолжил он, — будет доставлен в Нью-Йорк живым и в добром здравии.

— Сейчас он не выглядит очень здоровым, — ответил ему Грейтхаус.

— Чтобы вы, джентльмены, понимали — а я уверен, что вы, будучи добропорядочными гражданами, понимаете, — мы не приветствуем силовое воздействие, поэтому… если мистер Морг доставит вам в пути какое-либо беспокойство… я твердо надеюсь, что…

— Не волнуйтесь, мы его не убьем.

— Это очень обнадеживает, — сказал Морг.

Грейтхаус не обратил на него внимания и взял со стола третий лист пергамента.

— Я должен зачитать распоряжение о передаче. Это формальность, насколько я понимаю.

— О, зачитайте, зачитайте! — оскалился Морг.

— «Согласно сему распоряжению от июля третьего дня, года тысяча семьсот второго от Рождества Христова, — начал зачитывать Грейтхаус, — подданный Ее Величества Тирантус Морг подлежит выдворению из его нынешнего местопребывания, дабы предстать перед Королевской коллегией мировых судей города Лондона и графства Мидлсекс в Зале правосудия Центрального уголовного суда Олд-Бейли в составе судей Ее Величества в связи с убийствами, возможно совершенными неким Тодом Картером, цирюльником с Хаммерс-элли, с апреля тысяча шестьсот восемьдесят шестого по декабрь тысяча шестьсот восемьдесят восьмого года или около этого времени, основания для подозрения в коих дает недавнее обнаружение одним из жильцов в подвале, ниже уровня пола, костей одиннадцати мужчин и одного ребенка».

Грейтхаус устремил на Морга холодный взгляд:

— Ребенка?

— Разве я мог обойтись без подмастерья?

— «Вышеназванный подозреваемый, — продолжил читать Грейтхаус, — также обвиняется в причастности к исчезновению Энн Янси, Мэри Кларк и Сары Голдсмит и одновременному ограблению их родовых поместий с августа тысяча шестьсот восемьдесят девятого года по март тысяча шестьсот девяносто второго года или около этого времени с использованием следующих вымышленных имен: граф Эдвард Баудевайн, лорд Джон Финч и… — Он запнулся. — Граф Энтони Лавджой»?

— Я ведь тогда был еще молодой, — сказал Морг, едва заметно пожав плечами. — Воображение юное играло.

— Значит, вы ничего из этого не отрицаете?

— Я отрицаю, — последовал спокойный ответ, — что я обычный преступник.

— «Подписано достопочтенным сэром Уильямом Гором, рыцарем и лорд-мэром города Лондона, засвидетельствовано сэром Салафиилом Ловеллом, рыцарем и рекордером указанного города, и достопочтенным Джоном Дрейком, королевским констеблем». — Грейтхаус передал пергамент Рамсенделлу, который взял его, словно это была дохлая змея, и сказал Моргу: — Кажется, ваше прошлое догнало вас.

— Увы, я в ваших руках. Смею надеяться, что до отъезда вы накормите меня хорошим завтраком.

— Один момент, — сказал Мэтью, и оба врача немедленно обратили на него свои взоры. — Вы говорите, квакерам стало известно… что мистера Морга разыскивают в Лондоне. Как это случилось?

— К нам его привезли в августе прошлого года, и выглядел он примерно так же, как сейчас, — стал объяснять Рамсенделл. — Приблизительно через неделю один из их врачей поехал по делам в Лондон, добрался туда в ноябре и услышал все еще продолжавшиеся разговоры о костях, найденных на Хаммерс-элли месяцем раньше. — Рамсенделл вернул Грейтхаусу распоряжение о передаче и вытер ладони о бриджи. — Появились свидетели, они рассказали, как выглядел Тод Картер, описание внешности опубликовали в известной газете, и многие в городе прочитали его. Кто-то узнал в нем человека, представлявшегося лордом Джоном Финчем, который носил, как это называли, «лоскутную бороду». В «Газетт» тогда, видимо, беспрерывно об этом писали.

— Кажется, я читал об этом, — стал припоминать Мэтью.

Он брал экземпляры «Газетт» у пассажиров, прибывавших морем, а значит, читал их не раньше чем через три месяца после самих событий.

— В описании внешности Картера врач узнал знакомого персонажа и обратился к королевскому констеблю. Но, как я сказал, к тому времени Морг уже был у нас. Квакерам было… мм… трудновато с ним справляться.

— А у вас лучше получалось? — Грейтхаус усмехнулся. — Я бы порол его каждый божий день.

— Слышишь, как они о тебе говорят, — сказал Морг, не обращаясь ни к кому в особенности. — Как о каком-то рисунке на обоях.

— А почему вообще он оказался в этом квакерском заведении? — спросил Мэтью.

— Он там оказался, — заговорил Морг, — потому что его арестовали на Филадельфийском тракте за разбой на большой дороге. Он решил, что сидеть в мрачной квакерской тюрьме — это не для него, поэтому ему, бедной, заблудшей душе, нужно прикинуться сумасшедшим и лаять подобно собаке, что он и начал проделывать прямо перед судом, состоявшим из тупиц. И он не возражал, когда его поместили в академию для умалишенных, и пробыл там… сколько же? Два года четыре месяца и двенадцать дней, если его математические способности еще не превратились в пудинг.

— Но это еще не все, — сквозь дым трубки проговорил Хальцен. — Он четыре раза пытался бежать из заведения квакеров, совершил нападения на двух других пациентов и чуть не откусил большой палец у врача.

— Он зажимал мне рот рукой. Это было очень грубо.

— А здесь Морг не пробовал ничего такого? — спросил Грейтхаус.

— Нет, — сказал Рамсенделл. — Ведь до тех пор, пока сюда не дошли известия о Тоде Картере, он демонстрировал такое примерное поведение, что мы дали ему работу, за что он, увы, отплатил попыткой задушить бедную Мэрайю в красном амбаре. — По своим предыдущим приездам Мэтью знал, что за больницей есть дорога, уходящая к надворным постройкам. — Но его вовремя поймали и наказали со всей строгостью.

Губы Грейтхауса скривились в усмешке.

— И что же вы с ним сделали? Отняли у него душистое мыло?

— Нет, мы поместили его в одиночное заключение до тех пор, пока не было решено, что он может снова присоединиться к остальным пациентам. И потом на свободе он находился всего несколько дней перед тем, как вы, господа, увидели его лицо в окне. К тому времени у нас уже побывал представитель квакеров, которые получили из Лондона письмо от их врача, адресованное мне, с объяснением положения дел. После этого его держали отдельно от всех.

— А надо было бы его разделать под орех, — подвел итог Грейтхаус.

Мэтью смотрел на Морга, нахмурив брови, новые вопросы так и рвались из него.

— А жена у вас есть? И какие-нибудь родственники?

— На оба вопроса ответ: нет.

— Где вы жили до того, как вас арестовали?

— То тут, то там. В основном там.

— А работали где?

— На большой дороге, мистер Корбетт. Мы с моим товарищем неплохо зарабатывали: проворачивали разные делишки, освобождали проезжих от денежек. Упокой, Господи, душу Уильяма Раттисона.

— Его сообщника застрелили, когда они в последний раз пытались кого-то ограбить, — сказал Хальцен. — Видимо, даже терпению квакеров есть предел: они посадили вооруженных констеблей в один из экипажей, курсирующих между Филадельфией и Нью-Йорком.

— Скажите, — снова обратился Мэтью к Моргу, — вы с Раттисоном убивали кого-нибудь, когда… проворачивали свои делишки?

— Нет. Ну, нам с Ратси приходилось иногда дать кому-нибудь по башке, если человек начинал болтать. Убийство не входило в наши намерения, нам нужны были деньги.

Мэтью потер подбородок. Что-то во всем этом не давало ему покоя.

— Значит, вы предпочли провести оставшуюся жизнь в сумасшедшем доме, вместо того чтобы предстать перед судьей и получить срок… то есть… клеймо на руку и, скажем, три года? Наверное, решили, что из психбольницы легче будет убежать? И почему сейчас вы с такой охотой покидаете это место, что даже не пытаетесь оспаривать обвинения? Ведь врач квакеров мог и ошибаться.

На лице Морга снова появилась улыбка, а потом медленно сошла с него. Холодное выражение его глаз нисколько не изменилось.

— Дело в том, — ответил он, — что я никогда не лгу людям, если они не дураки.

— Вы хотите сказать, что не лжете людям, которых невозможно одурачить, — сказал Грейтхаус.

— Я хотел сказать то, что сказал. Меня в любом случае отсюда заберут. Посадят на корабль и отправят в Англию. Приведут в суд, меня опознают свидетели, потом у меня выклянчат, чтобы я показал, где захоронены три очень красивые и очень глупые леди, запихнут в Ньюгейтскую тюрьму, и, наконец, под хохот слюнявой черни я взойду на виселицу. Это произойдет в любом случае. Зачем же мне что-то скрывать и пятнать мою честь перед такими профессионалами, как вы?

— А может быть, вы просто не сомневаетесь в том, что сможете сбежать от нас по дороге? — предположил Мэтью. — Даже от таких профессионалов, как мы?

— Такая мысль… у меня мелькала. Но, милостивый государь, не стоит винить ветер за то, что он хочет дуть.

Грейтхаус положил распоряжение о передаче и их экземпляр документа о переводе обратно в конверт.

— Мы его забираем, — отрезал он. — Ну а теперь деньги.

— О, это всегда важно, — лаконично заметил Морг.

Рамсенделл подошел к одному из письменных столов, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.

— Здесь должно быть два фунта. Пересчитайте, если хотите.

Мэтью видел, что Грейтхаусу очень хочется проверить, сколько денег лежит в оказавшемся на его ладони мешочке, но желание как можно скорее уйти из дома умалишенных взяло верх.

— В этом нет необходимости. На выход! — скомандовал он арестанту и показал рукой на дверь.

Когда они, выйдя, направились к повозке — Морг первым, за ним Грейтхаус, потом Мэтью с врачами, — из окон центрального здания, в решетки которых вжались землистые лица, раздалась какофония улюлюкающих криков и свиста. Грейтхаус не сводил глаз со спины Морга. Вдруг, откуда ни возьмись, рядом с Грейтхаусом оказался Джейкоб, и бедняга с надеждой спросил:

— Вы приехали забрать меня домой?

Морг, резко втянув в себя воздух, повернулся.

Руки его так и были сцеплены кожаными наручниками. Он шагнул вперед и оказался лицом к лицу с Джейкобом.

Грейтхаус замер, за ним застыл на полушаге Мэтью.

— Милый Джейкоб, — мягким, ласковым голосом сказал Морг, и глаза его вспыхнули красным огнем. — Никто тебя отсюда домой не заберет. Ни сегодня, ни завтра, ни потом. Ты останешься здесь на всю жизнь, здесь и помрешь. Потому что, милый Джейкоб, про тебя забыли, и никто никогда за тобой не приедет.

Джейкоб смотрел на него с полуулыбкой.

— Я понял… — сказал он.

Тут что-то, видимо, щелкнуло у него в голове, и это была не музыка, поскольку улыбка его надломилась так же бесповоротно, как, должно быть, треснул его череп в тот роковой день, когда с ним произошел несчастный случай. Глаза его расширились в ужасе, будто он вспомнил, как на него надвигается пила, но ясно, что ничего уже не сделать, слишком поздно, жизнь прошла. Рот у него раскрылся, лицо обмякло и стало таким же землисто-бледным, как у людей, кричавших из-за решеток. Доктор Хальцен в мгновение ока оказался рядом с ним, коснулся его руки, приобнял и сказал ему на ухо:

— Пойдем, Джейкоб. Пошли, чаю попьем. Хорошо?

Джейкоб позволил себя увести. Лицо его ничего не выражало.

Морг смотрел, как они уходят, и Мэтью увидел, что он вздернул подбородок, гордясь своим доблестным поступком.

— Сними обувь, — хрипло сказал Грейтхаус.

— Простите, сэр?

— Башмаки. Снять. Быстро.

Моргу мешали наручники, но он стащил с себя башмаки. Его грязные ноги с корявыми желтыми ногтями глаз не радовали, как, впрочем, и нос.

— Бросай в поилку, — велел ему Грейтхаус.

Морг метнул взгляд на Рамсенделла, который даже не попытался вмешаться. Бумаги были подписаны, деньги переданы — он был со злодеем в расчете.

Морг подошел к лошадиной поилке и один за другим бросил башмаки в воду.

— Да я, в общем, не против, — сказал он. — Лошадей только вот бедных жалко.

И он одарил Грейтхауса улыбкой измученного святого.

Грейтхаус толкнул Морга к повозке. Затем достал из-под сиденья пистолет, взвел курок и, стоя за спиной арестанта, уткнул ствол в левое плечо Морга.

— Доктор Рамсенделл, надеюсь, его как следует обыскали на предмет спрятанного оружия?

— Как видите, одежду ему выдали без карманов, и, да, его хорошенько ощупали.

— Я такое удовольствие получил, — сказал Морг. — Конечно, честь заглянуть мне в задницу они уступили вам.

— Снимите с него наручники, — сказал Грейтхаус.

Врач всунул ключ в замок, запиравший кожаные наручники. После того как они были сняты, Грейтхаус приказал:

— Сюда, — и потащил Морга к задней части повозки. — Забирайся, — последовала еще одна команда. — Медленно.

Арестант, склонив голову, молча повиновался.

Грейтхаус сказал Мэтью:

— Держи его под прицелом.

— Да будет вам! — возмутился Морг. — Я что, по-вашему, хочу, чтобы меня застрелили? И между прочим, квакерам это вряд ли понравилось бы.

— Целься ему в колено, — посоветовал Грейтхаус, отдав Мэтью пистолет и взбираясь на повозку сзади. — Мы обещали только, что не убьем тебя. Садись.

Морг сел, озадаченно уставившись на Мэтью.

Грейтхаус извлек из мешка кандалы. Они состояли из ручных оков, цепями соединенных с парой наножников. Цепи были короткие, так что Морг если бы и смог стоять, то только в очень неудобной согбенной позе, полуприсев. К концу еще одной цепи, соединенной с правым наножником, был прикован чугунный шар весом в двадцать фунтов — из-за грохота, с которым такое ядро волочилось по каменному полу тюрьмы, его иногда называли «громовым шаром». Заперев кандалы на второй ноге, Грейтхаус положил ключ в карман рубашки.

— О боже, — сказал Морг. — Мне, кажется, надо сходить по-большому.

— Для этого у тебя есть штаны, — ответил ему Грейтхаус. Взяв у Мэтью пистолет, он снял курок с боевого взвода. — Ты садись на козлы, а я покараулю.

Мэтью отвязал лошадей, забрался на свое сиденье, поставил повозку на тормоз и взял вожжи. Грейтхаус тоже залез, сел рядом с ним и повернулся лицом к арестанту. Пистолет он положил на колени.

— Удачи вам, джентльмены, — сказал Рамсенделл. Голос его теперь звучал веселее — врач явно чувствовал облегчение. — Желаю вам побыстрее доехать, и да бережет вас Бог.

Мэтью развернул лошадей и направил их обратно, к Филадельфийскому тракту. Хотелось бы ему тряхнуть вожжами по их задам, чтобы они побежали рысью, но предпринятая им попытка «побыстрее доехать» ни к чему не привела: старые клячи лишь с трудом переставляли копыта. К тому же теперь им приходилось тащить повозку, потяжелевшую на двести фунтов.

Они отъехали; слышно было, как позади вопят и лопочут за решетками окон сумасшедшие.

— Прощайте, друзья! — крикнул им Морг. — Прощайте, добрые души! Мы еще встретимся — на пути в Рай! Ах, послушайте, как кричат мои поклонники, — сказал он уже тише. — Они так меня любят.

Глава 8

— Пахнет дождем.

Это были первые слова, сказанные Моргом с тех пор, как они покинули дом призрения душевнобольных, оставшийся уже милях в четырех позади. Мэтью успел заметить большую стену темнопузых облаков, надвигавшуюся с запада, и тоже ощутил в воздухе слабый, но характерный металлический запах, предвещавший грозу. Как только, подумал он, Морг сумел…

— Вы, наверное, удивляетесь, — продолжил арестант, — как это я могу еще чувствовать какие-то запахи, когда от меня сейчас такое амбре. Но не всегда же от меня так воняло. На самом деле банный день я очень любил — тогда и побриться можно было. Бритву мне, конечно, в руки не давали. Но меня лишили этих радостей, когда врачи стали бояться даже моей тени. — Он подождал, не ответят ли что-нибудь Грейтхаус или Мэтью, но они молчали. — Хорошо побриться — это так важно, — возобновил он свою речь, словно был членом палаты лордов и беседовал с коллегами. — Гладкая кожа кресла, на спинку которого вы… откидываетесь. Пар, идущий от горячего полотенца, которым вам протирают лицо. Теплая пена, пахнущая сандаловым деревом, которую наносят на ваши щеки податливым помазком из барсучьего волоса. Не очень много, конечно, — нельзя транжирить такой дорогой материал! И наконец — бритва. Ах, джентльмены, создавал ли когда-нибудь человеческий ум инструмент прекраснее? Рукоять — костяная, или из орехового дерева, или слонового бивня, или из красавца-перламутра. А само лезвие — тонкое, изящное и ну такое женственное. Красота, симфония, сверкающее произведение искусства.

Он немного позвенел цепями, но Мэтью не сводил глаз с дороги, а Грейтхаус — с Морга.

— Рыжие бороды, каштановые, черные, — сказал Морг. — Я любые чикал. О, как бы мне хотелось и вас почикать. Вам нужно побриться, сэр.

У Мэтью был с собой мешочек с бритвой и мылом для бритья, лежавший под сиденьем, там же, где фляжка с водой. Утром, поднявшись с постели, он сбрил с лица всю растительность. Грейтхаус же мог по нескольку дней, пользуясь словечком Морга, не чикать ее.

Некоторое время Морг молчал. Навстречу им проехал всадник в штанах из оленьей кожи, приветственно кивнул и продолжил свой путь на юг. Мэтью снова взглянул на медленно приближавшиеся тучи. Они с Грейтхаусом взяли в дорогу легкие плащи и сейчас сидели, подложив их под себя на занозистые доски сиденья, но Мэтью жалел, что не захватил плотное пальто из толстого сукна: он ведь по опыту знал, что холодный дождь может превратить поездку в жестокое испытание. Но в октябре никогда не знаешь, чего ждать от погоды.

Морг откашлялся.

— Надеюсь, джентльмены, вы не затаили на меня недобрых чувств из-за того, что я сказал бедняге Джейкобу правду, — снова заговорил он. — Знаете, мне по душе этот молодой человек. Жалко мне его, зря эти докторишки не скажут ему все как есть. Я лелею надежду, что благодаря правде, которую я ему открыл, у него в голове прояснится, он пойдет в сарай, возьмет веревку и повесится.

Мэтью знал, что после такого высказывания Грейтхаус не сможет смолчать. Так и вышло, тут же раздался его хриплый голос:

— Мм, надежду такую, значит, лелеешь?

— Именно. Вы сами подумайте! Когда-то это был здоровый молодой человек, у него, насколько я понимаю, была жена, двое детей. А потом произошел ужасный несчастный случай на лесопилке, на реке, в котором он, по всей видимости, не виноват. Сейчас ему пока, наверное, хорошо и спокойно, если верить, что можно сделать человека счастливым, обманывая его, но как насчет его будущего? Лучше ему уже никогда не станет. Он не поправится ни на вот столечко. И что же с ним будет? Что, если Рамсенделл и Хальцен покинут больницу, а им на смену придет заведующий, так сказать… построже? Какие издевательства тогда ждут нашего Джейкоба? А сейчас доктора лишь впустую тратят на него время и деньги, поскольку, смею заметить, там есть пациенты, в состоянии которых возможно улучшение. Так что Джейкоб, можно сказать, лишь мешает им работать, ведь ни на какое выздоровление ему надеяться не приходится. И, сэр, вот вы бы разрешили его семье приехать к нему, чтобы детишки увидели, во что он превратился, и ужаснулись? Вы разрешили бы ему вернуться домой, к ним, где он, скорее всего, стал бы только обузой и мешал бы жить всем, кого когда-то любил? — Морг поцокал языком. — Да, сэр, рано или поздно, если Джейкоб не покончит с собой, до одного из этих врачей, может быть, наконец дойдет, что будет лишь на благо больнице, если какой-нибудь несчастный случай с киркой или лопатой избавит этого горемыку от страданий. Вы же, сэр, верите, что на Небесах куда лучше, чем здесь, верно?

— Говори-говори, может, сам это выяснишь. Правда, я сомневаюсь, что твоей последней гаванью будут Небеса.

— Сэр, я верю, что мое заключительное плавание приведет меня именно на Небеса, ибо Ада я на своем земном пути насмотрелся. Скажите, как вас зовут? Ваше лицо кажется мне знакомым.

— Мы никогда не встречались.

— Да? Почему вы так в этом уверены?

— Потому что ты до сих пор жив, — ответил Грейтхаус.

Морг снова засмеялся, как будто медленно зазвонил погребальный колокол, к которому, впрочем, примешивалось лягушачье кваканье.

— Хочу спросить, — заговорил Мэтью, пусть лишь для того, чтобы прекратился этот жуткий смех. — Почему вы не попытались бежать из дома призрения, не воспользовались возможностью?

— Возможностью? Какой возможностью?

— Доктор Рамсенделл рассказал, что, когда вам позволили работать, вы чуть не удавили женщину в амбаре. За вами, наверное, был какой-то присмотр, но вы же тогда были за пределами больницы. Почему вы просто не удрали?

Морг немного подумал над вопросом под скрип повозки и сказал:

— С моим стремлением к свободе вступила в противоречие моя природная доброта. Мне жаль, что страдает Джейкоб, и точно так же мне больно было смотреть на бедную Мэрайю. Насколько я понимаю, над этой молодой женщиной и ее дочерью надругались два скота. Рассудок ее помутился, дух был сломлен. Дочь убили у нее на глазах. Бывали дни, когда она не способна была ничего делать — только забиться в угол да плакать. Ну а в тот день я собирался, как вы изящно выразились, удрать, но христианское милосердие не позволило мне бежать, не освободив Мэрайю из темницы боли, в которой она жила. Но я не успел избавить ее от страданий: один из дурней, сунувшихся в амбар, треснул меня по затылку топорищем.

— В том-то и беда с этими психами, — сказал Грейтхаус, с особым вниманием разглядывая курок пистолета. — Они не понимают, каким концом топора нужно вломить.

— Не буду отрицать, я многих отправил на тот свет, — последовало очередное откровение Морга — так кто-нибудь мог бы сказать, что съел много кукурузных лепешек. — Но я всегда действовал избирательно, сэр. Одних избавлял от несчастья быть тупицами, других выпускал из клетки собственного высокомерия. — Он пожал плечами, отчего цепи зазвенели. — Я мог перерезать горло господину, чересчур обуреваемому жадностью, или проломить голову какой-нибудь малосимпатичной даме, в своем безумии возомнившей себя звездой, вокруг которой вращается мир. И что с того? Разве крысолова вешают за то, что он убивает крыс? А коновала казнят за то, что он вышибает мозги больной кляче?

— А ребенок? — Грейтхаус взвел курок пистолета, снял его со взвода, потом снова взвел, пристально разглядывая свой палец на спусковом крючке. — Его-то за что?

— Бедный мальчик, да спасет Христос его душу, — он был слабоумный, по ночам пи́сался в постель. И еще у него было что-то с шеей, боли страшные. Ни отца, ни матери, родни никакой, уличный мальчишка. Что мне, с собой было его брать, что ли? Или бросить на милость Лондона? Нет, для этого я слишком джентльмен.

Грейтхаус не ответил. Мэтью взглянул на него — тот не отрываясь смотрел на пистолет, палец его лежал на спусковом крючке, курок был полностью взведен. В таком положении Грейтхаус просидел несколько секунд, затем глубоко втянул воздух, снял курок с боевого взвода и сказал:

— Когда окажешься в Лондоне, тебе, может, медаль за заслуги дадут — на веревку себе нацепишь.

— Сэр, я надену ее с гордостью.

Грейтхаус посмотрел на Мэтью темными впадинами глаз:

— Давай-ка поменяемся местами. Прямо сейчас.

Мэтью передал Грейтхаусу вожжи, а тот ему — пистолет. Мэтью развернулся на сиденье и приступил к наблюдению за арестантом. Морг сидел, прислонившись спиной к борту повозки и подставив серое лицо с лоскутной бородой лучам солнца, тут и там пробивавшимся сквозь густеющие облака. Глаза его были закрыты, как будто он погрузился в раздумье.

На его левую щеку села муха и поползла по лицу. Он никак на это не отреагировал. Муха взобралась на аристократический нос, но Морг по-прежнему не размыкал век. Когда муха пробралась между широких ноздрей к лесу усов, Морг, не открывая глаз, сказал:

— Мистер Корбетт, вы меня заинтересовали.

При первом звуке его речи муха взлетела, с жужжаньем покружила вокруг треуголки Мэтью и была такова.

Мэтью ничего не ответил. Пистолет лежал у него на коленях. Ржавых звеньев в кандалах не было, и Морг никуда не сбежит. Если бы не борода и грязные ноги, оттуда, где сидел Мэтью, арестанта вполне можно было бы принять за обмотанный цепями мешок со зловонными тряпками.

— Боитесь со мной говорить? — спросил Морг, так и не поднимая век.

— Почему бы тебе просто не заткнуться? — не выдержал Грейтхаус.

— Потому что, — и тут бледно-голубые глаза открылись и уставились на Мэтью с выражением, не лишенным издевки, — время уходит.

— Да что ты? В каком смысле?

— В таком смысле… что оно уходит, — повторил Морг.

— Это что, угроза?

— Вовсе нет. Сэр, почему бы вам не расслабиться? — Он едва заметно улыбнулся. — Смотрите, какое прекрасное утро. Слушайте, как поют птички, и думайте о хорошем. Позвольте мне побеседовать с этим молодым человеком — мне почему-то думается, что из вас двоих ума у него побольше будет. На самом деле я не сомневаюсь, что вы — это мускулы, а он — мозг. Так ведь, мистер Корбетт?

Грейтхаус издал такой звук, будто кто-то выпустил газы между стофунтовыми ягодицами.

— Именно так, — решился сказать Мэтью, хотя бы для того, чтобы подразнить здоровяка.

Оттого что он так заговорил с арестантом, в животе у него что-то напряглось, как будто образовался комок размером с кулак, но ему не хотелось показывать, что он чувствует хоть какое-то неудобство. Да и это было бы непрофессионально.

— Пытаюсь понять, на каком поприще вы подвизаетесь. — Морг смерил Мэтью взглядом от носков сапог до верха треуголки. — Оно, конечно же, как-то связано с законом. Я знаю, что вы несколько раз навещали в больнице ту старушку. А в первый раз и он с вами приезжал. Вы, наверное… юрист. А он — костолом, деньги выбивает и вообще занимается тем… до чего не снисходит молодой адвокат. Правда, он немного командует вами, вот это мне не совсем понятно. — Он произвел осмотр в обратную сторону, на этот раз от треуголки до сапог. — Дорогая, прекрасно сшитая одежда. О-о-очень хорошие сапоги. А, вот оно что! — Он осклабился. — Вы успешный молодой юрист, немножко слишком высокого мнения о себе, но очень целеустремленный, а он — из местных стражей порядка. Может, бывший военный? Привык командовать? Я в правильном направлении мыслю?

— Возможно, — сказал Мэтью.

— Тогда пойду дальше. Вы молодой юрист, а он — страж порядка из ополчения. Может быть, капитан. Я знаю, как выглядят капитаны: сам был солдатом. Значит, вас послали проследить, чтобы все было сделано по правилам, а он здесь, потому что не понаслышке знает, как обращаться с наручниками, кандалами и пистолетами. Сэр, вы сами успели побывать в тюрьме или дурдоме?

Надо отдать должное самообладанию Грейтхауса: он ничего не ответил.

— Торгуете огнестрельным оружием? А, вот, наверное, что! Вы как-то связаны с тюремным начальством? Значит, вам двоим велели приехать за мной, за два фунта связать, как птицу со сломанным крылом, и притащить в Нью-Йорк. Так, мистер Корбетт?

— Нам заплатили пять фунтов, — сказал Мэтью, только чтобы остановить этот поток болтовни.

— А-а-а, понятно. — Морг кивнул, глаза его заблестели. — Серьезная сумма! Стало быть, нью-йоркские чиновники еще три доплатили? Пять фунтов, между собой поделите, да? — Он изобразил пальцами, будто пересчитывает деньги. — По два с половиной фунта в карман каждому! Щедрая плата за такой старый мешок с кишками, как я!

— Морг, — отрывисто бросил Грейтхаус, не оглядываясь, — если ты не заткнешься, я делаю остановку, и дальше не поедем, пока я тебе хотя бы три зуба не выбью. Понял?

— Прошу прощения, сэр. Я не хочу ссориться. Да и зубов терять больше не хотелось бы — природа и психбольничная диета и так их у меня достаточно отняли. — Он ласково улыбнулся Мэтью. — Но, мистер Корбетт, прежде чем я снова почувствую себя как в одиночном заключении, что мне так привычно, могу ли я спросить вас, совпадает ли ваше мнение относительно того, сколько нам осталось ехать до реки, с моим? Наверное… чуть меньше двух часов, так?

Мэтью знал, что Морг говорит о реке Раритан. Паром должен был переправить их повозку на другой берег.

— Да, так.

— Как медленно плетутся эти клячи, — сказал Морг и снова закрыл глаза.

Мэтью не терял бдительности, понимая, что арестант замолчал ненадолго. Он пытался представить себе, что будет делать, если Морг вдруг бросится на него. Но руки и ноги преступника — в кандалах, к которым прикован тяжелый громовой шар; ни на кого Морг сегодня не нападет. Вскоре лицо его расслабилось, веки дрогнули, и Мэтью осмелился предположить, что арестант забылся в крепких объятиях Морфея.

Через некоторое время на Морга села еще одна муха (а может быть, та же самая) — она приземлилась около уголка его рта. Он не пошевелился и даже не открыл глаз. Муха неспешно поползла по нижней губе, крылья ее настороженно дрожали. Она продолжала свой путь словно по краю обрыва над лесистой долиной.

Когда муха добралась до середины губы, Морг внезапно сделал быстрое движение ртом. Послышался короткий всасывающий звук, и муха исчезла. До Мэтью донесся едва различимый хруст.

Морг открыл глаза и уставился на Мэтью. В глубине зрачков арестанта вспыхнул красный огонь, а когда Морг оскалился, на одном из передних зубов был виден кусочек раздавленной мухи. Потом веки его снова захлопнулись, он отвернулся от солнца и затих.

— Все в порядке? — спросил Грейтхаус, возможно заметив, что Мэтью вздрогнул и чуть не подскочил на сиденье.

— Да. — Голос Мэтью прозвучал примерно на пол-октавы выше обычного. Он сделал еще одну попытку — поубедительнее. — Да. Все хорошо.

— У тебя треуголка съехала, — сказал Грейтхаус, быстро взглянув на Мэтью, дабы убедиться, что с ним и правда все в порядке. — Хочешь, поменяемся местами?

— Нет. — Он поправил ослушавшийся головной убор. — Спасибо.

Филадельфийский тракт все тянулся сквозь джерсийские леса, клячи переставляли копыта, крутились колеса повозки, и Мэтью казалось, что никогда еще он не ехал так медленно. Дорога постепенно загибалась направо, потом опять шла прямо, потом начинала сворачивать влево, и так снова и снова. Лес по обеим сторонам как будто нисколько не менялся — ни дать ни взять нарисованная декорация. Но нет, они все-таки продвинулись вперед: вдалеке, на вершине холма над вспаханными полями, возник одинокий фермерский дом. Дорогу грациозно перебежал олень. Вверху, несомые потоками воздуха, кружили два ястреба. Земля продолжала вертеться, и время не остановилось.

Они проехали мимо маленького серого дома, стоявшего за каменной стеной слева от дороги и однажды, в отличие от стены, не уступившего напору бури: крыша его обрушилась. Тут уже давно никто не жил; бывшее поле заросло сорняками и кустарником. Большой дуб с огромными кривыми ветвями, росший справа от дома, словно говорил: можно трудиться на земле в слезах и поте лица своего, преодолеть множество невзгод и даже завоевать на время благосклонность судьбы, так что ты будешь в состоянии прокормить семью, но окончательное решение о том, добьешься ты успеха или потерпишь неудачу и вообще останешься ли жив, всегда выносит на этой земле суровый суд природы. Человек может считать себя здесь хозяином, но на самом деле ему лишь разрешили временное проживание.

Цепи на Морге зазвенели, и у Мэтью что-то непроизвольно сжалось в животе.

— Можно попить? — попросил арестант.

Мэтью достал из-под сиденья фляжку, откупорил ее и протянул Моргу, подставившему сложенные в пригоршню руки. Пил он беззвучно, как животное. Потом Мэтью убрал фляжку и принял прежнее положение: пистолет на коленях, рука на рукоятке.

Морг оглядел окружающий пейзаж — сплошную стену леса по обе стороны дороги.

— Сколько я проспал?

Мэтью пожал плечами, не желая втягиваться в разговор.

— Скоро до реки, наверное, доедем. Сколько еще до нее осталось, не скажете?

— Какая тебе разница? — оглянувшись, бросил Грейтхаус. — Когда доедем, тогда доедем.

— Ну как, разница есть, сэр. Большая разница, причем для всех нас. Видите ли, как я уже сказал, время уходит.

— Опять за свое? Хватит.

— Так, надо понять, где же это мы.

Морг попробовал встать на колени, и цепи загремели, как когти дьявола по шиферной крыше.

— Сидеть на месте! — почти в один голос приказали ему Мэтью и Грейтхаус.

— Не стоит беспокоиться, джентльмены. Скован я крепко, поверьте. Ну ладно. Я так понимаю, мы уже проехали каменную стену и Гидеонов дуб — есть такой ориентир на тракте. Давно? — Ответа он не получил. — Думаю, не очень. Примерно через полмили слева вы увидите дорогу, которая сворачивает в лес. Дорогой ее, вообще-то, трудно назвать. Скорее, тропа. Предлагаю вам поехать по ней, пока время не вышло.

— Да что ты такое несешь? — Грейтхаус, похоже, начинал терять терпение.

— Время для вас и мистера Корбетта истечет, сэр, когда вы въедете на этой повозке на паром. Потому что, когда мы переправимся через реку, — тихим, спокойным голосом сказал Морг, — вы упустите свой шанс найти целое состояние, путь к которому могу указать я — и только я.

Глава 9

На некоторое время воцарилась тишина, и слышно было лишь, как скрипят колеса, позвякивает упряжь, долбит ствол сосны дятел да вдалеке кукарекает свихнувшийся петух, но вдруг все это заглушил дикий хохот. Он не был похож на погребальный колокол, — скорее, так могла бы смеяться пьяная гагара.

Мэтью никогда раньше не слышал, чтобы Грейтхаус хохотал так безудержно, до изнеможения. Лицо его налилось кровью, и Мэтью испугался, как бы старший товарищ не потерял контроль не только над лошадьми, но и над своим рассудком и не свалился с козел в сорную траву.

— Ну ты придумал! — выдохнул Грейтхаус, когда к нему наконец вернулась способность говорить. На глазах у него даже выступили слезы. — Отличная попытка, Морг! Теперь я понимаю, почему ты загремел в дурдом! Ты ведь и вправду псих!

На него снова напал приступ сдавленного смеха, и Мэтью подумал, что от такого веселья можно и задохнуться.

У Морга нисколько не изменилось выражение лица, то есть оно оставалось пустым, лишь чуть приподнялись брови.

— Сэр, я был бы благодарен, если бы вы не забывали обращаться ко мне как к джентльмену.

— Ну ладно, мистер наш Морг! — сказал Грейтхаус. Он едва сдерживал смех, на смену которому чуть заметно начинал приходить гнев. — Ты что, думаешь, мы тебе пара дураков, черт тебя побери? Свернуть с тракта на какую-то дорогу в никуда? Господи помилуй!

— Да будет вам смеяться, — вкрадчиво сказал Морг. — Когда сможете слушать и не хихикать, скажите. Но, говорю вам, эта дорога ведет куда надо, и в конце ее — горшочек, набитый золотом.

— Все, хватит. — Голос Грейтхауса звучал твердо и уже вполне серьезно. Он тряхнул вожжами, потом еще раз, сильнее, но лошади упрямо отказывались ускорить шаг. — Расскажешь нам про это, когда будешь в тюрьме.

— И кто же здесь псих, сэр? На кой ляд и за какими шестнадцатью чертями мне рассказывать вам об этом, когда я буду в тюрьме? Я хочу поделиться с вами секретом, чтобы как раз не попасть в тюрьму.

— Но ты в нее попадешь, будь уверен. Заткнись, а?

— Мистер Корбетт! — Теперь Морг вперил умоляющий взгляд в Мэтью. — Я говорил, что, по-моему, из вас двоих вы умнее будете. Можно я хотя бы объясню, о чем речь?

— Нет! — отрезал Грейтхаус.

— Мистер Корбетт! — не отставал Морг. — Мы скоро доедем до этой дороги. Если мы не свернем на нее и переправимся через реку, ни вы, ни вы не захотите вернуться и упустите возможность, о которой я еще никогда никому не рассказывал и никогда бы никому не рассказал, если бы меня… гм… слегка не беспокоило мое будущее. — Он помолчал, чтобы Мэтью обдумал его слова. — Можно я расскажу?

— Это обещает быть интересным! — сказал Грейтхаус, презрительно фыркнув. — Бред сумасшедшего! Ну валяй!

— Спасибо. Хотите знать, почему квакеры привлекли констеблей — а правильнее их называть вооруженными наемниками — для сопровождения экипажей и охраны тех, кто ездит по этой дороге? Потому что мы с Ратси чертовски преуспели в нашем нелегком труде. Мы окучивали участок тракта от реки до Филадельфии почти два года, джентльмены. Хоть в зной, хоть в дождь. Из-за нас тракт, кажется, стал пользоваться дурной славой. Квакеры забеспокоились, что их безупречная репутация защитников законности и порядка будет подорвана. Потому они наняли этих мушкетеров, и однажды свинцовая пуля вышибла Ратси мозги.

— Жаль, что второй выстрел… — Грейтхаус поискал нужное слово, — и тебя не чикнул.

— О, в меня тоже стреляли, как же. Попали в коня, и он меня сбросил. Я полетел вверх тормашками, лишился чувств и очнулся в цепях в повозке — очень похожей на эту. Воспользовавшись тем, что вся голова у меня была в крови, я слезно умолял, чтобы меня приютили в сумасшедшем доме, — я знал, что квакеры должны рассмотреть такую просьбу, они ведь, черт возьми, образец человеколюбия.

— И так закончилось господство дерзких рыцарей большой дороги, — сказал Грейтхаус, на секунду оглянувшись. — Прости, что я не рыдаю.

— Сэр, вы упускаете главное. А именно, что наши вылазки были очень удачными. Почему нас и сочли такими опасными и решили поймать и посадить. — Морг перевел взгляд с затылка Грейтхауса на Мэтью. — Мы награбили кучу денег.

— Слушай, слушай его вранье!

— Большую кучу денег, — повторил Морг. — В конце дороги, мимо которой вы собираетесь проехать минут через десять, спрятан ларец, а в нем — больше пятидесяти фунтов.

Мэтью думал, что Грейтхаус снова рассмеется или скажет какую-нибудь грубость, но тот сидел тихо.

Колеса повозки продолжали крутиться.

— И там не только деньги, — продолжал Морг, упершись взглядом в глаза Мэтью. — Золотые кольца, драгоценные камни в красивеньких брошках, серебряные булавки и прочее. Все сокровища, что мы за два года натаскали у проезжавших купцов, разных пижонов и дамочек. В общей сложности, я бы сказал, там добра на кругленькую сумму — хорошо за сто фунтов. В модных камешках я не сильно разбираюсь, так что, может, и куда больше выйдет. Почем нынче нитка жемчуга?

— Ну-ну, ври дальше, — ответил ему Грейтхаус. — Совсем нас за идиотов держишь?

Он снова с силой тряхнул вожжами, как будто хотел отдалиться от арестанта, но это ему, увы, не удалось.

— Мистер Корбетт? — Морг снова приподнял брови. — Вы совсем идиот?

Мэтью выдержал его взгляд. Он пытался прочесть что-нибудь в его глазах, выражении лица, уловить в том, как он держит голову или сжимает руки, хоть какой-нибудь сигнал, который бы выдал его, но тщетно: Морг был непроницаем.

— Я думаю, вы лжете, — сказал Мэтью.

— Вы так считаете? Правда? Или думаете, как, небось, и ваш коллега, что вот переправят меня через реку, отвезут дальше, в Нью-Йорке запихнут в тюрьму, потом посадят на корабль, а в Лондоне повесят, и никакого ларца в конце той дороги так и не найдут даже к тому времени, когда вы, джентльмены… осмелюсь сказать… уже будете вовсю гнить в могилах? Если найдут когда-нибудь вообще. — Морг оскалил зубы. — А я прямо вижу этих людей будущего! Как они роют землю — и лопата звякает о спрятанный ларец! А потом открывают его и видят все это сияющее добро — что они подумают, мистер Корбетт? Что они подумают? Что кто-то давным-давно соврал, дабы спасти свою шкуру? Кто-то, закованный в цепи, под дулом пистолета? Нет, они подумают… что это за полный идиот закопал тут ларец с сокровищами, да так за ним и не пришел? А следующей их мыслью будет: ну что ж, теперь он наш, ведь тех людей давно уж нет в живых, а мертвым деньги не нужны. — Он чуть подался вперед, словно хотел поделиться секретом. — Но живым они нужны, верно? Да, живым нужно много денег — чтобы жить хорошо. И это никакое не вранье.

Мэтью молча изучал лицо Морга. Понять, правду он говорит или все выдумал, было совершенно невозможно.

— Тогда объясните мне вот что, — сказал он ровным, невыразительным голосом. — Почему вы прятали награбленное добро аж здесь, так далеко от Филадельфии?

— Это не единственный наш тайник. Я решил, что безопаснее будет держать деньги в двух разных местах. Если одно обнаружили бы, у нас есть запасное. Первое — дом в нескольких милях к северо-западу от города, в лесу. Там спрятан еще один ларец, а в нем — фунтов тридцать и немного драгоценностей. Но туда я вам ехать не предлагаю, это в наш с вами договор не входит.

— Наш с вами договор?! — гаркнул Грейтхаус, и тихоходные лошади, несмотря на свой почтенный возраст, казалось, быстрее застучали копытами.

— Вот мое предложение. — Морг говорил тихим, сдержанным голосом, с каким-то почти нездешним спокойствием. — Я покажу вам второй дом — в конце дороги, которую мы с вами вот-вот увидим. Я отдаю вам в дар ларец со всем его содержимым. А за это вы там снимете с меня цепи и выпустите на свободу. Дальше я сам о себе позабочусь.

— Не пьян ли я? — непонятно у кого спросил Грейтхаус. — Не подцепил ли я у психа его душевную болезнь?

— И затем, — продолжил Морг все с тем же выражением, — клянусь перед вами как подданный королевы и гражданин Англии, что я возьму деньги из первого ларца и потрачу их, чтобы уехать в… — Он помолчал. — Куда бы вы хотели, чтобы я уехал? В Амстердам? В южные моря? Не могу сказать, что я большой любитель солнца, но…

— Я окончательно схожу с ума, — сказал Грейтхаус. — Слышу потусторонние голоса.

— С этой страной для меня покончено. — Морг обращался к ним обоим, но взгляд его был устремлен на Мэтью. — И с Англией тоже. Все, чего я хочу, — это исчезнуть.

— Мы вас не отпустим, — сказал Мэтью. — Все, конец.

— Да, но какой конец? Почему бы вам не сказать, что вы застрелили меня при попытке к бегству и что мое тело упало в реку? Кто и когда дознается, что это не так?

— Мы будем это знать.

— О Господи! — Морг возвел очи горе. — Неужели мне попалась парочка благородных дурачков? Из всех созданий божьих мне встретились двое, которым не нужны деньги, которым достаточно сладенького, но ничего не стоящего киселя добрых дел? Вот она, дорога! Видите?

Они ее увидели. Слева в лес сворачивала узкая, изрытая колеями тропа шириной едва ли с их повозку. По сторонам буйно рос подлесок, деревья были толстые, как винные бочки, а высоко над головой пламенеющим балдахином сходились их ветви и листья.

— Вот же она! — воскликнул Морг. — Туда, джентльмены. Вон та тропа к вашему… Сэр! Вы не повернули!

Грейтхаус, чуть ссутулившись, сидел на козлах, а упряжка продолжала двигаться вперед.

— Сэр, там одними только деньгами больше пятидесяти фунтов! Прибавьте к этому драгоценности и все остальное — вы же оба богачами станете! Вы не понимаете, что я вам предлагаю? — (Но повозка продолжала катиться дальше.) — Клянусь, я уеду из страны! Что еще вам нужно? Чтобы я погнил за решеткой, прежде чем меня вздернут за то, что я разных гадов убивал? Вы думаете, те, кто послал вас сюда, отказались бы от моего предложения? Думаете, им есть дело до чего-то, кроме самих себя? — Он хрипло и глухо усмехнулся. — Ну тогда поезжайте дальше! Катитесь себе мимо, и будьте вы за это прокляты! Только знайте: вы могли разбогатеть, но по глупости прошляпили свою награду!

Мэтью отвел взгляд от напрягшегося лица Морга, которое во время этой филиппики стало покрываться красными пятнами.

Колеса повозки прокрутились еще три раза.

А потом Мэтью услышал, как Грейтхаус приказывает лошадям:

— Тпру!

Можно было подумать, что в горле у Грейтхауса застрял камень. Он мягко набрал вожжи на себя. Лошади остановились.

— Что вы делаете? — резко спросил Мэтью.

Грейтхаус поставил повозку на тормоз.

— Пойду отолью.

Он отложил вожжи, слез на дорогу и пошел в лес.

Морг снова сидел, смежив глаза и запрокинув голову. Он молчал и не шевелил ни единым мускулом. Видимо, копит силы для следующей попытки, предположил Мэтью.

Прошла минута или больше. Мэтью посмотрел в сторону леса, куда удалился Грейтхаус, но за чащей его не было видно. Одна из лошадей недовольно заржала и переступила с ноги на ногу, как будто ей было неловко просто стоять и ждать, а потом принялась щипать сорную траву, чем уже и занималась ее товарка.

Прошла, может быть, еще минута, прежде чем появился Грейтхаус. Он медленно шел сквозь кустарник, глядя в землю и отшвыривая ногами камни и желуди.

— Мэтью, — сказал он, не поднимая глаз, — подойди, пожалуйста, сюда.

— А как же…

— Он никуда не убежит.

Мэтью внимательно оглядел Морга — тот так и застыл в неподвижной позе.

— Мэтью, — произнес арестант. Глаза у него были закрыты, чтобы не слепило солнце, от которого его борода пылала, как огонь в камине. — Какое хорошее имя. Ступайте же, а я пока отдохну.

Не выпуская из руки пистолета, Мэтью слез с повозки. Прежде чем пройти расстояние шагов в двенадцать, отделявшее его от Грейтхауса, он еще раз на всякий случай оглянулся на Морга — но тот сидел все так же, не шевелясь.

— В чем дело? — спросил Мэтью, увидев глубокие складки, пролегшие на обеспокоенном лице Грейтхауса. — Что-то случилось?

Грейтхаус поворошил листья носком сапога, потом, наклонившись, поднял белый камень и стал внимательно его изучать.

— Хочу знать твое мнение, — наконец сказал он негромко, так чтобы не было слышно через двенадцать шагов. — Врет он про деньги или нет?

— Не знаю. — Вопрос, заданный Грейтхаусом, ударил Мэтью как обухом по голове. — Господи, вы что, ему поверили?

— Тише. — Грейтхаус вертел камень в руке, рассматривая трещинки и прожилки на нем. — А вдруг это правда, Мэтью? Ну, то есть… зачем ему врать, сейчас-то уже? Для него все кончено, и он это знает. Для чего ему лгать?

— Для того, чтобы направить нас по этой дороге, а самому сбежать, вот для чего.

— Сбежать, — мрачно повторил Грейтхаус. — Как он сбежит? Закованный в цепи, с ядром на ноге? Под прицелом пистолета? Как он, черт возьми, сумеет сбежать? Может, он и полоумный, но не совсем же псих. — Грейтхаус продолжал крутить в руках белый камень, словно хотел изучить его под всеми возможными углами. — Он знает, что я его не убью, но также понимает, что с простреленным коленом ему далеко не уйти. Хотя, разрази меня гром, могу и убить. Я не квакер и ни под какими их дурацкими приказами не подписывался.

— Он лжет, — сказал Мэтью. — Хотели услышать мое мнение — вот оно.

Грейтхаус зажал камень в кулаке.

— Думаешь, я с ним не справлюсь?

— Я думаю, нам обоим нужно…

— Да тише же, — шикнул на него Грейтхаус. Он шагнул вперед и оказался почти совсем лицом к лицу с Мэтью. — Я с ним справлюсь. Не с одним таким справлялся, бывали и похуже, поверь, — и с ним сладим.

Мэтью покачал головой. Грейтхаус так сверлил его взглядом, что Мэтью опустил глаза на палые листья у них под ногами.

— Пятьдесят фунтов, — прошептал старший партнер. — Даже больше. Золотые кольца, драгоценности. Мэтью, этого хватит, чтобы выкупить Зеда. Понимаешь?

Мэтью вдруг все понял, лицо его стянулось в маску изумления, и, глядя в глаза Грейтхаусу, он спросил:

— Так вот для чего вам нужны деньги?

— Ну да. А для чего же еще?

Мэтью пришлось снять треуголку и приложить тыл руки ко лбу: уж не лихорадка ли у него начинается?

— Какую бы там цену ни назвал ван Ковенховен, мы сможем заплатить, — продолжал Грейтхаус. — И у Корнбери вольную справим. Там же такие деньжищи, еще, может, и останется. Ну, нам с тобой — поделим поровну.

Мэтью стал искать, где бы присесть: у него подкашивались ноги. Хорошо было бы хоть прислониться к какому-нибудь массивному валуну, но ничего подобного рядом не было. Внутренним взором он видел шкатулку, замаскированную под книгу, а в ней — черный кожаный мешочек, наполненный сверкающими золотыми монетами, что сделали его молодым богачом.

— Но не думай, отпускать я его не собираюсь ни за какие коврижки, — сказал Грейтхаус. — Это было бы преступлением против человечества. Послушай, Мэтью, мы можем внушить ему, будто договорились с ним, а когда деньги будут у нас, мы снова выезжаем на эту дорогу, переправляемся через реку, едем дальше, и его сажают за решетку. Что скажешь?

Мэтью не находил слов. Он думал о золотых монетах, своих долгах, новых костюмах по последней моде и о том, что приближается зима и ему в дом нужен камин.

— Знаю… тебе, наверное, не хотелось бы ему врать. Я понимаю и ценю твою порядочность, но он ведь сказал, что ему «из всех созданий божьих встретились двое, которым не нужны деньги». Так вот, мне они нужны, и тебе, я знаю, тоже. — Грейтхаус нахмурился, принимая продолжающееся молчание Мэтью за крайнее неодобрение. — Мэтью, мы его обхитрим. Солгать лжецу — не грех. Ну или ты можешь вообще ничего не говорить, врать буду я. У меня в этом деле опыта побольше будет, чем у тебя.

— Дело не в этом, — услышал Мэтью свой голос, хотя ему казалось, что никаких слов он не произносил.

В голове у него жужжали осы, да так громко, что ничего больше не было слышно. Самое время сейчас рассказать Грейтхаусу про золотые монеты. Если этого не сделать, с Грейтхауса станется свернуть на лесную тропу и отправиться искать тайник Морга. В кожаном мешочке достаточно золота, чтобы поделиться. Да, вполне. Пятьдесят фунтов или больше уйдет на то, чтобы освободить Зеда и сделать его телохранителем, который Мэтью не нужен, а остальное можно будет потратить на давно запланированные покупки. Про камин придется забыть до следующей зимы. Одежды у него и так хватает, куда ему еще? Да, поделиться есть чем.

— А в чем же тогда? — ждал объяснения Грейтхаус.

Мэтью открыл было рот. Но что сказать? Он не знал. Может быть, так: «Я ведь богач» или «Нечестно вышло, я тут деньги нашел — в одиночку, несправедливо как-то получается…».

Все закружилось вокруг него, он уловил слабый дымный запах осеннего увядания.

— Я… — с заметным усилием произнес Мэтью, и тут само собой сказалось: — Его боюсь.

Грейтхаус хмыкнул и волком посмотрел на него. Но сердитое выражение постепенно сошло с его лица, он бросил наконец свой белый камень на землю и положил руку на плечо Мэтью.

— Послушай, я тоже. Немного боюсь, наверное. Но я обо всем позабочусь. Просто помогай мне, хорошо?

«Скажи ему», — говорил внутренний голос. И Мэтью приказал себе: «Расскажи!»

Но он ничего не рассказал, а только стоял и смотрел вниз, на листья, которыми была усыпана земля у его ног, — казалось, она может вдруг разверзнуться и мгновенно поглотить его.

— Давай. — Грейтхаус похлопал его по плечу. — Провернем это дело.

Мэтью проследовал за Грейтхаусом к повозке, где Морг так и лежал с закрытыми глазами, словно зверь, дремлющий под переменчивыми солнечными лучами. К нему подлетели еще две мухи и кружили над его лицом. Интересно, сколько их он уже умял за то время, что лежит тут, подумал Мэтью.

Грейтхаус хлопнул ладонью по борту повозки, отчего Морг лишь приподнял веки и зевнул.

— Ну, допустим, мы тебе поверили, — грубо сказал ему Грейтхаус, — и нас это заинтересовало. Как далеко нужно ехать по этой дороге?

Морг наклонил голову в одну сторону, потом в другую, разминая шею.

— До самого конца, я же сказал.

— Это сколько?

— Ну… шесть миль на запад, вдоль реки. Потом дорога поворачивает на юго-запад, и еще, наверное, мили четыре. Всего десять миль.

— Десять миль?! Далековато, с нашими-то клячами.

— Коней на переправе не меняют, — изрек Морг.

Грейтхаус резко потянулся и схватил арестанта за бороду, чтобы тот внимательно слушал.

— Если мы проедем десять миль до конца этой дороги и там не окажется никакого ларца, я расстроюсь. Пусть доктора и пообещали квакерам, что тебя доставят в Нью-Йорк живым, но я баптист. Если я решу не убивать тебя, то по крайней мере изукрашу так, чтобы помнил. Может, даже бороду твою поганую оторву. — Он потянул Морга за бороду, но тот никак не отреагировал. — Понял меня? Кивни.

Морг кивнул.

Грейтхаус отпустил его, обтер руку о штанину, и на ней осталось грязное пятно.

— Залезай, разворачивай лошадей, — сказал он Мэтью.

Мэтью взобрался на козлы и положил пистолет рядом с собой, так чтобы его можно было быстро схватить, если вдруг загремят цепи. Он снял повозку с тормоза, взял вожжи и заставил лошадей пятиться, а Грейтхаус налег на одно из колес и стал толкать. Вскоре повозка вернулась к тому месту, где нужно было свернуть. Тогда Грейтхаус снова влез наверх, взял пистолет и развернулся на сиденье, чтобы наблюдать за Моргом.

— Порядок, Мэтью, — сказал он. — Поехали.

Мэтью чуть помедлил, прежде чем тряхнуть вожжами. «Расскажи ему», — снова заговорил внутренний голос, но на этот раз он прозвучал тише и не так требовательно. Еще есть время. Может, через милю-другую. Нужно еще немного об этом подумать. А может, и не надо ничего рассказывать. Вообще ничего. Если Морг не соврал и ларец с сокровищами действительно там… то зачем когда-нибудь об этом рассказывать?

Но на душе у него кошки скребли, и прекрасный сюртук теперь, казалось, стал ему не впору.

Он тряхнул вожжами. Повозка тронулась, а одна из лошадей всхрапнула, оскорбленная тем, что возница сам не знает, куда ему ехать — назад или вперед.

Они въехали по узкой дороге в лес. Над их головами балдахином смыкались деревья. Мэтью еще какое-то время был погружен в свои мысли, но вдруг понял, что они едут прямо навстречу надвигающейся буре.

Глава 10

Небо потемнело, налилось свинцом, в лесу зашумел ветер. Вдалеке, на склоне холма, в просвете между деревьями видно было, как раскачиваются огромные ветви и в воздухе кружатся стаи оторвавшихся от них алых листьев. Потом все скрылось за белой завесой ливня, до которой оставалось каких-то полмили, — и она резво приближалась.

Час назад Мэтью передал вожжи Грейтхаусу и принял вахту по наблюдению за арестантом. Оба конвоира укутались в плащи. Когда стало понятно, что их вот-вот накроет стихия, Грейтхаус крикнул:

— Смотри, чтобы пистолет не намочило!

Мэтью спрятал оружие под плащ, держа руку на рукоятке. Лошади протестующе ржали, нервно вскидывая головы, и только благодаря тому, как уверенно правил ими Грейтхаус, не свернули с дороги куда-нибудь в дебри. Мэтью отметил, что арестант созерцает его почти с безразличием — так кто-нибудь мог бы смотреть, что будет делать собака, которую окатили водой из ведра.

— Ну все, начинается!

Едва Грейтхаус успел произнести эти слова, как до них долетело первое, обманчиво слабое дуновение. А затем с высоким пронзительным свистом, перераставшим уже почти в женский крик, следующий порыв ветра обрушился на Мэтью сзади и чуть не поднял его с сиденья. У него пронеслась мысль, что ветер сейчас проберется в полощущиеся складки его плаща и он улетит. На него посыпались листья самых разных оттенков красного, багрового, желтого, как будто сам лес превратился в разбойника. Треуголка слетела у Мэтью с головы, и тут Морг рванулся вперед.

Сквозь круговерть листьев Мэтью увидел, как Морг вскидывается, словно змея из-под камня. Ветер шумел так, что не слышно было, как гремят цепи, и, открыв рот, чтобы крикнуть, Мэтью знал, что звук его голоса будет изорван в клочья, не успев долететь до ушей Грейтхауса, старавшегося не дать лошадям под натиском бури свернуть с дороги. Морг протянул к Мэтью руку, похожую на звериную лапу, и перед самым его лицом сверкнули острые как ножи ногти.

Безуспешно пытаясь достать из-под плаща пистолет, Мэтью поднял другую руку со сжатым кулаком, чтобы отразить ожидаемый удар, и… увидел в руке у Морга треуголку, сдернутую ветром у него с головы: арестант умудрился поймать головной убор прежде, чем его унесло бы с повозки.

— Держите, Мэтью, — склонившись под весом оков, сказал Морг почти в ухо молодому человеку. — Жалко было бы потерять такую шикарную шляпу.

Он сунул ему треуголку, и Мэтью, разжав кулак, принял ее.

— Что там такое? — Грейтхаус оглянулся, и от увиденного у него расширились глаза. Лошади продолжали нервничать и мотали головами, пытаясь закусить удила. — Морг, сидеть! Сесть, быстро!

Но не успел арестант выполнить его приказ, как хлынул дождь. Он догнал ветер и обрушился холодной массой, так что у всех перехватило дыхание, и все трое тут же промокли до нитки. Морг повалился на листья, которыми была устлана повозка, и постарался устроиться поудобнее. Грейтхаус громко и от души выругался, когда дождь промочил коричневую шерстяную шапку и вода потекла по его лицу. Мэтью выплеснул воду из треуголки и надел ее. Ему не до конца понятно было, отчего он дрожит — от холодного дождя или оттого, что Морг только что мог вырвать ему ногтями глаза.

Ветер прекратился, но дождь продолжал лить как из ведра. С верхушек деревьев низвергались водопады. Воздух стал серовато-зеленым, все вокруг скрылось за чем-то, похожим на бурлящую морскую пену, и казалось, они едут уже не через лес, а сквозь какое-то подводное царство.

Лошади снова стали самими собой и, больше не ропща, вяло тащили повозку. Скоро их копыта стали увязать в грязи. Насквозь промокший, несчастный, Мэтью подумал: «Самое время признаться, что я нашел деньги, и положить конец этой муке». Как подсказывал ему копчик, они проехали уже не меньше шести миль прямо на запад от тракта, и дороге еще предстояло, по словам Морга, свернуть на юго-запад. Еще до того, как разразилась буря, Мэтью ждал, что Грейтхаус напомнит об этом арестанту, но, может быть, они еще и не проехали шести миль, трудно было сказать: их сплошь окружал дикий лес. Справа несколько раз мелькала река, но нигде не было видно жилья, ничего, построенного руками человека.

Мэтью гадал, что его ожидает, когда он все расскажет. Одним только нагоняем дело не обойдется. Если повезет, младший партнер просто получит по голове. Да не один раз — это будет зависеть от настроения Грейтхауса, а из-за чертова дождя настроение у него, конечно же, будет чернее черного.

— Эт-то еще что за диво? — вдруг произнес Грейтхаус, и Мэтью осмелился взглянуть через плечо на то, что увидел его напарник.

Лес с левой стороны был вырублен, и за мрачной пеленой хлещущего дождя вырисовывались простые деревянные надгробия небольшого кладбища. Мэтью насчитал тридцать восемь могил. Как ни удивительно, кладбище было аккуратным, ухоженным, на нем не было ни сорняков, ни ползучих растений, ни кустарника, которыми обычно быстро зарастают такие лесные прогалины.

— Вон там, впереди, какой-то домишко, — сказал Грейтхаус, и, когда колеса со скрипом повернулись еще на четверть оборота, Мэтью тоже увидел справа темные очертания.

Слева, за завесой дождя, темнела еще одна постройка, с провалившейся крышей. Непосредственно за ней стояла третья лачуга, с виду тоже заброшенная. По обеим сторонам тонувшей в грязи дороги показалось еще некоторое количество домиков, и Мэтью понял, что это целая деревня. Или, во всяком случае, то, что от нее осталось.

— Морг! — позвал Грейтхаус, и арестант зашевелился. — Здесь?

— Нет, — ответил Морг. Он сел прямо и осматривался вокруг. С бороды его стекала вода. — Это Нью-Юнити. Вернее, была, до того, как я в дурдом попал. Интересно, что это тут с ними стряслось.

— Не ты их, случайно, поубивал?

— Когда я в последний раз эту деревушку проезжал, жизнь тут бурлила.

Тут Мэтью уловил запах дыма, а впереди справа увидел в щелях между ставнями одного из домиков свет.

— Смотрите! — сказал он, но Грейтхаус лишь кивнул: он уже заметил этот признак человеческого присутствия, как и дым, с трудом поднимавшийся из каменной трубы во влажном воздухе.

— Давайте-ка остановимся ненадолго, если они принимают гостей.

Грейтхаус начал поворачивать упряжку к строению, которое, очевидно, было единственным жилым домом в Нью-Юнити.

— Что вы делаете? — Морг привстал на коленях. — Не нужно здесь останавливаться!

— Чем во время проливного дождя одна сдохшая убогая деревушка хуже другой? Главное, что есть крыша и очаг.

— Не нужно! — стоял на своем Морг. В голосе его слышалось отчаяние. — Форт уже совсем близко!

— Форт? О чем это ты?

— Ну, где ларец спрятан. Форт-Лоренс, голландское поселение. Нам надо дальше ехать, мы можем поспеть туда к…

— К ночи? — перебил его Грейтхаус. — В такой дождь? Только если на нас из этой лачуги ружье наставят.

Он направил лошадей по грязи к обочине, и повозка съехала с дороги. И Грейтхаус, и Мэтью успели увидеть рядом с домишкой небольшой сарай, и никакие уговоры Морга ехать дальше, к Форт-Лоренсу, не возымели ни малейшего действия: партнеры вымокли, замерзли, им было не по себе от этой поездки — у каждого была на то своя причина, и свет лампы за ставнями манил не хуже, чем блеск золота.

Если, конечно, их примет тот, кто здесь сейчас живет, а это было неизвестно.

— Мэтью! Пойди постучи в дверь, — сказал Грейтхаус.

— Я? Почему я?

— Ты одет как джентльмен. Насквозь промокший, но все-таки благородного вида. Иди.

Мэтью слез с повозки и по трем каменным ступенькам крыльца, опиравшегося на большие плиты, поднялся к двери домика. Жилище было бревенчатым, с заделанными глиной стыками, — как и остальные постройки Нью-Юнити. Все тут было потрепано непогодой, потемнело от дождей и имело зловещий вид. Окна плотно закрыты ставнями, но сквозь щели виднелся свет — видимо, от нескольких свечей. Мэтью бросил взгляд назад, на Грейтхауса, гордо выпрямившегося на облучке, — насколько это позволял холодный проливной дождь, — потом сжал руку в кулак и постучал в дверь.

Он с волнением ждал. Внутри дома послышались шаркающие шаги.

— Кто там? — спросили из-за двери. Голос был слабый, тихий, но в нем тоже, пожалуй, прозвучала выжидательная нотка.

«Наверное, старик», — подумал Мэтью.

— Мы проезжали мимо, — сказал Мэтью. — Нас непогода застала в дороге. Можно у вас переждать? Хотя бы в сарае?

Ответили не сразу.

— Сколько вас? — наконец услышал Мэтью.

— Трое.

— Куда… едете?

— В Форт-Лоренс, — сказал Мэтью.

Снова последовало молчание. Мэтью подумал, что хозяин ушел. Через некоторое время дверь вдруг резко отворилась. Выглянувший из-за нее старик держал свечу в деревянном подсвечнике. Колеблющееся пламя окрашивало его в оранжево-желтый цвет. Он был худ, костляв, роста среднего, но в молодости явно был гораздо выше: спина его согнулась под бременем старости. Лицо его испещряли морщины, словно карту, оставленную под дождем и небрежно смятую чьей-то рукой. Оставшиеся кустики волос были белы как снег и тонки, как первый иней, но седые брови росли густо, как летние кукурузные поля. Он наклонил голову влево, потом вправо, и Мэтью понял, что эти ввалившиеся глаза, наверное, видят только его силуэт.

— Входите все, пожалуйста, — пригласил старик. Он открыл дверь шире, и Мэтью знаком показал Грейтхаусу, что их пускают. — Заходите, заходите. Погрейтесь, — звал хозяин.

Мэтью сперва удостоверился, что Грейтхаус один справится с выгрузкой арестанта из повозки, затем вошел в домишко и направился прямиком к весело потрескивавшему камину. Там он положил пистолет на каминную полку, снял свой головной убор и подставил тело благодатному теплу.

— Я Джон Бертон. — Старик оставил дверь открытой для двух других гостей и подошел к Мэтью. Усеянной старческими пятнышками, но уверенной рукой он поднял свечу к лицу Мэтью. — Как вас зовут, сэр?

— Мэтью Корбетт. — С улицы послышался звон цепей. — Мистер Бертон, я должен сказать вам, что…

Его прервал грохот громового шара, который Морг тащил закованными в кандалы руками и уронил на доски настила перед дверью. Мэтью поморщился: нехорошо гостям, напросившимся в дом к незнакомому человеку, в первую же минуту ломать крыльцо.

— Ой, простите, — появившись в дверях, сказал Морг. Из-за оков спина его была согнута. — У меня тяжелая ноша, сэр.

— Садись, — велел ему Грейтхаус. Он скинул с себя мокрый плащ и бросил его арестанту. — Вытри ноги, прежде чем входить в дом.

— Если бы у меня была обувь, то ноги не были бы такие грязные, верно?

Нужно отдать должное крепости духа Джона Бертона: когда шар упал, старик подпрыгнул лишь чуточку и удержал в руке свечу. При более ярком свете Мэтью рассмотрел, что глаза у хозяина почти матовые, а пламя отражается в них мутно-желтым отблеском — такого цвета должен быть лондонский туман, подумал Мэтью. Возможно, Бертон не полностью ослеп, но ясно, что он почти ничего не видит.

— У вас тут кто-то в цепях, — сказал старик, снова склоняя голову в одну сторону, а потом в другую. — Арестант. В Форт-Лоренс, значит, везете?

— Да, сэр, — ответил Грейтхаус. — Я Хадсон Грейтхаус. Мы с Мэтью из Нью-Йорка. Спасибо вам, что пустили нас погреться.

— А у арестанта вашего есть имя?

— Тирантус Морг, к вашим услугам, — ответил Морг с крыльца, где он сидел и пачкал плащ Грейтхауса своими замызганными ногами. — С кем имею честь?

— Я Джон Бертон. Надо было бы сказать, преподобный Джон Бертон. Я был тут священником. — Он поколебался, помолчал и, кажется, решился. — Я и сейчас тут священник, — твердо сказал он. — Подберите свои цепи и входите.

— Еще раз шар уронишь, — предупредил Грейтхаус Морга, с трудом поднимающегося на ноги, — я по другим шарам сапогом заеду. Понял?

Морг, стоя в скрюченной позе, посмотрел на него и криво усмехнулся.

— Сэр, спрячьте свои угрозы себе в карман. Как джентльмен, обещаю вести себя примерно. Идет?

Грейтхаус жестом велел ему входить. Затем взял свой плащ, осмотрел нанесенный ему урон и с возгласом отвращения швырнул с крыльца на холмик из мокрых листьев. Закрыв дверь, он прошел мимо Морга и встал рядом с Мэтью, чтобы погреться у огня.

— Мм! — протянул он, раскрывая ладони. — Так-то куда лучше!

— Извините, что мы в таком виде, — сказал Мэтью священнику, видя, что с них уже накапали на пол целые лужи.

Он оглядел комнату. Несмотря на подслеповатость Бертона, тут было чисто прибрано. До нью-йоркских домов, конечно, далеко, но снаружи этой конуры казалось, что внутри все будет гораздо хуже. На полу лежала циновка, сплетенная из речного тростника. Перед камином из природного камня, по разные стороны от круглого столика, были поставлены два стула — один со скамеечкой для ног. Рядом с очагом были сложены в кожаный мешок принесенные дрова. На другой стороне комнаты стоял большой стол, возле него — два стула и открытый старый сундук с чугунными горшками, сковородками и другой кухонной утварью. По лестнице можно было подняться наверх, где, видимо, был спальный чердак. Мэтью заметил книжный шкаф с десятком томов, хотя, как преподобный Бертон умудрялся читать, было загадкой. В глубине комнаты располагался обыкновенный сосновый буфет. У одной из стен разместился простой, но крепенький аналой, и на нем лежала распахнутая толстая книга в черном переплете, которая не могла быть ничем иным, как Священным Писанием. В углу рядом с аналоем Мэтью увидел нечто, от чего его брови приподнялись: охапку соломы, похоже служившую гнездом для какого-то неизвестного существа.

— В таком виде? — Бертон поставил свечу на круглый столик. В подсвечниках горели огарки еще двух свечей: один на каминной полке среди коллекции гладких камешков, вероятно принесенных с реки, а второй на большом столе. — А, вы имеете в виду, мокрые? — Ему удалось улыбнуться, отчего он помолодел на несколько лет, и Мэтью сделал вывод, что когда-то это был красивый мужчина с волевым квадратным подбородком и блестящими глазами. — Ну, мне следует благодарить Бога за это ненастье. А то у нас тут и поговорить особенно не с кем.

— У нас? — удивился Грейтхаус.

— Мой друг Том пошел проверить силки.

— А, — сказал Грейтхаус, но Мэтью с беспокойством посмотрел на соломенное гнездо: не там ли спит Том?

Его преподобие явно не был сумасшедшим: вроде бы чистенький, одет хорошо — на нем были темно-коричневые бриджи, серые чулки, белая рубашка и пара старых, но годных для носки коричневых сапог. Да нет, Том — это, несомненно, человек, иначе кто же нарубил дров и натаскал их из леса?

— Не возражаете, если я сяду здесь на пол? — спросил Морг. — Где я не буду никому мешать.

Впрочем, он уже садился и осторожно опускал на пол свой шар.

— Из Нью-Йорка, говорите? — Бертон, чуть поморщившись, опустил костлявое тело на стул с подставкой для ног. — Не был там — ух — уже лет восемь, кажется. Или даже, наверное, десять. Никогда его особенно не любил: шум, суета. Но скажите, джентльмены, кто вас послал отвезти арестанта в… — Он замолчал и наклонил голову. — А! Вот и Том!

На крыльце послышались шаги. Дверь отворилась. В комнату проворно вбежал промокший песик с короткой, черной, как полночь, щетинистой шерстью и мордочкой коричневатого, как влажный песок, оттенка.

— Том! У нас гости!

Бертон обращался не к песику, ибо сразу за ним вошел высокий и стройный мальчик, которому Мэтью дал бы лет тринадцать-четырнадцать. На Томе была черная шерстяная шапка и длинный черный камзол с поднятым воротником. В руках он держал палку, на которой висели два крупных серых кролика. Рассмотреть его подробнее Мэтью не было дано: песик подбежал к Моргу и, широко расставив лапы, принялся оглашать дом лаем, звучавшим как пистолетные выстрелы.

— Джеймс! — прикрикнул Бертон. — Не будь же таким грубияном!

Песик продолжал лаять, но стоило мальчику резко скомандовать:

— Джеймс! Тихо! — как он замолчал.

Пес сделал пару кругов, не спуская глаз с Морга, а потом, неодобрительно рыча и потявкивая, прислонился к ноге мальчика.

— Странно, — сказал Морг, пожимая плечами, отчего загремели цепи. — Обычно животные меня обожают.

Том с непроницаемым лицом перевел взгляд с Морга на Грейтхауса, затем на Мэтью. В свете свечей его зоркие глаза можно было бы назвать светло-серыми, и под их пристальным взором Мэтью отчетливо ощутил, как его будто разнимают на части с головы до ног — так любопытный юнец мог бы разодрать кузнечика, чтобы получше увидеть, как он устроен. Наконец Том закончил осмотр и приказал Джеймсу:

— Тсс! — чтобы тот попридержал свое мнение о пришельцах при себе.

— Эти два джентльмена — из Нью-Йорка, — объяснил Бертон. — А гражданин на полу, от которого пахнет так, как будто он давненько не мылся как следует с мылом, — их пленник. Они едут в Форт-Лоренс. — Том нахмурился и хотел было что-то сказать, но его преподобие продолжил: — Думаю, мы должны поверить на слово и, как христиане, предложить им кров и пищу. У нас хватит?

Мальчик помедлил с ответом. Наконец он сказал:

— Кролики толстенькие попались. Я их потушу. — По его падающей интонации и резкому звуку «р» можно было безошибочно заключить, что говорит он с сильным шотландским акцентом. — Сперва надо упряжку в сарай закатить, а то кобылки утонут.

Грейтхаус кивнул.

— Мне бы помощь не помешала, — сказал он мальчику.

Том быстро взглянул на Мэтью, потом на арестанта, словно прикидывая, справится ли первый со вторым. Заметив на каминной полке пистолет, он отложил в сторону свежеубитых кроликов и, не говоря ни слова, вышел за дверь. Пес следовал за ним по пятам.

— Смотри за ним, — сказал Грейтхаус Мэтью, которому и не требовалось такое напоминание.

Дверь закрылась, и вдалеке прогремел гром — значит буря не торопится докатиться до моря.

— Ну вот. — Морг прислонился к стене. — Тут, во всяком случае, лучше, чем там, где я был, правда ненамного.

— Ваш друг совсем еще мальчик, — сказал Мэтью его преподобию. — Он ваш родственник?

— Нет. Том пришел ко мне… — Бертон, закрыв глаза, задумался. — Простите меня, возраст играет со мной злые шутки. Он пришел ко мне… кажется, в ноябре. В конце ноября, как раз когда я стал терять зрение.

— Он к вам пришел? Как это?

— Ну так. В один прекрасный день он с Джеймсом просто вошел в деревню. Вроде бы он сказал, что со стороны Бельведера. Там у нас фактория. Хорошо, что он пришел. Мне его Бог послал.

— Вот как? — Что-то в тоне, которым говорил его преподобие, возбудило в Мэтью любопытство, — впрочем, оно всегда было у него наготове. — Что вы имеете в виду?

Бертон открыл глаза и устремил взгляд на огонь, потрескивавший и шипевший в камине. О том, что он там видит, можно было только гадать.

— Господь прислал его, чтобы помочь мне исполнить обет. — Он тихо вздохнул, вдали снова прокатился гром. — Я скоро умру, — продолжал он. — Чувствую, что конец приближается. Когда вы постучались, я дремал в кресле… а люди, которые здесь жили, перед смертью говорили мне… что им снилось, как она стучит к ним в дверь, и в этом нет ничего такого, не стоит этого бояться. Вот и я подумал… я не сразу понял, снится мне это или я наяву на ваш стук отвечаю. А Тома мне Бог послал, чтобы помочь делать то, что я обещал людям — тем, что умерли. Ухаживать за их могилами, пока я и сам не уйду из этого мира в иной. Том тоже дал мне обещание. Он будет со мной, пока я не умру, а моя могила будет на нашем кладбище последней. Так, джентльмены, закончится то, что произошло в деревне Нью-Юнити. Всего за шесть месяцев, или чуть больше, с апреля по октябрь, в прошлом году.

— А что произошло? — спросил Морг. — А? О чем вы говорите?

— Лихорадка, — вполголоса ответил Бертон. — Она унесла жизни мужчин, женщин, детей. Целые семьи выкосила. И мою жену убила. А я остался, чтобы с Божьей помощью да с подмогой Тома присматривать за местом их упокоения. Они трудились не покладая рук, хотели город построить. Все до единого. Себя не жалели. Они заслужили, чтобы их помнили. Разве вы не согласны?

— Это ваше мнение, — сказал Морг каким-то глухим голосом — Мэтью не слышал, чтобы он раньше так говорил. — Бог на нас плевать хотел. Почему кому-то должно быть не все равно?

Мэтью видел, что Бертона покоробило это грубое заявление. Священник помолчал, а потом сказал не без жалости:

— Сэр, у вас очень холодный и бессердечный взгляд на мир.

— Есть на то причины, — ответил Морг.

Его слова повисли в воздухе. Из красных глубин камина посыпались искры, а на крышу с новой силой обрушился ливень.

— Но вы спросили о Томе. — Его преподобие по-королевски медленно, как это делают в его возрасте, водрузил ноги на скамеечку. — Он сказал мне, что пес увязался за ним где-то на дороге, и парень назвал его в честь своего отца. Ему не хватало товарища, понимаете? Я думаю, они с отцом были очень близки.

— А что стало с его семьей?

— Мать умерла, когда он был совсем маленьким. Младшие брат и сестра тоже умерли. И, думаю, тоже от лихорадки. Отец был фермером. Его лягнула в грудь лошадь, и он вскоре скончался.

— Гм, — задумчиво произнес Мэтью.

Он унесся мыслями в свое детство. Его мать умерла от заражения крови, когда ему было всего три года, а отец — трудяга-пахарь в колонии Массачусетс — погиб от удара лошадиным копытом в голову, когда Мэтью было шесть лет. И Мэтью был брошен в объятия мира, не спешившего одарить его счастьем. Но, глядя на преподобного Бертона, освещаемого колеблющимся пламенем камина, Мэтью вспомнил своего наставника в нью-йоркском приюте — директора Стаунтона, который оказался к нему добр, строго и в то же время уважительно познакомил его с царством книг и знаний; ему-то Мэтью, в сущности, и был обязан тем, что из чумазого уличного оборванца превратился в молодого человека, чей ум не знал отдыха, распутывая очередное дело. На шестьдесят шестом году жизни директор Стаунтон оставил приют, чтобы отправиться на Запад, в земли фронтира, и там нести Спасение Господне язычникам-индейцам. А на его место пришел новый директор — мерзавец Эбен Осли. Но все это — в прошлом. Сейчас Мэтью заинтриговало, что и он сам, и Том лишились отцов по прихоти капризной судьбы — от удара лошадиным копытом.

— Насколько я знаю, у Тома нет других родственников в колониях, — продолжал Бертон. — Кажется, он продал лошадь и ушел из дома, а было это, если не ошибаюсь, примерно за год до того, как он явился сюда.

— Надо же, служитель церкви допускает, что может ошибаться, — сказал Морг. — Похоже, у вас почти такой же размер обуви, как у меня. Лишней пары не найдется?

— Нет, к сожалению, нет.

— Эх. — Морг едва заметно растянул губы в улыбке, а в глазах его красным отблеском отразился огонь. — Что ж, очень жаль.

Мэтью не понравилось, как это было произнесено. Он прикинул, сколько времени ему понадобится, чтобы схватить пистолет и навести на Морга. И как быстро будет двигаться Морг, обвешанный всем этим железом? Скорее бы уже пришел Грейтхаус. Он-то с ним справится, даже без огнестрельного оружия. Интересно, чует ли Морг, если человек боится, как лошадь чувствует это за миг до того, как лягнуть?

В камине треснуло, полетели искры, и, хотя Мэтью лишь чуть вздрогнул, Морг тихо рассмеялся, как будто раскусил мало кому понятную шутку.

Глава 11

За стенами избушки преподобного Бертона сгущалась тьма, дождь сплошной стеной падал на эту Богом забытую землю, рокотал гром, небо прорезали молнии. Кто-нибудь мог бы сказать, что это просто еще одна ночь в Нью-Джерси.

Но в доме весело потрескивало и грело людей пламя в камине, огоньки свечей создавали приятельскую атмосферу таверны, а булькающее в чугунном котелке кроличье рагу источало такой аромат, что сама Салли Алмонд стала бы выпрашивать рецепт. Том доказал, что его действительно послал Бог, — во всяком случае, готовить он точно умел. За компанию с порубленной крольчатиной в котелок пошли грибы, черемша, картошка, морковка и немного бренди из фляжки, которую Грейтхаус предложил всем, на ком не было цепей и кто ходил на двух, а не на четырех ногах, и на короткое время в Нью-Юнити вернулся былой уют.

На стол поставили деревянные миски, рагу в них накладывалось деревянным черпаком. Порцию поменьше Том положил в миску для Джеймса, который, как заметил Мэтью, постоянно держался рядом с мальчиком. Два стула от камина были пододвинуты к столу и составили компанию двум, что уже стояли там, после чего Моргу оставалось только сказать:

— А я, значит, буду есть с собакой?

— Ты будешь есть на полу. Радуйся, что вообще дали.

Грейтхаус поставил миску перед арестантом. Шапка и камзол партнера Мэтью висели на колышке в стене за его спиной, рукава его рубашки были закатаны.

Священник с большим достоинством произнес:

— Мистер Грейтхаус, хочу напомнить вам, что это мой дом. За все время, что я здесь живу, ни одного гостя ни разу не заставили есть с полу. Я бы очень хотел, чтобы, во славное имя Христа, это гостеприимство осталось ничем не опороченным.

— Я считаю, что он должен…

— Он может сесть на скамейку для ног, — решительно прервал его Бертон. — Вы поможете ему подняться? Или будете смотреть, как это делает старик?

Грейтхаус, ища поддержки, посмотрел на Мэтью, но тот лишь пожал плечами: было ясно, что его преподобие Бертон не отступится от принципов человечности — даже по отношению к тому, кого нельзя назвать человеком в полном смысле этого слова. Стиснув зубы, Грейтхаус поставил для арестанта миску на стол, а наклоняясь, чтобы помочь Моргу подняться, с трудом сдерживался, чтобы не выругаться.

Мэтью принес скамейку для ног, и Морг сказал Бертону:

— Спасибо, сэр, за вашу доброту, но я хотел бы попросить вас еще об одной христианской милости. Из-за этих оков сидеть за вашим прекрасным столом будет просто пыткой для моей спины, поэтому не сочтете ли вы уместным, чтобы с меня…

— Нет! — Грейтхаус схватил его за шиворот. — Обойдешься.

— Секундочку. Мистер Морг, могу ли я попросить вас, если мы снимем с вас кандалы, поклясться, что вы будете вести себя как джентльмен и не причините никому беспокойства?

— Сэр! — Лицо Грейтхауса начинало наливаться кровью. — Он наш арестант, вы это понимаете? Он убийца! С него нельзя снимать кандалы!

— Клянусь, чем вам будет угодно, — сказал Морг. — Это правда, святой отец, я большой грешник, но правда и то, что против меня тоже много грешили.

Бертон кивнул. Том помог ему опуститься на стул, стоявший во главе стола.

— Снимите с него кандалы, — сказал священник. — Никто не должен сидеть за моим столом в цепях.

— Да ради всех… — Грейтхаусу пришлось прикусить язык.

— Совершено верно, — согласился Бертон и наклонил голову. — Слышите, какой дождь?

Грейтхаус вынул из-под рубашки ключ.

— Мэтью, возьми пистолет и неси сюда.

Мэтью выполнил его просьбу и взял пистолет наизготовку, а Грейтхаус отпер сначала кандалы на ногах, затем наручники. Цепи спали, и Морг встал во весь рост, хрустнув позвонками.

— А-ах! — Морг потянулся, воздев руки к потолку, и Мэтью стало не по себе: арестант будто бы вырос на пару дюймов по сравнению с тем, каким представлялся в лечебнице. — Ничто так не способствует аппетиту, как освобождение от оков. Я перед вами в долгу, святой отец.

Он устроился на скамейке для ног, поставленной между стульями, предназначенными для Мэтью и Грейтхауса, и напротив Тома.

Грейтхаус взял пистолет и сел, не сводя взгляда с Морга, а Том обошел вокруг стола с кувшином и разлил по коричневым чашечкам яблочный сидр. Когда все уселись, Бертон прочел короткую молитву, во время которой Грейтхаус и Мэтью глаз закрыть не рискнули, и Морг первым причмокнул губами и принялся за рагу, орудуя деревянной ложкой и пальцами.

Они ели, как едят голодные люди, — молча. Джеймс, проглотив свою порцию, подбежал за добавкой. Мэтью заметил, что Том немного поупрямился, а потом быстро достал из своей миски кусочек крольчатины и выдал другу.

Все то время, пока готовилось рагу, Мэтью изучал Тома. Парень он, очевидно, был молчаливый, замкнутый в своем собственном мире. Видно было, что он не любит, когда ему задают вопросы. Вначале он присматривался к гостям, но потом, похоже, они перестали его интересовать. Он был красив, с высоким лбом и чуть кривоватым — видимо, когда-то сломанным — носом. Голова его была обрита почти наголо. Мэтью когда-то ходил с такой же прической — чтобы не заводились вши. У Тома был волевой квадратный подбородок и густые черные брови над светло-серыми пронзительными глазами. Он был тонок и строен, но ничто в нем не говорило о слабости: судя по быстрым и ловким движениям, он был силен и расторопен. Мэтью подумал, что мальчику хорошо давались бы уроки фехтования у Грейтхауса. Он продолжал разглядывать Тома, когда тот поднял глаза от своей миски и окинул его с противоположной стороны стола пристальным взглядом пантеры, словно спрашивая: «Что ты высматриваешь?» Мэтью немедленно уставился в тарелку и сказал:

— Вкусно.

Том не ответил и продолжал есть, как будто ничего не было сказано.

— Я в сарае заметил, что у вас была лошадь, — сказал Грейтхаус, потягивая сидр; возле его миски лежал пистолет, обращенный в сторону Морга. — Моим кобылам не помешало бы задать овса. Но что случилось с вашей лошадью?

— Нам пришлось ее продать, — ответил Бертон. — Том на прошлой неделе поехал на ней в Бельведер и обменял на разные нужные вещи: свечи, соль, сахар и всякое такое.

— А как далеко от вас Бельведер?

— Да милях… в двенадцати.

— В четырнадцати, — не поднимая глаз, сказал мальчик.

Грейтхаус застыл с чашкой у рта:

— Ты хочешь сказать, что доехал до этого самого Бельведера на лошади, а обратно шел пешком четырнадцать миль с полным мешком продуктов и всякой всячины?

Том пожал плечами. Его молчаливый ответ означал: «Хорошо, я не буду этого говорить».

— Парень — герой! — Морг поднял чашку. — Побольше бы таких!

— Преподобный Бертон рассказал мне, как ты потерял отца и мать, — отважился вставить Мэтью; мальчик как будто не обратил на него никакого внимания. — Мои почти так же погибли. А другой родни у тебя нет?

Том ничего не сказал. Он заканчивал есть рагу, но кусочек кролика оставил для Джеймса. Потом заговорил, как будто этот вопрос нисколько его не трогал:

— Дедушка есть в Абердине. И все.

— Да здравствуют шотландцы! — провозгласил Морг.

— Я о себе сам могу позаботиться.

Том поднял на Мэтью колючий взгляд и, закрывая тему, хлебнул сидра.

Над крышей домика проворчал гром. Дождь хлестал по ставням. Джеймс, которого нимало не волновал шум разбушевавшейся стихии, сел рядом с ногой Тома и почесал место, где его укусила блоха.

— Грейтхаус… — Морг достиг дна своей миски и теперь слизывал с пальцев соус. — Фамилия мне незнакома, но где-то я вас, ей-богу, видел. Вы в цирке никогда не выступали?

— Нет. А ты?

— О, конечно. В юности я был акробатом. И довольно, я бы сказал, искусным. У меня была партнерша, мы вместе прыгали сквозь горящие обручи. Ты когда-нибудь был в цирке?

Последний вопрос был адресован Тому, который ответил лишь тем, что склонился над псом и потрепал его по спине.

— Мне жаль, что у вас тут все так случилось, — сказал Грейтхаус священнику. — Мы можем чем-нибудь помочь?

— Нет. Я лишь благодарю Господа за то, что страдания людей закончились. — Бертон потер правый висок, как будто ему было мучительно вспоминать прошлое. — Тут жили очень хорошие люди. Они были полны надежд. И какое-то время у нас все шло хорошо. Нью-Юнити начиналась как яблоневый сад. Ведь между тем местом, где мы находимся, и рекой лежат плодородные земли. Сюда приезжало все больше людей, и вдруг разразилась лихорадка. Сэр, это было что-то ужасное. Страшно было видеть, как все эти люди страдают и просят Бога над умирающими близкими о милости, но… все, что я мог делать, — это молиться. Привезли врача из Бельведера, и он делал все, что было в его силах, но… как победить такого врага? Врач заболел сам и умер. А потом… и моя жена. — Он приложил слабую руку ко лбу; где-то на востоке снова прокатился гром. — Мы прожили с ней пятьдесят два года, с моей прекрасной невестой. У нее был жуткий кашель, и до своего последнего мгновения она сжимала мою руку. Я шептал ей: «Подожди меня, Эбигейл, пожалуйста, подожди меня». Но через эти мучения проходило множество других людей. Я не мог думать только о себе и о своей утрате. Я должен был быть сильным — ради других. Ради умиравших маленьких детей, матерей, смотревших, как их малютки покрываются бледностью, переходящей в мертвенную белизну. И ради рослых молодых мужчин, у которых были такие большие мечты, и женщин, которые пришли сюда вместе с ними, чтобы строить здесь новую жизнь. И вот теперь они лежат в могилах. Надеюсь, им там спокойно. Но, господа, если б вы знали, что им пришлось пережить.

Воцарилась тишина, слышно было лишь, как потрескивает огонь да дождь хлещет по окнам.

И тут вдруг Тирантус Морг захохотал.

— А ну, закрой рот! — У Грейтхауса пылали щеки, он схватил арестанта за бороду и скрутил ее.

Морг не переставал смеяться, в глазах его блестели слезы не то веселья, не то боли.

— Прекрати, я сказал! — закричал Грейтхаус.

Джеймс вскочил на все четыре лапы и глухо, утробно зарычал, но Том положил руку псу на загривок, удерживая его.

— Простите меня! Простите! — Морг попытался подавить смех и закашлялся, да так сильно, что Грейтхаус отпустил его. Мэтью не знал, что и думать; похоже, пациент совсем слетел с катушек. — Извините! — повторил Морг, вытирая глаза и нос и долго, прерывисто втягивая в себя воздух. — Мне просто… Мне просто так смешно… Так потешно… никто из вас… черт возьми, понятия не имеет… — когда он произносил последние четыре слова, его взгляд прояснился, голос напрягся, и он поднес руку к подбородку под лоскутной бородой, чтобы потереть воспаленную кожу, — что такое настоящее страдание.

— Извинись перед его преподобием! — потребовал Грейтхаус с таким ожесточением, что на губах у него запенилась слюна. — Иначе, клянусь Богом, я тебе рожу расквашу!

Он уже сжал руку в кулак и готов был в любой миг обрушить удар.

Глядя на поднятый кулак, Морг засунул указательный палец в рот и нащупал кусочек крольчатины, застрявший между верхними зубами.

— Сэр, я извинюсь, — небрежно сказал он, — если собравшееся общество выслушает мой рассказ о страданиях.

Кулак должен был вот-вот въехать ему в лицо. Мэтью понимал: еще секунда, и все кончится кровавым месивом.

— Не надо, — предостерег он, и разъяренный взгляд Грейтхауса переметнулся на него.

Занесенный для удара кулак медленно разжался.

— Пусть говорит, — сказал преподобный Бертон, устремив мутный взгляд в пространство между Грейтхаусом и арестантом. — Рассказывайте, сэр, только, прошу вас, не упоминайте имя Господа нашего всуе.

— Спасибо. Можно мне еще чашечку сидра? Горло промочить.

Бертон кивнул, и Том налил арестанту.

Морг отхлебнул порядочный глоток, сначала пополоскал сидром рот и только потом проглотил. Отставив чашку на стол, он повернул ее пальцами с зазубренными ногтями, похожими на когти.

Вдали глухо загремел гром — снова заговорила приближающаяся буря.

— Жил когда-то мальчик, — начал Морг. — Трудолюбивый английский мальчишка. Его мать, пьяную, убили в кабацкой драке, когда ему не было еще и десяти лет, и ее кровь забрызгала ему ноги, но это не важно. Сей благонамеренный парнишка отправился с отцом на заработки, и судьба забросила их на рудники Суонси. Они стали углекопами. Работали кирками и лопатами. Под землей вкалывали. Отец и сын почернели и снаружи, и внутри, в глаза и зубы забилась черная пыль, целыми днями, час за часом, в их ушах звенела музыка копей, и все ради того, чтобы им в ладони упал желанный маленький пенни. Вернее, в ладонь отца: мальчику очень хотелось, чтобы его отец однажды разбогател и оседлал мир, получив титул графа или герцога. Чтобы он со временем стал кем-то важным, тем, кем можно гордиться. Понимаете?

Все молчали. Морг воздел палец к потолку:

— Ах, какой это был мальчишка! Настоящий трудяга. Врубался с отцом в породу, не вылезая из шахты с восхода солнца до захода. Или от захода до восхода? Что такое время, когда есть только свет фонарей и от зимы до зимы всегда сыро и затхло, как в могиле? А потом, джентльмены, случилось несчастье! — Он кивнул, переводя взгляд с одного лица на другое. — Несчастье, — повторил он шипящее слово. — Что-то тихо треснуло, как будто крыса вгрызлась зубами в кость. Потом загрохотало, все сильнее, это уже был рев, и стала рушиться кровля. С этим грохотом, господа, никакой гром не сравнится. А после, в темноте, послышались крики и стоны тех, кто попал под завал, крики становились все громче и эхом катились по выработкам, как в храме проклятых. В этой истощенной копи работали одиннадцать землекопов, они добывали последнее, что там оставалось. Пятеро погибли сразу. Шестеро оставались в живых, с увечьями разной степени. У одного была с собой трутница, и он развел огонь. В мешке у одного из погибших нашли два неразбитых фонаря и несколько свечей. Мальчик тоже был там и ждал, что их спасут, а отец лежал в нескольких футах от него с раздробленными ногами. Ох, как же кричал отец — словно кот на крыше! Мальчику, если честно, неловко было видеть его в таком жалком состоянии.

За ставнями молния полоснула белизной по небу, и пророкотал в вышине гром.

— Когда отцу заткнули рот рубашкой, снятой с мертвого, наконец стало слышно, что к ним идут на помощь, — продолжал Морг. — Они стали кричать, дабы другие углекопы услышали, что они живы. Воздуха хватало, дышать было чем. И пара фляжек с водой у них была. Они могли продержаться, пока за ними не придут. И тут — не знаю, сколько времени прошло, — снова что-то слегка треснуло, как будто от крысиных зубов, и — бах! — снова посыпались порода и пыль. Как будто целая буря поднялась, ураган. Но они снова зажгли фонари и продолжали ждать. Свечи догорали. Был съеден последний кусочек колбасы. И снова они услышали, как к ним идут углекопы. С каждым часом те были все ближе. Или с каждым днем? А потом опять грохнуло, стала падать порода, и на этот раз свалился замертво тот, у которого была трутница, а мозги его разлетелись по черной стене. После этого в живых осталось пятеро, если считать отца мальчика, который к тому времени корчился в агонии, когда человек становится… уже не совсем человеком.

Морг замолчал, снова отпил из чашки и облизал губы.

— Они все ждали. Углекопы приближались к ним. Остался только один фонарь и несколько свечей. И надежда еще не умерла. Даже когда отец испустил последний вздох, глаза его остыли, побелели и жизнь ушла из него, как злой туман… надежда оставалась. А потом один из них — старый солдат с седой бородой, из Шеффилда, — сказал: «Слушайте. Слушайте, я их больше не слышу». И конечно, они стали кричать во все горло, надрывая легкие, но из-за шума сверху опять посыпалось, и они испугались, что лишатся последнего фонаря, и стали просто сидеть и ждать в этом тесном подземелье, а оно наполнялось запахом мертвых тел. Они сидели и ждали, а свечи одна за другой догорали, фляжки пустели, и… о да… животы у них подводило от голода. Они все больше слабели. И наконец кто-то сказал: «Наверно, они нас бросили. Гнить здесь оставили». А другой сошел с ума и бормотал всякую чушь, пока ему не досталось камнем по голове, а еще один плакал в углу и на коленях молился Иисусу, но мальчик поклялся: «Я не умру здесь, в этой норе, я не останусь тут гнить, я же не мусор на свалке, чтоб меня черви сожрали».

На лице Морга играли красные отсветы огня. Он негромко продолжил:

— Один из углекопов рассказал, что однажды плыл на корабле, и на несколько недель они попали в штиль, а когда кончилась еда и люди стали умирать… нужно было решить для себя, как сильно ты хочешь жить. Мальчик слушал. Нужно было решить, готов ли ты взять клинок и отрезать себе поесть. А потом этот углекоп посмотрел на тело отца мальчика, поднял нож и сказал: «На бедрах достаточно мяса, чтобы мы еще пожили. И напиться мы из него можем. Он так страдал, пусть будет ради чего». И когда он стал орудовать ножом, мальчик просто сидел и смотрел. Понимаете, он был голоден, а может, уже и сам наполовину сошел с ума, и что было самое удивительное, самое неожиданное… что когда он съел первую полоску мяса… вонзил в нее зубы и сожрал сочную плоть… то подумал, что вкуснее блюда никогда не пробовал.

— Боже милостивый! — выдохнул священник.

— Это было похоже на свинину, — сказал Морг, глядя в пространство. — Только слаще. Мне говорили… Я слышал — прошу заметить, всего лишь слышал, — что если завязать человеку глаза и предложить на выбор говяжью вырезку, бок лошади и ягодицу человека, то он непременно возьмет ягодицу — мраморную, с массой жировых прожилок. И что, вкушая человеческое мясо, чувствуешь квинтэссенцию той еды и тех напитков, которые тело потребляло в более счастливые времена. Я слышал, что некоторые, если их предоставить самим себе, могут так приохотиться к человечине, что им уже ничего другого и не нужно. И это не говоря о внутренних органах — особенно сердце и мозге, — которые будто бы обладают чудодейственным свойством оживлять лежащих на смертном одре. Ах да! — жизнерадостно сказал он. — Закончу свой рассказ, джентльмены. Отчаянный мальчишка в конце концов выбрался из темного подземелья сквозь ходы, где только он и мог проползти. Двоих товарищей он, к сожалению, вынужден был оставить под завалом. А через некоторое время он пришел в дом Сэмюэля Додсона, владельца тех шахт. Он приставил нож к горлу господина Додсона, потом его прелестной жены и трех маленьких Додсонов и почикал их всех, а дом сжег вместе с ними. Это конец, но он же и начало.

Морг допил сидр и отсалютовал чашкой в честь героя своего повествования, и когда Грейтхаус выбил ее у него из руки и она упала на пол, а Джеймс снова залаял так, будто стреляли из пистолета, арестант обескураженно посмотрел на своего обидчика.

— Что ж такое? Вам не нравится, когда у истории хороший конец? — спросил Морг.

Мэтью не успел доесть свое рагу: на дне его миски оставался небольшой жирный кусочек коричневого мяса. Его подташнивало, он пальцем отодвинул миску от себя и застыл, пытаясь понять, вырвет его или нет.

— Не будете доедать? — спросил у него Том.

Мэтью помотал головой, и мальчик, протянув руку через стол, взял его миску и поставил на пол как добавку для Джеймса.

— Спасибо за вашу исповедь, — скрипучим голосом произнес преподобный Бертон, держа сложенные руки с побелевшими костяшками перед собой на столе. — Сожалею, что с вами случилось… такое несчастье.

— А кто сказал, что это было со мной? Я просто пересказал вам историю, которую когда-то услышал от знакомого. — Морг нахмурился. — Ваше преподобие, не настолько же я чудовище, чтобы съесть собственного отца, а?

— Ну у тебя совсем колпак сорвало, — сказал ему Грейтхаус. Краска постепенно сходила с его лица. Он потер лоб, как бы желая отогнать подальше кровавые картины, нарисованные Моргом, и обратился к Бертону: — Спасибо за ваше гостеприимство. Если разрешите нам переночевать в сарае, утром мы сразу же уедем.

— В Форт-Лоренс.

— Да, сэр.

— Тогда вам следует кое-что знать, — сказал Бертон, и Мэтью слегка подался вперед: тон старика не предвещал ничего хорошего. — В Форт-Лоренсе никого не было уже… в общем… за много лет до того, как начали строить Нью-Юнити. Больше тридцати лет назад бывали стычки с индейцами — так говорят в Бельведере. За несколько набегов дикари перебили почти всех жителей, а сам форт разрушили. Поэтому… мне не совсем понятно, зачем вы везете арестанта в Форт-Лоренс — там ведь одни руины.

Ни Мэтью, ни Грейтхаус не знали, что на это ответить. Но тут заговорил Морг:

— Они везут меня в Форт-Лоренс — вернее, на его развалины, — чтобы забрать деньги и безделушки, которые я там спрятал. Мы договорились, что я покажу им, где находятся эти сокровища, и отдам им, а они меня отпустят. Но дело вот в чем, сэр. Я думаю, они врут. Я думаю, что когда они заграбастают денежки, то или оставят меня в кандалах, или, что вероятнее, убьют. — Он помолчал, чтобы старик поразмыслил над этими словами; между тем оба его конвоира были так ошарашены, что потеряли дар речи. — Сэр, я вижу, у вас в углу лежит Библия. Не сделаете ли вы богоугодное дело и не попросите ли этих двоих поклясться на Священном Писании, что они исполнят обещанное?

Глава 12

Мэтью внутренне содрогнулся, понимая, что не сможет солгать, положив руку на Библию. Будто подчеркивая, в каком неприятном положении он оказался, за ставнями снова сверкнула белая молния, а в небе прогрохотал гром. Мэтью сидел, опустив глаза и уставившись в потертый стол.

Грейтхаус почесал щетину на подбородке, но этим и ограничился.

— Попросите их, святой отец, — не отставал Морг. Глаза его сияли, а брови подергивались. — Пусть присягнут на этой книге.

Бертон постукивал пальцами по столу. Он бросил взгляд в ту сторону, откуда доносился голос Морга, но некоторое время ничего не говорил, и Мэтью предпочел бы снова оказаться в том длинном темном туннеле, только бы не находиться сейчас в этой комнате, освещенной свечами. Наконец его преподобие сказал:

— Ясно, что вы чувствуете себя сейчас во власти этих двоих людей, но, полагаю, вы сами предложили им эту… гм… сделку? Я всего этого нисколько не одобряю. Джентльмены, пред Богом заклинаю вас, отбросьте алчность и поступите так, как нужно для общего блага. То есть доставьте арестанта и передайте властям в Нью-Йорке. Наградой за это будет память о том, что вы совершили добродетельный поступок ради ближнего своего.

— Заставьте их поклясться! — прошипел Морг. — Пусть положат руки на книгу!

— Я не буду этого делать, — торжественно ответил священник. — Поскольку собственное разумение мое ограниченно, я не знаю, что ими движет. Но Господь, чье разумение бесконечно, знает. Могу сказать только: не дайте корыстолюбию завести вас в долину суда[4]. Отвезите этого человека со всем должным уважением в Нью-Йорк, как вам и поручено, и забудьте о нем. Помните также, что Христос был милостив к несчастнейшим грешникам мира сего. Почему бы вам не последовать Его примеру?

— Ну, правильно. — Морг энергично тряхнул головой. — Милостив. Слушайте его преподобие, джентльмены, слушайте. Красиво говорит, правда?

— Думаю, пора на тебя обратно кандалы надеть, — сказал Грейтхаус.

Обремененный наручниками, наножниками и тяжелым шаром, Морг осел на пол, прислонившись спиной к стене. Он закрыл глаза, а Джеймс принюхивался к нему и рычал. За окном не переставая лил дождь. Мэтью заметил, что крыша в нескольких местах протекает, и Том расставил под прорехами горшки. В камин подбросили дров. Преподобный Бертон попросил Грейтхауса принести к столу Библию и почитать ему из Первого послания к Тимофею, что Грейтхаус и сделал, не проявив признаков неудовольствия. Том принялся оттирать миски и ложки золой, а Мэтью молча помогал ему.

Когда работа была закончена, Том принес небольшую коробку, извлеченную им из книжного шкафа, и открыл ее перед Мэтью.

— Играете? — спросил он, показывая ему топорно вырезанные из дерева, но вполне узнаваемые шахматные фигуры: половина из них были темные, а другая — чуть светлее.

Мэтью кивнул, удивившись и одновременно испытывая благодарность за то, что в этой лесной глухомани нашлась игра, составлявшая одно из самых его любимых занятий. Из буфета в дальнем конце комнаты Том извлек видавшую виды шахматную доску, и они с Мэтью уселись за столик перед камином, расставили фигуры на доске, и поединок начался.

Первую партию Мэтью выиграл легко. Вторая прошла труднее: похоже, Том оказался способным учеником, так как Мэтью сперва потерял ферзя, а затем королевская защита подверглась изрядной опасности — кони Тома грозили ему разгромом. Но опыт все-таки победил — Том кивнул и опрокинул своего короля, когда понял, что уже ничего не поделать.

Во время третьей партии Мэтью заметил, что Том то и дело наклоняется, дабы потрепать по шерсти или почесать пса, уютно устроившегося у его ног. Они явно были большими друзьями, и в какой-то момент Том поднял Джеймса, посадил его на колени и гладил по спине, пока Мэтью раздумывал над ходом.

— Отпустите его? — тихо спросил Том, так чтобы его не услышали Грейтхаус, продолжавший читать Первое послание к Тимофею, или Морг, храпевший на полу.

Мэтью понимал, что Том говорит не о слоне, преследуемом двумя ладьями.

— Нет, — так же тихо ответил он.

— Значит, убьете?

— Нет.

Том подождал, пока Мэтью сделает ход, а потом сказал:

— А может, надо.

Третья партия тоже закончилась для Мэтью победой, но лишь после того, как все младшие по званию фигуры, защищавшие своих генералов, были истреблены.

Грейтхаус закончил читать, преподобный Бертон одобрительно кивнул, Джеймс спрыгнул с хозяйских коленей и, забравшись в свою соломенную постельку, свернулся калачиком, а Мэтью достал из кармана жилета кожаный мешочек на шнурке, купленный им, чтобы не подвергать воздействию стихий серебряные часы — подарок Кэтрин Герральд. Том с интересом наблюдал, как он открывает мешочек и смотрит, который час. Оказалось, что уже почти восемь.

— Просыпайся. — Грейтхаус снял с колышка в стене свою шапку и камзол и не очень нежно пнул Морга в излюбленную людоедами часть тела — ягодицу. — Пора идти на ночлег.

Бертон зажег для них еще одну свечу и вставил ее в фонарь из продырявленной жести. Мэтью, сунув пистолет под плащ, взял фонарь. Стоя по обе стороны от Морга, они с Грейтхаусом пожелали хозяину спокойной ночи и вышли в дождливую тьму, направляясь в сарай, где им предстояло провести утомительную ночь, в течение которой оба конвоира глаз не сомкнули, а их арестант почивал, словно в королевской постели.

На рассвете дождь превратился в противную морось, серые тучи, казалось, застряли в верхушках деревьев. Том вышел из домика помочь запрягать лошадей, Джеймс бежал рядом с ним. Морг позволил затолкать себя в повозку и улегся там в позе молчаливого наблюдателя. Грейтхаус подобрал свой плащ, выжал его и накинул на плечи — мокрый плащ на мокрый камзол, под которым была мокрая рубашка. Он забрался на облучок и взял в руки вожжи, а Мэтью снова сел лицом против движения, чтобы караулить преступника. Но, по правде говоря, Морг, похоже, не представлял сегодня угрозы: глаза его опухли от сна, а зевал он так, что казалось, у него вот-вот отлетит челюсть.

— Удачи вам! — крикнул им вслед Том.

Потом он поднялся по ступенькам в сопровождении Джеймса, семенившего за ним по пятам, и исчез за дверью избушки преподобного Бертона. Повозка двинулась сквозь густой туман, стелившийся по земле. Они миновали еще две заброшенные лачуги, и утопающая в грязи дорога, как и говорил Морг, повернула на юго-запад. Лес по обеим сторонам снова стал гуще. С деревьев капало, птицы притихли. Ветра, к счастью, не было — и без него все трое, промокнув, успели замерзнуть. Через некоторое время влево, в южном направлении, ответвилась еще одна дорога, и Мэтью предположил, что она-то, должно быть, и ведет в Бельведер. Грейтхаус поехал прямо, не сворачивая. Дорогой эту просеку, по которой они тащились, можно было бы назвать с тем же успехом, как белладонну приправой. Скоро на копыта лошадей и колеса повозки обильно налипла черная грязь, отчего они стали двигаться еще медленнее, а дорога ощутимо пошла в гору.

— Ну и дорога, черт бы ее побрал, — кисло произнес Грейтхаус, как будто это Мэтью был виноват.

— Господа! — подал голос Морг. — Могу я поинтересоваться, на что вы собираетесь потратить деньги?

Ни у Мэтью, ни у Грейтхауса не было ни малейшего настроения разговаривать. Морг поправил цепи, сел, насколько это было возможно, удобнее и подставил лицо колючему моросящему дождю.

— А я первым делом потрачусь на бритье и хорошенько отмоюсь. Потом куплю себе костюм. Такой, чтоб смотрелся солидно, — сообщил он. — И шляпу. Примерно такую, как у вас, Мэтью. Мне нравится этот фасон. Потом — билет на корабль. Хочу смыться отсюда как можно скорее. Забирайте себе эти колонии, джентльмены, в гробу я их видал! Кому в здравом уме нужны все эти… эти дикие земли? Скажите, мистер Грейтхаус, разве вы не скучаете по Лондону?

Ответа он не дождался.

— А я скучаю. Я не говорю, что собираюсь остаться в Лондоне. Зачем мне менять одну тюрьму на другую? Нет, я только ненадолго там остановлюсь, прикину, что к чему. А потом рвану-ка, пожалуй, в Европу. В любую страну, где нет войны: хватит, навоевался. — Он тряхнул головой взад-вперед, и с нее полетели брызги. — Постараюсь подыскать себе страну, — продолжал он, — где можно будет купить титул. Лорд Морг, или барон Морг, или маркиз де Морг. Я не сомневаюсь, что это возможно. В наши дни, да с такими деньгами, простолюдином быть невыгодно.

Лошади тащили повозку вперед и вверх, дорога все шла в гору. Дождю конца-краю не было видно, вода капала с треуголки Мэтью, стекала по лицу Грейтхауса с его насквозь промокшей шапки. Мэтью был уверен, что с тех пор, как начался подъем, они проехали не меньше двух миль. Кобылы тяжело переставляли ноги, а колеса повозки то и дело увязали и пробуксовывали в грязи.

— Вы ведь меня убьете, да?

Мэтью посмотрел Моргу в лицо. Арестант безразлично глядел на него, чуть склонив голову набок.

— Я бы убил, — сказал Морг, прежде чем Мэтью смог придумать ответ. — Ну, то есть на вашем месте. Денежки бы заполучил, а потом укокошил бы вас. Если бы вы были мной, понятное дело. — Он жиденько улыбнулся. — Ну а что? Что такое пять фунтов, когда перед тобой пятьдесят или больше? А я ведь всего лишь… как вы меня назвали, мистер Грейтхаус? А, да. Обычный преступник.

— Мы не собираемся вас убивать, — ответил ему Мэтью.

— Но и отпускать меня вы не собираетесь, так ведь? Вы не собираетесь выполнять свое обещание. Я же все понимаю. Мэтью, вижу это по вашим глазам. А если вы меня не отпустите и не убьете, что тогда расскажете своим нанимателям про эти деньги? То есть, когда мы приедем в Нью-Йорк, я должен буду сообщить им, что вы присвоили себе мои сокровища, — а с какой стати я должен молчать? Они, конечно, захотят взять часть себе, правда же? И, думаю, часть немаленькую. Да уж, про жадность-то я все знаю.

— Заткнись, — бросил через плечо Грейтхаус.

Они, кажется, наконец-то подъезжали к вершине этого довольно крутого косогора.

— Думаю, это для вас обоих задачка, — невозмутимо продолжал Морг. — Ну и для меня. Вы готовы поделиться деньгами с людьми, которые даже не осмелились замарать штаны, чтобы самим приехать за мной? А вы вдвоем делаете всю работу — и за какие-то несчастные пять фунтов! Чертовски обидно, джентльмены.

— Мэтью, — мрачно сказал Грейтхаус, — если он еще что-нибудь скажет, засунь ему в рот ствол пистолета.

— Вы же знаете: молодой человек не сделает этого. В пистолетах я, сэр, разбираюсь не хуже, чем в бритвах. А что, если бы пистолет выстрелил и вышиб мне мозги? Прощайте, денежки. Всего-то дел — Морга угрохали, но тогда Грейтхаусу и Корбетту не достанется ни единого пенни. Нет, сэр, разумно поступить вот как: вы даете слово, что отпустите меня, когда я покажу вам, где спрятан ларец, и потом… если вы не лжете, молодой человек… я буду очень благодарен, если вы действительно разрешите мне пойти своей дорогой. Я буду вспоминать вас с теплым чувством, восседая в Европе на шелковых подушках.

— Сделай нам всем одолжение и заткни свой проклятый… — Но тут рот закрылся у самого Грейтхауса: они достигли вершины холма, впереди шла вниз извилистая дорога, справа от которой рос густой лес, а слева земля обрывалась в лесистое ущелье, дно которого, лежавшее футов на пятьдесят ниже дороги, пряталось за клочьями тумана.

— Ой, мамочки, — произнес Морг, выглядывая за борт повозки. — Я и забыл про этот опасный спуск.

Грейтхаус крепко держал вожжи, хоть в этом и не было необходимости: лошади остановились как вкопанные, и одна негромко, боязливо заржала, будто хотела сказать: «Не заставляйте меня туда идти».

Арестант и конвоиры молча сидели под дождем. Грейтхаус нагорбил плечи, вода капала с его подбородка. Мэтью протер глаза, осторожно держа другую руку на пистолете под промокшим до нитки плащом. Морг медленно и тихо вздохнул и наконец сказал:

— До Форт-Лоренса отсюда чуть больше мили. Каков ваш выбор, господа?

Когда Грейтхаус прервал молчание, голос его прозвучал, как туго натянутая тетива на луке ирокеза.

— Н-но! — скомандовал он и тряхнул вожжами.

Лошади не сдвинулись с места. Грейтхаус снова встряхнул вожжами, на этот раз с чувством, и одна из кляч тронулась, потянув за собой напарницу, вздумавшую упрямиться. Повозка покатилась вперед по бегущим вниз ручьям грязи.

— Следи, чтоб мы не свалились в пропасть, — сказал Грейтхаус Мэтью, что было лишним: Мэтью и так уже прикидывал, сколько дюймов остается между колесами и гибелью.

Хоть копыта лошадей и врезались в грязь, повозка могла в любой момент съехать влево. И тогда, если Грейтхаусу не удастся вовремя выправить положение, их вынесет за обочину и они рухнут вниз, где их кости десятки лет будут лежать, никем не замеченные в туманном лесу.

Когда они спустились еще ярдов на шестьдесят, стало ясно, что истерзанная временем и непогодой дорога сужается.

— Обрыв совсем рядом, — сказал Мэтью. — Не дальше двух футов.

Он вдруг спохватился, что на несколько минут совсем забыл о Морге, и представил себе, как тот мощным рывком бросается на него и швыряет в объятия смерти. Но, посмотрев на Морга, он убедился, что арестант не подвинулся ни на дюйм, глаза его закрыты, а на лицо сыплется морось.

Они продолжали спускаться по скользкой грязи. Мэтью с тревогой смотрел, как левый край дороги становится все у´же в тех местах, где прежние проливные дожди отстригли большие куски земли. Лошади заржали и задергали головами, и Грейтхаус бросил взгляд влево, чтобы самому увидеть, насколько колеса приблизились к краю. До пропасти оставалось уже меньше десяти дюймов. Ему стало не по себе, он тут же натянул вожжи и скомандовал:

— Тпру!

Морг открыл глаза.

Грейтхаус поставил повозку на тормоз. Потом развернулся, вытер плащом глаза и мрачно уставился на арестанта.

— Что будем делать? — спросил Мэтью.

— Не нравится мне эта дорога гадская. Не хочу, чтобы упряжка слишком далеко вниз ушла: вдруг там еще больше размыто. — Грейтхаус оглянулся на уже пройденный путь. — И развернуться негде. Ехать задним ходом — та еще работенка будет.

— Я задал вопрос.

— Я слышал. — Грейтхаус метнул на него взгляд, от которого кровь могла бы застыть в жилах. — Единственное, что мы можем сделать, если хотим попасть в форт, — это пойти пешком.

— Правильное предложение, — сказал Морг.

Произнеся это, он едва успел сделать вдох, а Хадсон Грейтхаус уже сорвался с сиденья и оказался перед ним, а когда Грейтхаус вот так решительно налетал на кого-нибудь, можно было не сомневаться: объекту его гнева не поздоровится. Грейтхаус схватил Морга одной рукой за грудки, а другой — за лоскутную бороду и придвинулся лицом к лицу арестанта, сверля его глазами, которые можно было бы принять за фонари, горящие адским пламенем.

— Молчать! — прошипел Грейтхаус. — И чтоб никаких выходок.

Голос его дрожал — не от страха, а оттого, что он вышел из себя, а выходить из себя, как давно успел понять Мэтью, было одной из основных черт его характера.

Морг, подчинившись приказу, молчал. Его лицо было непроницаемо, по нему ничего нельзя было прочесть.

Грейтхаусу понадобилась минута, чтобы успокоиться. Он продолжал держать арестанта за рубашку и бороду.

— Да, пойдем пешком. Да, придется отпереть твои кандалы. Ты ведь этого и хотел? Ты ведь ждал, что это произойдет, правда?

Морг, выполняя первую из двух команд Грейтхауса, не произнес в ответ ни слова.

— До места еще точно больше мили, — сказал Мэтью, глядя на длинный спуск.

— Ты тоже помолчи. Дай пораскинуть мозгами.

Дурной знак, подумал Мэтью. Человека действия довели до того, что ему приходится размышлять.

— Ларец тяжелый? — прозвучал следующий вопрос. Не дождавшись ответа, Грейтхаус закрутил Моргу бороду. — Сейчас можно говорить.

Судя по глазам убийцы, ни малейшего неудобства он не испытывал. Видимо, прекрасно умеет подавлять болевые ощущения силой мысли, подумал Мэтью.

— Один человек унесет.

— Тогда ладно. Но заруби себе на носу: я всю дорогу буду держать тебя на прицеле, и, клянусь Богом, попробуй только отмочить какую-нибудь штуку, которая мне не понравится, я отстрелю тебе коленную чашечку. Понял?

— Я слышу вас, сэр. Но зачем мне отмачивать штуки: я хочу рассчитаться с вами ничуть не меньше, чем вы хотите сказать мне «прости-прощай».

Грейтхаус подержал его еще несколько секунд, чтобы показать, кто тут главный, и отпустил. Достав из кармана ключ, он отпер наручники и ножные кандалы, а Мэтью смотрел на это со все возрастающим беспокойством: явно они делают что-то не то.

Морг потер запястья.

— Сэр, прошу вас, — сказал он вкрадчивым голосом, — бросьте, пожалуйста, этот ключ в пропасть.

Грейтхаус помотал головой, зажав ключ в кулаке.

— Ну вот, я так и знал. — Губы Морга искривились в слабой полуулыбке, которая могла довести до белого каления. — Речь ведь идет о доверии, правда? Я верю, что вы — оба — поступите так, как обещали, хоть этот простачок-священник и не заставил вас поклясться. Почему я должен вести вас туда, где спрятано сокровище, если вы не хотите хотя бы — хотя бы! — сделать жест доброй воли и поручиться, что снова не наденете на меня кандалы, как только ларец окажется у вас в руках? — Грейтхаус ничего не ответил, и арестант бросил на него злой, раздраженный взгляд, а потом обратился к Мэтью: — Молодой господин, скажите ему, что, если он не выбросит ключ, я никуда не пойду.

— Тогда так и будем сидеть здесь, или как? — сказал Грейтхаус.

— Да, — ответил Морг. — Будем сидеть.

Они, не двигаясь, в упор смотрели друг на друга. Внезапно Грейтхаус резко выбросил вперед руку, намереваясь снова схватить Морга за бороду, но, прежде чем он успел коснуться ее, тот с необыкновенной силой, от которой Мэтью пришел в ужас, вцепился в его запястье грязными пальцами с острыми, зазубренными ногтями.

Морг довольно спокойно сказал:

— Сэр, вы забываетесь. Мы больше не конвоиры и арестант. Теперь мы партнеры.

— Черта с два!

— А вот и да, черт возьми, — сказал Морг и с досадой отпустил запястье Грейтхауса. — Если вы хотите, чтобы я проводил вас до форта, мне нужна гарантия, что вы не поведете меня обратно и снова не напялите на меня эти кандалы. Вы торжественно пообещали, что отпустите меня и не будете убивать. Я поверил вам на слово. Теперь докажите, что вам можно верить: бросьте ключ вниз.

Грейтхаус посмотрел на Мэтью, ожидая какой-нибудь помощи, и тот впервые увидел в его глазах выражение беспомощности. Ужасно было обнаружить эту пробоину в доспехах рыцаря. Но Мэтью понимал, что и его собственная кольчуга не без ржавчины, отчего они и попали в этот переплет.

— Твою мать, — сказал Грейтхаус, обращаясь ко всему миру.

Он сделал глубокий вдох, потом выдохнул сквозь стиснутые зубы и замахнулся для броска.

— Хотя нет! — Морг вытянул руку с раскрытой ладонью. — Лучше я сам его брошу. — Его глаза глядели на Грейтхауса из-под тяжелых век. — И между прочим, по-моему, вы переложили ключ в другую руку ровно перед тем, как хотели снова покрутить мне бороду. Кажется, сейчас он у вас в кармане камзола, слева.

Грейтхаус опустил голову. Потом снова поднял глаза, смущенно (а может быть, и дерзко) улыбаясь.

— Как ты сказал в больнице, не стоит винить ветер за то, что он хочет дуть.

— Верно. Правда, нескольких человек мне пришлось почикать за то, что они пытались направить свой ветер в мою сторону. Будьте добры, ключ.

Он пошевелил своими отвратительными пальцами.

— В следующий раз, я так понимаю, ты потребуешь отдать тебе пистолет?

Грейтхаус вынул ключ из левого кармана камзола и опустил его в ладонь Морга.

— Не обязательно. Я верю, что вы меня не застрелите — во всяком случае, пока не доберетесь до ларца. Кроме того, сырая погода не очень полезна для пороха.

Морг швырнул ключ в пропасть. Далеко внизу едва слышно звякнул по стволу дерева металл. Избавившись от помехи, стоявшей на его пути к аристократическому титулу, негодяй по-королевски лучезарно ухмыльнулся:

— Ну что же! В путь, джентльмены?

Не обращая внимания на Мэтью, показавшего из-под плаща дуло пистолета, чтобы арестант не расслаблялся, Морг слез с повозки. Утопая ногами в грязи, он весело зашагал по предательской дороге в долину Форт-Лоренса.

Грейтхаус тоже стал спускаться с повозки.

У Мэтью сдавило в горле, как будто его душили. Он понял, что должен признаться. Признаться, пусть комкая фразы и путаясь в словах. Он протянул руку и вцепился в рукав своего партнера.

— Хадсон, — начал он таким голосом, как будто его уже почти удавили.

Грейтхаус посмотрел на него, вскинув густые седые брови.

— Послушайте, — продолжал Мэтью. — Нам не нужно туда идти. Я должен вам кое-что…

— Господа, вы идете? — крикнул Морг, прошедший уже ярдов двадцать и замерший в ожидании.

— Спокойно, сейчас. — Грейтхаус говорил приглушенным голосом. — Я с ним справлюсь, Мэтью. Не бойся. Ключ от кандалов остался у меня в кармане. Он выбросил ключ от моей комнаты в пансионе. — Грейтхаус повернул голову в сторону Морга. — Идем, идем! — крикнул он и спрыгнул с повозки в грязь.

Мэтью смотрел, как он спускается по дороге за Моргом. «Сырая погода не очень полезна для пороха». Что верно, то верно. Вот в руке у него пистолет, но, когда понадобится спустить курок, проку от оружия может оказаться как от козла молока. Жаль, что Грейтхаус не захватил с собой шпагу, ей бы никакая непогода не помешала. Придется слезать с повозки и встретиться с тем, что ждет его впереди, придется запихнуть чувство вины поглубже внутрь, туда, где раньше у него было мужество. Неужели он и вправду сам начал верить в эти пустопорожние сказки, печатавшиеся в «Уховертке», о том, какой он герой и звезда? Неужели за время, прошедшее с лета, он успел так низко пасть?

Грейтхаус остановился, чтобы подождать его, а впереди остановился и Морг — его можно было бы назвать убийцей с хорошими манерами.

Когда сапоги Мэтью опустились в грязь, он почти ожидал, что земля сейчас разверзнется под ним, он соскользнет вниз и полетит в беспросветную тьму, где для его утешения в Аду растоплен новый зимний камин.

Он двинулся под уклон, влача невидимые оковы, которые даже самого богатого человека превращают в арестанта.

Глава 13

Идя за Грейтхаусом на расстоянии нескольких ярдов, Мэтью дважды чуть было не заговорил о деньгах профессора Фелла, но оба раза его останавливал внутренний голос, внушавший: «Ты же слышал, что он сказал? Он сказал: „Не бойся“. Здоровяк принял решение, и он тебе все зубы пересчитает, если ты сейчас, в самый неподходящий момент, сообщишь ему, что деньги есть и их хватит, чтобы купить Зеду свободу. Так что удружи самому себе, держи-ка рот на замке».

Мерзкий дождик все не переставал. Они шли сквозь клочья тумана, от которого у Мэтью отнюдь не становилось легче на душе. Туман медленно дрейфовал вокруг них, как будто затягивая в свою туманную глубь, и Мэтью вспомнил о красном сургучном осьминоге и его восьми щупальцах, вытянутых, чтобы захватить мир.

Впереди, там, где спуск достигал нижней точки, за пеленой тумана стала вырисовываться темно-зеленая стена высотой футов пятнадцать, испещренная большими неровными пятнами винно-красного и бледно-желтого цвета. Сначала Мэтью подумал, что это просто лес здесь так густо растет, но, когда они прошли еще с дюжину ярдов, стали различимы отдельные черные бревна, заостренные сверху, и паутина ползучих и вьющихся растений, наступающих из глухих лесов, чтобы предъявить права на остатки Форт-Лоренса. И никаких признаков жизни, полная тишина. Дорога поворачивала чуть влево и входила в форт через рваный, обугленный проем, где когда-то, наверное, были главные ворота. Вдруг справа в лесу с треском пронеслось что-то тяжелое и темное, заставив даже Морга неподвижно застыть в грязной колее. Неизвестное животное (может быть, олень или дикий кабан) пробежало сквозь густой подлесок и исчезло из виду.

— Дай пистолет, — сказал Грейтхаус, и Мэтью с облегчением отдал оружие. Морг, стоявший немного впереди, снова было пошел, но Грейтхаус крикнул: — Стой!

И босой зверь — мастер парикмахерского искусства и кровавой резни — кротко, как ягненок, повиновался.

Когда они приблизились к форту, стало ясно, что огонь нанес голландцам непоправимый урон. Большие куски бревенчатой стены выгорели, и даже спустя три десятилетия под сетью ползучих растений можно было увидеть, как свирепствовало здесь пламя. Над передним правым углом, где, очевидно, раньше была сторожевая вышка, теперь хаотично громоздились балки, бревна и доски, скрепленные черными вьющимися стеблями; остроконечная, как ведьмовской колпак, крыша обрушилась и нависала над стеной под невероятным углом, бросая вызов земному притяжению. Мэтью заметил в стене бойницы, достаточно широкие, чтобы из рыльца мушкетона можно было пальнуть зарядом гравия, гвоздей, стекла или круглых свинцовых пуль. Но исход последнего сражения наверняка решили луки и томагавки, и Мэтью пытался представить себе, сколько сотен наконечников засело в бревнах. И сколько скелетов лежит за разрушенными стенами.

— Красота, правда? — Морг остановился перед дырой на месте бывших ворот. Уперев руки в бока, он любовался фортом, как будто уже стал графом и осматривает свои владения — замок безумца. — Мы нашли его по старой карте. Местечко что надо — тут парочка работящих разбойников могла денек-другой отдохнуть и пересчитать золотишко в безопасном окружении всеми забытых мертвецов. — Он во весь рот улыбнулся своим новым партнерам. — Ну что, войдем?

— Только после тебя, — махнул пистолетом Грейтхаус.

— Зачем же вы все размахиваете этой штукой? Я думал, мы уже перелистнули эту страницу. — Морг вдруг нахмурился и схватился за живот. — О боже, — сказал он. — Я терпел из уважения к вам, джентльмены, но сейчас мне очень надо пойти опростаться. Прошу извинения.

Он двинулся налево и стал спускаться в овражек, заросший кустами и засыпанный листьями.

— Эй, ты куда? — шагнул в ту же сторону Грейтхаус.

— Я ж вам сказал. — Морг метнул на своих конвоиров злобный взгляд. — Хотите меня за ручку подержать?

Он сошел в овраг, не обращая внимания на пистолет, и спустил штаны, явив свету большую белую задницу; Грейтхаус и Мэтью немедленно отвели глаза.

— Только чтобы оставался все время на виду! — приказал ему Грейтхаус, отойдя на несколько шагов в сторону.

Испражняясь, Морг страшно и громко бранился, кряхтел и тужился. Мэтью была видна только его макушка, а все, что находилось ниже, ему созерцать вовсе не хотелось. Наконец дикие звуки прекратились, послышался шорох сгребаемых в горсть и, вероятно, используемых по назначению листьев, и Морг, натянув серые бриджи, снова появился перед ними. Сзади у него развевался длинный нижний край серой рубахи.

— Спасибо, — сказал Морг. — Теперь я готов.

— Иди первым, — распорядился Грейтхаус. — И не торопись.

Морг вошел в мертвый форт, Грейтхаус отставал от него на несколько футов, а за ним следовал Мэтью.

За стенами лежал в руинах небольшой городок. Дорожки, по которым между бревенчатыми домами когда-то ездили на лошадях, заросли сорняками и были усыпаны обломками бочек, черепками и другим мусором. Огонь пожрал почти все, что находилось внутри построек, вплоть до хвороста для розжига. Перевернутый фургон и ставни, срубленные с оконных коробок немногих уцелевших домишек, свидетельствовали о том, какой погром тут был учинен. Двери были сорваны с петель и отброшены в стороны. Войдя в городок, индейцы методично разрушали дом за домом, и, наверное, немногие из жителей прожили еще хоть один час.

Скелетов среди развалин Форт-Лоренса Мэтью не заметил и был этому рад. Может быть, индейцы вынесли трупы, а возможно, позже сюда пришли другие голландцы, чтобы забрать тела своих соплеменников. Место тем не менее было зловещее, и воображение с готовностью ворошило кучи холодного пепла, чтобы увидеть там тлеющих призраков.

Одно было хорошо во всей этой картине: моросящий дождь стал мельче, хотя над ними все так же низко нависало свинцовое небо. С запада повеял не по-осеннему студеный ветерок.

Грейтхаус и Мэтью шли за Моргом к центру разрушенного форта. Мэтью отпрянул, едва не наступив на голову маленькой глиняной куклы, чьи покрашенные в синий цвет глаза внимательно смотрели на него из сорняков, а туловище было растоптано в прах. Вскоре они оказались у нескольких уцелевших бревенчатых домиков и двух строений (это, очевидно, были сарай и небольшой амбар), расположенных вокруг общей территории с каменным колодцем под островерхой крышей. И сарай, и амбар пострадали от пожара, но как-то устояли. Дома находились в разных стадиях разрушения. Морг направился к одному из них, у которого, по крайней мере, сохранилась крыша, и Мэтью понял, что они добрались до разбойничьего укрытия.

— Стой! — сказал Грейтхаус, когда Морг уже собирался войти в проем, где раньше была дверь.

Морг остановился на пороге и подождал их, скривив рот, что, видимо, выражало досаду.

— Как вам будет угодно, сэр. Хотите войти первым, убедиться, что я не замыслил тут ловушку и под вами не провалится пол?

Грейтхаус заглянул в дом, Мэтью последовал его примеру. Внутри царил полумрак — хотя ставен на окнах не осталось. Мало что можно было различить.

— Ну иди, — велел Грейтхаус, ткнув Морга в спину пистолетом, и тот пошел, оставляя на половицах грязные следы босых ног.

В единственной большой комнате царили мрак и аскеза — так тут, конечно, было с самого дня постройки дома. Но Морг и Раттисон все-таки сумели в нем худо-бедно обустроиться. На полу в двух местах была постлана солома, как на спальном месте Джеймса, только здесь ее было больше — столько, сколько нужно человеку. В камине из нетесаного камня лежали холмик золы и несколько головешек, а рядом с очагом стояли кастрюли и сковородки, свидетельствовавшие о том, что по крайней мере один из головорезов пытался тут что-то готовить. Между двумя обшарпанными стульями стоял кожаный сундук, служивший, должно быть, столом. В углу на дощатом полу лежали два аккуратно свернутых шерстяных одеяла, показывавших, что даже посреди разрухи у кого-то сохранялась привычка к порядку. И Грейтхаус, и Мэтью быстро приметили длинную деревянную лопату с железной окантовкой на полотне штыка, прислоненную к камину.

К этому-то орудию и вознамерился двинуться Морг, но тут Грейтхаус гаркнул:

— Погоди!

Морг не обратил на это внимания, и тогда Грейтхаус большим пальцем поставил курок пистолета на боевой взвод.

Морг, протянувший руку к лопате, замер.

— Я полагаю, вы хотите получить ларец. Так? Тогда понадобится эта штука.

Грейтхаус продолжал целиться. На его челюсти задергался маленький мускул.

— Ну ладно. Действуй.

Морг подошел к одной из соломенных подстилок и ногой отбросил ее в сторону. Мэтью предположил, что Морг мог не полностью доверять Раттисону, хоть они и были товарищами, и спал на сокровище. Арестант воткнул лопату в пол, поддел короткую доску и отложил ее в сторону. Затем поднял и убрал еще три доски. Шагнув назад, он театрально поклонился и сказал:

— Господа, ваше богатство ждет вас.

Грейтхаус и Мэтью осторожно, следя за лопатой в руках Морга, приблизились и заглянули вниз. Увидели они там лишь квадрат насыпанной соломы.

— Оно закопано, — объяснил Морг. — Вы будете копать или я?

— Ты, — ответил Грейтхаус. — Но если хоть что-нибудь попадет нам в лицо…

— Человек с пистолетом боится какого-то сена, — грустно улыбнувшись, сказал Морг. — Куда катится мир?

Он принялся раскапывать солому и очень аккуратно укладывать ее рядом на пол.

— А вы хорошенько постарались укрыть это понадежнее, — сказал Мэтью, наблюдая, как работает Морг. Сердце у него забилось сильнее. Когда ларец будет выкопан, надо будет как-то умудриться загнать арестанта обратно в повозку, поднявшись вверх по дороге, несмотря на все его сопротивление. — Подозреваю, вы не так уж доверяли Раттисону?

— Я никому не доверяю — не важно, нравится мне он или нет. — В сером сумраке взвивались вверх клочья соломы. — Но меня больше беспокоили индейцы. Они тут до сих пор шастают: я видел их, когда рыскал по округе. Незачем было бы им наткнуться на ларец, полный золотых побрякушек, который бы просто стоял… — Тут железный край лопаты глухо ударился обо что-то твердое. — Ага! Видите, не очень глубоко зарыто, но все-таки спрятано. Подержите.

Он протянул Мэтью лопату. Тот сначала быстро взглянул на Грейтхауса и взял ее только после того, как старший партнер согласно кивнул.

Морг встал на колени. Двумя руками он убрал последний слой соломы и извлек предмет, завернутый в грязную мешковину. Двигаясь медленно, так как предмет, похоже, был увесистый, он снял мешок и бросил его на пол.

— Вот, — сказал он с подчеркнутой гордостью. — Плод нашего договора.

Это был обыкновенный ящик из полированного темного дерева, высотой около шести дюймов. Морг повернул его так, чтобы они увидели две латунные защелки, расположенные вертикально по обе стороны от замочной скважины.

— Открою его для вас, — быстро произнес Морг и положил палец на одну из защелок.

— Не так быстро. — В голосе Грейтхауса слышалось напряжение. Он по-прежнему держал в руке пистолет, целясь теперь просто в правую половину Морга. — Там есть замок. Где ключ?

— Он не нужен. Замок не заперт, ручаюсь вам.

— Логично было бы запереть, прежде чем закапывать. Я бы запер.

— Сэр. — Морг снова улыбнулся, как будто разговаривал с дурачком. — Это же ларец, а не змея. Он вас не укусит.

— Я по опыту знаю, мистер Морг, что ящик вполне способен укусить. Особенно если в нем спрятан нож на пружине или пистолет. Сырая погода, может, и не очень хороша для пороха, но этот ящичек вряд ли отсырел в своем гнездышке — в мешке, да еще в соломе. Такая у тебя задумка? Там пушка?

— Нет, а ключа у меня и не было никогда. Это вас устраивает? Можно я его уже открою, и мы сделаем, что хотели?

Его палец снова потянулся к защелке.

— Нет, я сказал. Спокойно, не торопись. — На этот раз Грейтхаус направил ствол пистолета Моргу в голову. — Давай-ка выйдем на свет. Пошли.

Вздохнув, Морг с коробкой в руках пошел к двери, а Грейтхаус последовал за ним. Мэтью оставил лопату и двинулся за ними, но тут его взгляд остановился на мешке. Вернее, в глаза ему бросилось то, что было там написано ярко-красной краской. Он подобрал мешок, поднес его к тусклому свету, сочившемуся сквозь ближайшее окно, и прочел слова: «Колбаски миссис Таак». Ниже шла фирменная надпись: «Таакое удовольствие».

— Мэтью! — позвал его Грейтхаус. — Идем!

Странно, подумал Мэтью. В этом было что-то очень странное. Впрочем, почему бы разбойникам с большой дороги не лакомиться острыми колбасками, как и завсегдатаям заведения Салли Алмонд. А может, они прибрали к рукам партию товара, который кто-то вез в Нью-Йорк. Но все равно… странно.

Он бросил мешок обратно в проем между досками и вышел из дома.

Морг был уже почти у колодца. Он остановился, повернулся и стал ждать, пока подойдут Грейтхаус и Мэтью. Взгляд его метался между ними.

— Не доверяете мне — откройте сами. А лучше — пусть Мэтью откроет, у него, кажется, не только ума хватает, но и храбрости.

— Я открою, — раздраженно ответил Грейтхаус, но было видно: что-то ему тут не нравится. — А ты стой и держи ящик, и защелки пальцами своими не трогай. Мэтью! — Он протянул Мэтью пистолет. — Направь на него и, если нужно будет, стреляй. Сможешь?

Мэтью взял пистолет и кивнул, хотя и не был уверен, что сможет. В голосе Грейтхауса звучало напряжение — значит, может, и правда придется всадить в Морга пулю; может быть, арестант их надул, а Грейтхаус снова чувствует, что теряет самообладание. Мэтью отлично стрелял по мишеням во время тренировок и грозил Моргу, размахивая пистолетом, но теперь правила игры изменились.

— Поосторожнее с этим, Мэтью, — мягко посоветовал ему Морг. — Вы же не хотите, чтобы ваш единственный выстрел пропал зря, и упаси вас Бог по ошибке попасть в мистера Грейтхауса.

После этих слов Мэтью отвел дуло пистолета на несколько дюймов в сторону.

— Хватит болтать, — сказал Грейтхаус.

Он стоял футах в десяти от Морга, а тот протягивал ему ларец, ожидая, пока он его откроет. Но что-то останавливало Грейтхауса. Наверное, своим звериным инстинктом чует, что тут попахивает вероломством, подумал Мэтью.

— Идите же сюда! Он тяжелее, чем кажется, поверьте. Там ведь столько монеток, — сказал Морг. Грейтхаус по-прежнему не двигался с места, и Морг добавил: — Ну хорошо, я поставлю его на землю и отойду в сторону. Вы можете наклониться и…

Он сделал движение, как будто опускает ларец на землю рядом с колодцем.

— Ни с места! — приказал Грейтхаус. — Стой, где стоишь! Чтоб руки твои было видно. Не впервой мне напороться на ларец с потайным рычагом, выкидывающим лезвие.

Морг засмеялся, но после первых же звуков его голос задребезжал гневом.

— Это же всего лишь ящик, мать вашу! Видите? — Он стал поворачивать ларец, показывая его под разными углами. — И он тяжелый! Господи Исусе, мне что, стоять здесь, пока я в землю не врасту?

— Мэтью! — сказал Грейтхаус, не сводя взгляда с Морга. — Сдвинься вправо футов на пять и вперед на три. Важно не промахнуться.

Он подождал, пока Мэтью займет более выгодную для стрельбы позицию, правда, самого Мэтью это перемещение нисколько не успокоило. Затем Грейтхаус приосанился, как будто решившись бросить вызов судьбе, сделал несколько шагов и остановился перед своим оппонентом.

— Ларец откроется, если отвести защелки в стороны, — объяснил Морг. — Большим пальцем влево и большим пальцем вправо. Просто, правда?

Грейтхаус положил большие пальцы на латунь и нажал. Ничего не произошло.

— Он заперт.

— Да нет же. Может, механизм немного заело. Давайте я?

Грейтхаус попробовал еще раз. Левая защелка сдвинулась со слабым, скользящим металлическим звуком, но правая не поддавалась.

— А я-то думал, вы мужчина, — сказал Морг.

Грейтхаус сильнее нажал на защелку справа, и она подвинулась, тоже со звуком металла, скребущего по металлу.

То, что случилось дальше, навсегда запечатлеется в памяти Мэтью, хотя все происходило со стремительностью и неистовством смерча.

Когда вторая защелка дошла до упора, в какую-то долю секунды раздался оглушительный, загоняющий душу в пятки треск пистолетного выстрела в упор.

Из замочной скважины в лицо Грейтхаусу, ослепив его, ударил белый сгусток порохового дыма и искр. Мэтью подпрыгнул от хлопка, прицелился, палец его лежал на спусковом крючке, но ему пришлось пригнуться, уворачиваясь от дымящегося ларца, который Морг, чья бородатая рожа превратилась в один оскалившийся рот, швырнул ему в голову. Ларец попал в треуголку, и она, крутясь, слетела. Мэтью поскользнулся и упал, курок был спущен, кремень высек искру, пистолет выстрелил, и пуля со свистом отрикошетила от стенки колодца за спиной Морга. Грейтхаус, пошатываясь, отступал назад, прикрывая руками лицо, но тут Морг бросился на него, и Мэтью стал свидетелем жуткой, фантастической метаморфозы.

Морг летел к своей жертве и с каждым шагом словно увеличивался в размере. Он рос, одежда становилась ему теснее, как будто он наконец дал волю мышцам и сухожилиям, которые до этого сжимал, чтобы казаться меньше. Позвоночник его удлинился, грудь расправилась, плечи набухли. У Мэтью мелькнула безумная мысль: он выползает из норы. На губах Морга застыла отвратительная ухмылка, голубые глаза расширились, вспыхнули исступленным огнем, словно он предвкушал убийство. Морг запустил руку под рубаху сзади и что-то вытащил. Мэтью разглядел гладкий серебристый цилиндр — похоже на врачебный инструмент. Арестант скрутил колпачок. Блеснуло кривое лезвие. Согнутой рукой Морг ухватил Грейтхауса за шею, сжал так сильно, что к щекам партнера Мэтью прилила кровь, а затем стал с остервенением раз за разом вонзать нож Грейтхаусу в спину, между лопаток.

Пока Мэтью пытался встать на ноги, Морг успел всадить нож трижды. До четвертого удара оставались какие-то доли секунды. Мэтью хрипло вскрикнул и сделал единственное, что пришло ему на ум: запустил в Морга пистолетом, который полетел, кувыркаясь, в направлении его головы, но попал в плечо. Арестант пошатнулся и не смог довершить пятый удар ножом, но удержал Грейтхауса, а потом внезапно поднял его и бросил, как мешок с зерном, в колодец.

Грейтхаус головой вперед ухнул через край. С ворота свисала веревка с ведром, но ухватиться за нее он никак не успел бы. Снизу раздался всплеск воды.

Теперь главной целью остался Мэтью.

Перед ним во всей красе своего злодейства стоял душегуб с физиономией Сатаны, которого он видел во время первого приезда в Уэстервик. Теперь притворяться было незачем. Незачем было надевать на себя личину. Осклабившись, хищник поднял свой окровавленный тонкий нож и сказал жалобным голоском:

— Ну что, побежишь? Давай! Беги!

Эхо доносило из колодца, как там захлебывается Грейтхаус. Вот-вот утонет — не в воде, так в собственной крови, подумал Мэтью.

Он рискнул оглянуться на ларец, валявшийся в нескольких ярдах за спиной. И тут же услышал шаги Морга, стремительно надвигавшегося на него. Мэтью бросился к ларцу, оказавшемуся крепким и не раскрывшемуся при падении на землю, поднял его и обнаружил, что он тяжел, как чувство вины. В сложившемся положении мускулы нужно было побеждать умом, и он изо всех сил швырнул ларец в Морга, когда тот уже тянулся крючковатыми ногтями к его лицу, а лезвие ножа подлетало к горлу.

Ларец угодил Моргу в грудь и отпал, как птица, ударившаяся о кирпичную стену. Но от удара у Морга перехватило дыхание, что дало Мэтью возможность поднырнуть под руку с ножом, молотившую по воздуху, и метнуться туда, куда ему было нужно.

Мэтью прыгнул в колодец.

Ухватившись за веревку с ведром, он соскользнул вниз, в сырую тьму, так быстро, что сдираемая с рук кожа чуть не задымилась. С этой болью он разберется позже. Вдруг он врезался в холодную воду, подняв облако брызг, и едва не оседлал Хадсона Грейтхауса. Одной рукой он вцепился в ведро, а другой обхватил Грейтхауса за грудь.

С ворчанием закрутился деревянный ворот. Веревка натянулась. Мэтью поднял голову и увидел, что с высоты футов двадцать на него глядит Морг. Мерзавец рукояткой ворота поднимал ведро.

За которое Мэтью уцепился что есть сил, подгребая ногами и противостоя вороту. Рядом кашлял и отплевывался Грейтхаус, вскоре он стал колотить по воде руками и ногами, видимо приходя в чувство и борясь за свою жизнь.

— Ну ладно! — Морг отпустил рукоятку, признав свой проигрыш в этой небольшой схватке. Голос его эхом отразился между каменных стенок. — Решил, что ты такой умный, да, Мэтью? Неужели ты думаешь, что я позволю вам вылезти оттуда? Ну, подождите там немного, у меня для вас кое-что есть!

Он исчез из виду.

— Ух… — выдохнул Грейтхаус. — Черт.

— Держитесь за меня, я не дам вам утонуть.

— Ну и… дурень же… ты!

— Просто держитесь, слышите? — (Ответа не последовало; Грейтхаус дышал сбивчиво, изо рта его вырывался влажный воздух.) — Слышите?

— Слышу, — ответил Грейтхаус, но так вяло и изнуренно, что Мэтью испугался, как бы он не потерял сознание.

Сверху послышались звуки ударов. Мэтью увидел, как мелькнула лопата с железной кромкой — ею Морг пытался выбить ворот из стоек. Вдруг веревка ослабла, и деревянный вал, на котором она была закреплена, полетел в колодец. Мэтью согнулся, чтобы защитить Грейтхауса, и мощный удар пришелся ему в левое плечо. Веревка осела в воду, свернувшись вокруг них кольцами.

— Сколько веревочке ни виться, все равно конец будет! — Тут медленно зазвонил погребальный колокол: это засмеялся Морг, весьма довольный своим остроумием. — И могилки вам есть чем выкопать! — Он замахнулся и бросил лопату в колодец — чтобы добить, и побольнее.

Мэтью снова прикрыл Грейтхауса своим телом. Но лопата ударилась железным кантом о камень, полетели искры, она стала отскакивать от стен и сильно замедлилась, когда упала в воду рядом с Мэтью. Штыком вниз она пошла ко дну и вскоре исчезла.

Исчез и Тирантус Морг.

— Проклятье, — сказал Грейтхаус, поднимая лицо из воды. Шерстяной шапки на нем не было, волосы прилипли к голове. Ноги в воде едва шевелились. — Мне конец.

— Нет, не конец.

— Ты… не понимаешь. Этот гад нас надул. Ларец пальнул в меня.

— Помолчите и поберегите силы.

— Думал, выстрел убил меня. — Грейтхаус поморщился, и лицо его снова стало уходить под воду. Мэтью уже хотел схватить его за подбородок, но он выплюнул воду, откашлялся, потом втянул в себя воздух. — Ножом меня колол. Старый трюк.

— Старый трюк? О чем вы?

— Он у него в заднице был. Когда он… гадить пошел. Вытащил. Тогда еще… мне сказал, сказал же.

Грейтхаус говорил бессвязно. Но Мэтью понял, о чем он. Морг сам же сказал еще в больнице: «Честь заглянуть мне в задницу они уступили вам». Мэтью решил, что серебряный цилиндр с лезвием внутри — это, наверное, медицинский инструмент. Возможно, он был украден из сумки врача в заведении квакеров, а похищение было замаскировано под нападение на другого пациента. Морг хитер и способен на все. Неизвестно, как давно он прятал нож, чтобы воспользоваться им, когда придет время. И вот сегодня время подоспело.

— Должен с вами попрощаться! — крикнул сверху Морг. — И еще хочу сказать, что с вами было нескучно.

Грейтхаус промычал что-то нечленораздельное. Мэтью ничего не сказал, он сосредоточенно работал в воде ногами. Ему было холодно, болели плечо и ободранные руки, держаться самому и не давать пойти ко дну Грейтхаусу становилось все труднее.

— Будет не так уж и страшно, — сказал Морг. — Я имею в виду, тонуть. Самую малость помучитесь, и все. Но мне-то легко говорить, да?

— Мы еще не умерли, — ответил Мэтью.

— Умерли, умерли, — возразил Морг. — Только пока еще не смирились с этим.

У Мэтью начинали болеть ноги. Рядом Грейтхаус дышал так, как будто это телега грохотала по булыжной мостовой.

— Спасибо, что дали мне размяться. — Темная фигура Морга, лица которого не было видно, склонилась над краем колодца. — Хоть суставы заржавевшие поупражнял. Приятно знать, что мое умение судить о людях не пострадало за время, проведенное вдали от развлечений, которые предлагает нам сей мир. Итак, прощайте, господа, и да сгниете вы в самой глубокой яме Преисподней, отведенной для тех, кто возомнил себя такими умниками.

Он отвесил безликий поклон, отошел от колодца и исчез из поля зрения Мэтью.

— Морг! Морг! — прокричал Мэтью, но тот не вернулся, и Мэтью перестал звать его — в этом не было смысла, да и имя убийцы сильно отдавало трупами.

Он продолжал подгребать ногами и пытался думать, чтобы успокоиться и не сгинуть во власти ледяных щупалец паники. Что там Морг говорил про место, которого не найдут, пока он — Мэтью — и Грейтхаус не сгниют в могилах?

Или на дне колодца.

«Я не могу сдаться! — думал он. — Какой-нибудь выход должен найтись!»

«Только пока еще не смирились с этим».

— Да, — сказал Мэтью и услышал возвращающийся к нему собственный голос; даже сейчас в этом было что-то жуткое. — Не смирился.

Грейтхаус содрогнулся. Потом глубоко, страшно вздохнул.

— Сил больше нет, — сказал он. — Ни… черта. От меня не осталось.

И, поняв, что он не всесилен в мире, полном невыносимой жестокости, Грейтхаус, здоровяк, костолом, мастер фехтования, учитель, друг и баптист, бесшумно ушел под воду.

Часть третья. Время для англичанина останавливается