— Ты бы, сука, хоть посмотрел на вас со стороны! — орал он. — Жалкое зрелище! Ты, бля, даже стоя на противоположной от нее стороне улицы будешь выглядеть как долбоеб, занимающий не свое место! Куда, на хер, лезешь, Мангуст? Да у нее же на роже ее холеной, брехливо-ангельской написано: поебусь с наивным придурком и свалю обратно в красивую жизнь!
Ну все, с меня хватит уже этой поучающей херни! От отца стерпел, но не от Саважа. Схватив его за отвороты куртки, впечатал лопатками в дверцу холодильника и зарычал:
— А вот тут ты реально пиздишь, братец! Ты мою Али видел, говорил с ней, и зенки у тебя еще пока вроде не повылазили, чтобы не рассмотреть, какая она! У нее же вся душа до дна на ладошке! Да в ней никакого дерьма ни единой капли нет!
— Эй, мужики! — вскочили Тимон и Пумба. — Тормозите чуток!
— О, ну совсем пиздец! — презрительно скривился придурок, отталкивая меня. — Знаешь третий день, пару раз приправил и уже о душе заговорил! Да у тебя все еще хуже, чем я предполагал.
— Пошел на хуй! — отмахнулся я.
— У нас все нормально? — наверху лестницы появился Рауль. Наверняка тоже слышал, что я приехал, и стоял там незаметно на площадке на всякий пожарный.
— Ага, все охуительно, — ответил ему.
— А ты окажешься в местечке еще похуже, когда до дебила дойдет, что все они просто лживые похотливые твари, а такие, как мы, для этих богатеньких стерв не больше, чем игрушки на разок-другой! — и не думал униматься Саваж. — Типа ебаные самотыки, почесывать их зудящие дырки, как приспичит. Если надеешься на что другое, то ты жалок, братан.
— Если тебе попалась в жизни одна такая тупая подлая шлюха, что загнала тебя в петлю, и которую ты никак не можешь забыть, это не значит, что все женщины вокруг такие! — огрызнулся я. И да, я в курсе, что это нечестно, вроде как пнуть мужика по яйцам, но не пошел бы он. Сам нарвался.
Братья-игроманы укоризненно покачали головами, как два болванчика, усиливая одновременно и мое чувство вины, и злость. Не я всю эту хуету, между прочим, начал!
— Я, может, и полез тогда в петлю, потому что был ссыкуном безмозглым, зато ты у нас весь из себя умный, таскаешь эту веревку с узлом на шее теперь вместо галстука. И это только дело времени, когда твоя Али решит тебя подвесить, ясно?
— Мне ясно, что ты чертов трус, братан. Сам не готов начать жить в полную силу и мне не даешь!
Взревев, Саваж кинулся на меня, и я чудом уклонился от его хука.
— Осел херов! — закричал он. — Да, я трус, потому что за тебя, мудака влюбленного, боюсь! После того, как такие бабы тебя бросают, ты себя годами по кускам собираешь. Как сам-то этого не догоняешь, дурака кусок!
— Все, хорош! — вклинились между нами все трое братьев-свидетелей, расталкивая подальше. — Ну с хера ли на пустом месте так буксовать?
— Не я тут сую свой нос в то, что его ни хера не касается! — Я завелся и тоже уже был не способен так сразу остыть. И так денек выдался тот еще.
— Мангуст, ну ты-то тоже признай, что нам не насрать на тебя, так что у Саважа есть повод психануть. — Ага, Рауль — наш вечный рефери и самый рассудительный говнюк во взрывоопасной компании.
— Ну так и пусть психует, пусть даже по мне как угодно проходится, но Али пусть не трогает! Вы, блядь, все ее видели! Она не какая-то брехливая и предающая тварь.
— Ок, пусть так, — примирительно завивал Ноа, тесня меня подальше. — Тебе-то оно виднее, мужик.
— Не такая, ага, — вякнул Саваж, презрительно скривившись, и сплюнул на пол.
— Кончай уже его дрочить! — рыкнул на него Рауль.
— Да пожалуйста! Но вы все еще попомните мои слова, когда этот долбоклюй из-за нее на стену лезть станет!
— Не стану! Потому что она не уйдет. Я ее не отпущу.
— Еще лучше! Как держать станешь? Силой? Убьешь любого уебка, на которого она вместо тебя посмотрит? Сядешь к хренам тогда. Она того стоит?
— Она стоит того, чтобы попробовать!
— Да кончайте вы уже орать! — раздался хриплый, надломленный голос Дизеля откуда-то из коридора, а вслед за ним и какой-то надсадный кашель. — Эй, братаны, я бы тут не отказался от кое-какой помощи, если вы в состоянии прерваться.
От того, как он звучал, у меня разом взмок и заледенел затылок, и мы все рванули к нему. Дизель стоял на четвереньках, уронив голову, а когда поднял ее, я не узнал брата. Его лицо превратилось в сплошной кровоподтек, а светлые волосы все слиплись в бурые сосульки.
— Красава я, да? — ухмыльнулся он разбитыми в мясо губами и, закатив глаза, стал валиться нам под ноги.
Глава 22
— Либо вы немедленно успокаиваетесь, представляетесь и объясняете нормально суть своей претензии ко мне, либо я звоню со второго телефона в полицию и оставляю заявление о преследовании телефонными хулиганами! Ик!
Строгость голоса смазалась вырвавшимся звуком икоты. Вечная моя беда — после даже одного бокала вина я выгляжу и звучу так, как будто единолично осушила бочку элитного виски. Хотя по большому счету разницы между элитным виски и обыкновенным, с точки зрения похмелья, нет никакой.
— Суть претензии? Ха-ха! Суть претензии в том, что ты!.. Ты сволочь, Алеена Мортинсон! Я ненавижу тебя и твоего ублюдочного, жлобского муженька! Вы два сапога пара! Пусть доверчивые лохи верят в ваш так называемый развод! Я-то теперь знаю, что это такой ваш ход, так ведь? Вы хотели выставить дурой меня и мою семью, да?
— Стоп! Что за чушь вы несете? Изабелла, кажется? Это же вы? — Я потерла лоб в попытке сосредоточиться.
— Чушь, да? Это чушь, что я, будучи на седьмом месяце беременности, поставлена перед необходимостью делать аборт, потому что Томас отказывается от этого ребенка, да? Это ты называешь чушью, Алеена? Да это самое настоящее издевательство! — продолжила надрываться моя малоадекватная собеседница. — Но еще большим издевательством является то, что я только вчера узнала, что этот ребенок вообще не мой! Даже яйцеклетку эта скотина подсадил мне твою!!! Боже, — женщина вдруг сипло всхлипнула и глухо продолжила: — я действительно, наверное, дурочка. Я же ему поверила. Поверила и ему, и своему адвокату. Документы подписала не глядя. А теперь…
— А что теперь?
Я не могла не посочувствовать этой женщине. Зная Томаса слишком хорошо, я прекрасно понимала, что он может уничтожить буквально парой фраз даже сильного противника. Что уж говорить об обыкновенной женщине? И при этом он ведь… не злой, просто вот такой. Нет ему дела до чужих эмоций, ничего и никогда он не намерен делать для кого-то легче переносимым. Зачем?
— А теперь я связана по рукам и ногам обязательством о неразглашении. И на послезавтра назначены искусственные роды. Потому что мой ребенок, — она споткнулась на слове «мой», — вернее, ребенок, которого я вынашиваю, теперь больше никому не нужен.
— Как это не нужен? — Я вскинулась и стукнулась головой о стену.
В висках застучало, сердце сорвалось в дикий темп. Нет, я все понимаю, но не такое же, Томас!
— А вот так. Томас вчера приехал, сказал, что пообщался с той, кому раньше верил, и понял, что был жестоко обманут. Поэтому он расторгает договор со мной. Понимаешь? Я думала, что мы подписали брачное соглашение с отсрочкой. А оказалось, что мне хитростью подсунули договор на суррогатное материнство. И что если я хоть кому-то расскажу о его содержании, то не расплачусь до конца своих дней. А он, вернее, она уже бьется. Понимаешь? Она уже стучит кулачками в живот. Она уже все слышит. Все понимает. Да, я знаю, теперь знаю, что я всего-навсего инкубатор, я даже не ее мама, но мне ее жаль. А вы… — Изабелла вздохнула и закончила: — а вы собираетесь ее убить. Чудовища Мортинсон. Оба.
И она бросила трубку.
— Подруга, кто это был? — Ко мне, так и оставшейся сидеть на полу возле телефона, предусмотрительно поставленном мною на зарядку до первого бокала, подошла зевающая Мари.
— Изабелла, — ответила я, задумчиво постукивая углом телефона о губу.
— Не поняла. Какая Изабелла? Козлотомасовская беременная подружка?
— Не подружка, — покачала я головой.
— В смысле — не подружка? Я же своими ушами слышала… О! И, кстати, ты так и не рассказала, зачем он звал тебя на встречу.
— Ты даже не представляешь. — Я с силой потерла щеки, пытаясь хоть немного разогнать легкую дремоту, как всегда навалившуюся на меня после выпитого вина.
— Когда это касается твоего бывшего? Да тут я чего угодно могу ожидать, уж после этой выходки с запиранием… гад.
Если я сейчас расскажу ей о дикости с этим ребенком… моим ребенком, которого мне муж собирался принести, считай, на блюде в качестве примирительной жертвы или подношения… Господи, даже думать вот так меня ужасает! Короче, Мари точно взорвется, а это будет громко и долго. Не до того. И знаю, что получу за молчание. Но втягивать еще и ее не хочу.
— Мари, ты можешь подкинуть меня на 27-ю стрит? — перебила я ее, бормотавшую что-то.
— Не поняла снова, ты собираешь в логово паука? — изумленно уставилась она на меня.
— Увы, Мари. Мне на самом деле надо поговорить с Айзеком.
— Он сожрет тебя с потрохами. Ты же знаешь, что он тебя не переваривает. И вообще я уверена, что он сам запал на твоего Томаса.
О да, это наша уже довольно бородатая шутка. Подруга всегда утверждала, что неприязнь семейного адвоката ко мне произрастает как раз из чрезмерной приязни того к моему бывшему супругу.
— Не выдумывай, Мари. Он вполне гетеросексуален. И я знаю, что у нас несколько напряженные отношения, — со вздохом ответила я. — Но кроме него, никто сейчас не сможет разъяснить мне некоторые пункты нашего с Томасом брачного договора.
Через сорок минут я вошла в стеклянное здание, где располагалась знаменитая на весь штат адвокатская контора «Грейсон и Партнеры».
— Ну надо же. Сама Алеена Мортинсон решила почтить наш скромный офис, — зло поблескивая стеклами дорогих очков, на меня смотрел Айзек Грейсон, друг и адвокат Томаса.
Увы, не мой. Ни друг, ни адвокат. За все годы совместной жизни с бывшим мужем я так и не смогла найти подход к этому человеку. С первого дня он невзлюбил меня и даже не пытался скрывать этого отношения хотя бы из элементарной вежливости. И я искренне не понимала, чем так пришлась ему не по душе, но с грустью признавала, что такая честность в отношениях тоже должна цениться. По крайней мере, Айзек никогда не пытался мне улыбаться или лебезить передо мной, как многие другие сослуживцы и партнеры Томаса.