Они заказали кофе. Deux cafés[54].
Невероятно, но факт: в знойной Северной Африке мысли Тома были заняты не кем иным, как Цинтией Грэднор, этим белокурым олицетворением английской чопорности и холодности. В конце концов, разве не такой она была с Бернардом Тафтсом? И разве в итоге не поступила с ним абсолютно бездушно? По совести говоря, у Тома не было ответа на этот вопрос: отношения с глазу на глаз часто совсем не похожи на то, что демонстрируется публике. Как далеко она может зайти в своих попытках разоблачить его, Тома Рипли, не подвергая опасности себя и Бернарда? Любопытно, что, хотя Цинтия с Бернардом никогда не были женаты, в духовном плане Том воспринимал их как единое целое. Разумеется, они были любовниками долгие месяцы, но физический аспект их связи не играл тут значительной роли. Цинтия не только любила, но и глубоко уважала Бернарда, а тот, измученный чувством вины, мог решить, что не достоин физической близости с ней.
Том тяжело вздохнул.
– Что случилось, Тома? Ты устал?
– Нет! – Том совсем не устал, и на его губах снова заиграла улыбка от переполнившего его ощущения свободы, потому что сейчас он находился в сотнях миль от своих «врагов», если их можно так назвать. Он бы назвал их «крикунами-провокаторами», причем не только Притчардов, но и Цинтию Грэднор. На данный момент… Том потерял нить размышлений, и это заставило его нахмуриться. Чтобы избавиться от недовольной гримасы, он потер лоб. – Значит, завтра… Чем мы собирались заняться завтра? Сходить в Музей Форбса[55] с игрушечными солдатиками? Он находится прямо в Касбе[56], помнишь?
– Да! – Элоиза просияла. – Касба! А потом Сокко!
Она имела в виду «Гранд Сокко», или Большой базар. Там они могут накупить всякой всячины, торгуясь до посинения. Торговаться Том не любил, но ничего не поделаешь – местные традиции: или торгуйся, или, как последний недотепа, плати втридорога.
По пути в гостиницу Том все же купил инжира – немного светлого и немного темного, в самом соку, а также несколько кистей янтарного винограда и пару апельсинов. Он аккуратно сложил их в два пластиковых пакета, которые получил от торговца фруктами.
– Они превосходно украсят комнату, – заметил он. – А несколько штук мы оставим для Ноэль.
К всеобщей радости, с водой был полный порядок. Элоиза побежала в душ, после нее – Том, а потом они оба, облачившись в пижамы, растянулись на огромной кровати, наслаждаясь прохладой кондиционера.
– Тут есть и телевизор, – промурлыкала Элоиза.
Том тоже обратил на него внимание. Он попытался его включить.
– Исключительно из любопытства, – улыбнулся он Элоизе.
Экран оставался темным. Том проверил штепсель. Штепсель был вставлен в ту же розетку, что и лампа, которая включалась безо всяких проблем.
– Завтра, – лениво протянул Том. – Спрошу про телевизор завтра.
На следующее утро, перед посещением Касбы, они решили заглянуть на «Гранд Сокко» и вернулись в отель на такси (которые здесь действительно были без счетчиков) с обновками для Элоизы: парой красных кожаных сандалий и коричневой кожаной сумочкой. Оставив Элоизу в такси, Том заскочил в отель и сложил покупки на стойке регистрации. Потом они поехали на почту, чтобы отослать таинственную бандероль с предметом, похожим на ленту для пишущей машинки. Еще во Франции Том упаковал ее заново, не указав обратного адреса. Как и хотел Ривз, он отправил посылку авиапочтой, но регистрировать не стал.
Уже на другом такси по тесным узким улочкам они долго поднимались в Касбу. А вот и Йоркский замок[57] (помнится, он читал, что здесь одно время жил или служил Сэмюэл Пипс)[58], высится над гаванью, как верный страж. Его каменные стены казались чрезвычайно массивными и прочными, особенно по контрасту с маленькими белыми домиками, примостившимися с каждой стороны. Они подошли к мечети со сверкающим зеленым куполом. Пока Том глазел на нее, задрав голову, послышалось громкое гортанное пение – это муэдзин с высокого минарета призывал верующих на молитву. Том читал, что этот призыв звучит пять раз в день, но в наше время из динамиков разносится пение, записанное на пленку. Служители культа стали слишком ленивыми, чтобы в четыре утра вылезать из постели и взбираться по ступеням, подумал Том, но без всякой жалости они лишают других утреннего сна. Ведь каждому правоверному нужно проснуться, прочитать молитву, стоя лицом к Мекке, и только потом ложиться в кровать опять.
Тому показалось, что Музей Форбса, с его бравыми оловянными солдатиками, понравился ему гораздо больше, чем Элоизе, но кто поймет этих женщин? Она почти ничего не говорила, хотя, так же как и он, зачарованно смотрела на сцены сражений, на походные лазареты, на раненых с окровавленными повязками на головах, на солдат в парадных мундирах своих полков, кавалеристов на грациозных скакунах – все было живописно расставлено на длинных стеллажах за стеклом. Солдаты и офицеры в высоту не превышали четырех с половиной дюймов, и под стать им были пушки и повозки. Изумительно! Вот бы вновь вернуться в детство… Мысли Тома внезапно оборвались. К тому времени, когда он достаточно вырос, чтобы оценить оловянных солдатиков, его родители уже умерли – утонули. Его воспитывала тетя Дотти, и уж ей никогда было не понять очарования оловянных солдатиков, а тем более раскошелиться на покупку хотя бы одного.
– Разве это не здорово, что мы здесь совсем одни? – воскликнул Том.
Как ни странно, но ни в одном из огромных, набитых экспонатами залов, по которым они бродили, действительно не было ни души.
За вход в музей никто не взимал плату. В просторном холле смотритель, облаченный в белую джеллабу, попросил их расписаться в книге для посетителей. Это была толстая книга с кремовыми страницами, и Том с Элоизой расписались в ней по очереди.
Они попрощались и вышли на улицу.
– Возьмем такси? – предложил Том. – Глянь туда! Как ты думаешь, там стоянка?
Они спустились по дорожке между двумя исполинскими газонами к обочине, у которой была одинокая запыленная машина. Им повезло. Это действительно оказалось такси.
– Au Café de Paris, s’il vous plaît[59], – сказал Том водителю, высунувшемуся в окошко.
По дороге они вспомнили о Ноэль, которая через несколько часов сядет на самолет в Париже. Они решили оставить блюдо со свежими фруктами в ее номере, этажом выше их собственного, и встретить ее в аэропорту.
В кафе Том заказал томатный сок с ломтиком лимона, а Элоиза – мятный чай, о котором столько слышала, но никогда не пробовала. Пах он, по крайней мере, восхитительно. Том сделал глоточек. Элоиза со смехом пожаловалась, что от жары скоро закипит сама, и мятный чай должен ей помочь, только непонятно, каким образом.
Их отель располагался в двух шагах от кафе. Том расплатился и повернулся, чтобы снять со спинки стула свой белый пиджак, когда ему вдруг показалось, что он заметил на бульваре знакомую фигуру.
Дэвид Притчард? В профиль незнакомец сильно на него смахивал. Том встал на цыпочки и вытянул шею, но бульвар был заполонен людьми, и похожий на Притчарда человек растворился в толпе без следа. Не стоит мчаться на перекресток и пытаться что-то высмотреть оттуда, а уж тем более бросаться за ним в погоню, подумал Том. Скорее всего, это был обман зрения. Такие брюнеты в круглых очках попадаются на глаза по нескольку раз в день.
– Тома, нам туда!
– Я знаю. – Том заметил торговца цветами. – Цветы! Купим букетик?!
Они выбрали ветку бугенвиллеи, несколько садовых лилий и маленький букетик камелий – специально для Ноэль.
Есть сообщения для Рипли? Нет, месье, покачал головой клерк за конторкой.
После звонка консьержу у Тома с Элоизой появились две цветочные вазы: одна для Ноэль, другая – для них самих. Цветов хватило всем. Потом – быстрый душ перед поисками места для ланча.
Они решили найти паб, который рекомендовала Ноэль. «Где-то в центре, недалеко от бульвара Пастера», – вспомнил ее указания Том.
Он поинтересовался у сидящего на тротуаре продавца галстуков, не слышал ли тот о таком заведении. Второй перекресток, справа, объяснил торговец.
– Merci infiniment![60] – поблагодарил Том.
Непонятно было, работает ли в пабе кондиционер, но внутреннее убранство показалось им уютным и довольно забавным. Интерьер оценила даже Элоиза, которая знала, как выглядят настоящие английские пабы. Владелец постарался на славу: балки из мореного дерева, на стене – старинные часы с маятником, фотографии спортивных команд, меню написано мелом на черной доске, ряд бутылок «Хейнекен» за спиной у бармена. В маленьком помещении людей было немного. Том заказал сэндвич с чеддером, а Элоиза – что-то вроде сырной тарелки и пиво, которое она пила только в жару.
– А не позвонить ли мадам Аннет? – предложила Элоиза, отхлебнув из кружки.
Том несколько удивился:
– Зачем, дорогая? Тебя что-то беспокоит?
– Нет, chéri, тебя. Я права?
Элоиза едва заметно сдвинула брови, что, вообще говоря, было ей несвойственно, поэтому сразу обращало на себя внимание.
– Ну что ты, радость моя. Из-за чего мне беспокоиться?
– Из-за этого Прикарда, так ведь?
Том прикрыл ладонью глаза и почувствовал, что лицо заливает краской. Или это в баре было слишком жарко?
– Притчарда, дорогая. Нет, меня он совершенно не волнует! – решительно возразил Том, наблюдая, как перед ним ставят блюдо с сэндвичем и чашку приправы «Рэдиш». – Да чем он может нам навредить? – добавил он менее решительно. – Merci, – кивнул он официанту, который почему-то сначала обслужил его, а не Элоизу.
Том, конечно, понимал, что его слова звучат легковесно. Вреда Притчард мог причинить немало, в зависимости от того, какие раздобыл доказательства.