Том решил попытать счастья через телефонистку и дал ей номер Эда. Она попросила его повесить трубку, перезвонила через минуту и сказала, что пытается связаться с Танжером. Было слышно, как она ругается с кем-то, чей голос он не смог разобрать, но ничего так и не вышло.
– Такое бывает иногда в это время, сэр. Попробуйте позвонить попозже.
Том поблагодарил ее.
– Мне пора выходить. Я попытаюсь потом еще раз.
Он вернулся в библиотеку, где Эд с Джеффом стелили ему постель.
– Не повезло, – сказал он. – Дозвониться так и не получилось. Но я наслышан о телефонной связи в Танжере. Давайте где-нибудь перекусим и не будем пока забивать этим голову.
– Чертовщина какая-то, – пробурчал Джефф, разгибая спину. – Да, я слышал, как ты говорил, что попробуешь позже.
– Н-да. Кстати, ребята, спасибо за роскошную постель, которую вы тут соорудили. Этой ночью она будет как нельзя кстати.
Через несколько минут они уже шли по улице, пытаясь укрыться от моросящего дождя под двумя зонтами. Эд предложил поужинать в ближайшем пабе, который оказался уютным и теплым, с темно-коричневыми балками и деревянными скамьями с высокими спинками. Том выбрал столик с таким расчетом, чтобы можно было видеть входящих посетителей, и заказал ростбиф и йоркширский пудинг, как в старые добрые времена.
Том принялся расспрашивать Джеффа о работе. Джефф всегда предпочитал вести жизнь свободного художника. Труд ради заработка не доставлял ему удовольствия. Он говорил, что любит создавать «художественные интерьеры с людьми и без оных», имея в виду фотографии изысканно обставленных комнат с какой-нибудь кошкой в кресле или горшком герани на окне. А деньги платили в основном за промышленный дизайн – съемку электрических утюгов крупным планом, к примеру.
– Или приходится тащиться за город в погоду типа сегодняшней, чтобы снять какой-нибудь недостроенный амбар, – ворчал Джефф.
– А с Эдом вы часто встречаетесь? – спросил Том.
Приятели переглянулись и засмеялись.
– Я бы так не сказал, а, Джефф? – усмехнулся Эд. – Но если возникнет нужда, мы всегда придем друг другу на помощь.
Том вспомнил, как начиналась их дружба. Джефф тогда сделал прекрасные фотографии картин Дерватта, подлинных его картин. А Эд писал статьи в газеты, расхваливая творчество никому в то время не известного художника, вставлял о нем словечко то там, то здесь, надеясь, что публика начнет узнавать новое имя, привыкнет к нему и дело пойдет.
Дерватт жил в Мексике до знакомства с ними и продолжал жить там после. Он был затворником по натуре, отказывался давать интервью, скрывал название деревни, в которой поселился (удалось выяснить лишь, что она находится недалеко от Веракруса, из порта которого он отправлял свои картины в Лондон). У предыдущих владельцев Бакмастерской галереи дела с Дерваттом шли ни шатко ни валко, потому что им было невдомек, что к его искусству зрителя надо приучить. Джефф с Эдом смогли это сделать только после его отъезда в Грецию и безвременной кончины. Они все были с ним знакомы. Кроме Тома, как ни странно, хотя ему порой казалось, что он знает художника лучше всех. До самой смерти Дерватт оставался просто неплохим живописцем, жившим в Лондоне на грани нищеты, которого обожали его приятели Джефф и Эд, Цинтия и Бернард. Он родился в каком-то маленьком рабочем городке на севере Англии, Том забыл, в каком именно. Модным художником его сделали дифирамбы прессы. Непостижимо. Хотя Ван Гог тоже страдал от отсутствия дифирамбов. Кто стал бы расхваливать его? Никто, разве что Тео.
Эд вдруг помрачнел.
– Я хочу спросить тебя кое о чем, Том, и больше никогда к этому возвращаться не буду. Ты действительно совсем не беспокоишься об Элоизе?
– Нет. У меня мысли сейчас заняты другими вещами. Я знаком с этим Притчардом, Эд. Недолго, но этого вполне достаточно. – Том рассмеялся. – Мне не доводилось раньше встречаться с подобными типами, но приходилось о них читать. Это садист. Его жена уверяет, что у него независимый доход, но я подозреваю, что она такая же лгунья, как муженек.
– У него есть жена? – удивленно спросил Джефф.
– А я не упоминал о ней? Американка. Как по мне, отношения у них садомазохистские. Такая любовь-ненависть, понимаете? Сама она вся в синяках, я своими глазами видел эти синяки у нее на руках и на шее. – Том повернулся к Джеффу. – Притчард сказал, что изучает маркетинг в INSEAD – это бизнес-школа в Фонтенбло. Беспардонная ложь. Он поселился у нас только для того, чтобы портить мне жизнь. А тут еще Цинтия распалила его воображение своей историей о Мёрчисоне. – Всаживая нож в ростбиф, Том почувствовал, что не хочет рассказывать друзьям, как кто-то из этой парочки пытался изображать Дикки Гринлифа, названивая им домой. Том не любил вспоминать Дикки Гринлифа.
– Он последовал за тобой даже в Танжер, – поразился Джефф, зависнув над куском мяса с ножом и вилкой в руках.
– Однако без жены, – заметил Том.
– И как теперь избавиться от этого паразита? – вскинул брови Джефф.
– Вопрос, конечно, интересный, – расхохотался Том.
Его внезапное веселье сначала озадачило приятелей, но потом они тоже заулыбались.
– Том, ты же попытаешься дозвониться в Танжер? Можно, я вернусь вместе с вами? Чтобы сразу узнать, что там произошло.
– Разумеется, Джефф. Сколько времени Элоиза собирается там провести? – спросил Эд. – В Танжере и вообще в Марокко?
– Еще дней десять. Не знаю. Ее подруга Ноэль бывала там прежде. Она хотела показать Элоизе Касабланку.
Принесли кофе, и Джефф с Эдом принялись обсуждать текущие дела. Из разговора Тому стало понятно, что эти двое время от времени подрабатывали где-то еще. Джефф Констант был виртуозом портретных съемок, Эд брал интервью для воскресных приложений.
Счет за ужин Том оплатил сам.
– Для меня это удовольствие, – заверил он.
Дождь прекратился, и Том предложил немного прогуляться по кварталу. Ему нравились маленькие магазинчики, затесавшиеся среди парадных подъездов, отполированные медные прорези для писем в дверях, даже уютные, ярко освещенные продуктовые лавки со свежими фруктами, рядами консервов, полками с хлебом и крупами, открытые почти до полуночи.
– Арабские лавки, – пояснил Эд. – В воскресенье или в праздники, когда все закрыто, это настоящее спасение.
Они вернулись в квартиру Эда.
Том надеялся, что теперь шансы дозвониться в Танжер возросли, хотя до трех часов ночи было еще далеко. Он медленно крутил телефонный диск, надеясь, что служащий отеля попадется толковый и говорящий по-французски.
В комнату вошли Джефф с Эдом, узнать, какие новости. Джефф мрачно дымил сигаретой.
– Пока не дозвонился. – Том раздраженно махнул рукой и набрал номер телефонистки, чтобы поручить это дело ей. Связавшись с «Рембрандтом», она должна будет перезвонить ему. – Проклятье!
– Думаешь, получится? – спросил Эд. – Может, послать телеграмму?
– Лондонская телефонистка должна перезвонить. Не ждите меня, ложитесь спать. – Том взглянул на Эда. – Ты не возражаешь против поздних звонков?
– Звони, сколько нужно. В моей спальне телефона нет, я все равно ничего не услышу. – Эд похлопал Тома по плечу.
Если не считать рукопожатий, он дотронулся до меня в первый раз, подумал Том.
– Я собираюсь принять душ и нисколько не сомневаюсь, что мне позвонят, когда я буду весь в мыле.
– Иди мойся! Мы тебя выдернем из душа, если понадобится, – рассмеялся Эд.
Со дна чемодана Том достал пижаму, стащил с себя одежду и потрусил в ванную, которая находилась между библиотекой и спальней Эда. Эд позвал его, когда Том уже вытирался. Крикнув в ответ, что идет, Том заставил себя успокоиться, надел пижаму, сунул ноги в шлепанцы из лосиной кожи и поспешил в гостиную. Он хотел узнать у Эда, кто звонит, Элоиза или дежурный портье, но удержался.
– Алло!
– Bon soir, Hotel Rembrandt. Vous êtes…[86]
– Месье Рипли, – ответил он по-французски. – Я хотел бы поговорить с мадам Рипли, номер триста семнадцать.
– Ah, oui. Vous êtes…
– Son mari[87], – сказал Том.
– Un instant[88].
«Son mari» растопило лед, почувствовал Том. Он бросил взгляд на друзей, которые застыли рядом. Потом сонный голос произнес:
– Алло?
– Элоиза! Я так беспокоился!
Эд с Джеффом выдохнули и заулыбались.
– Ты знаешь, этот жуткий Притчард… Он позвонил сегодня мадам Аннет и сказал, что ты похищена!
– Похищена?! Я вообще не видела его сегодня, – воскликнула Элоиза.
Том рассмеялся.
– Надо будет позвонить мадам Аннет, она места себе не находит от беспокойства.
Он принялся расспрашивать Элоизу об их с Ноэль планах. Они ходили сегодня в мечеть, похвасталась Элоиза, а потом – на рынок. И да, они собираются ехать в Касабланку завтра.
– В каком отеле вы хотите остановиться?
Возникла пауза. Элоиза то ли пыталась вспомнить название, то ли искала его где-то.
– В отеле «Мирамаре»[89], – наконец сказала она.
Как оригинально, усмехнулся Том, все еще пребывая в добром расположении духа.
– Даже если вы не столкнулись с этим ублюдком, дорогая, он может рыскать поблизости, пытаясь выяснить, где вы остановились, чтобы найти через вас меня. Я доволен, что завтра вы уедете. А что вы собираетесь делать потом?
– Потом?
– Куда вы хотите поехать после Касабланки?
– Пока не знаю. Может, в Марракеш.
– Возьми-ка карандаш, – строго сказал Том. Он продиктовал телефонный номер Эда и убедился, что она записала его правильно.
– А почему ты в Лондоне?
– А почему ты в Танжере? – засмеялся Том. – Дорогая, я не сижу в квартире целый день, но ты всегда можешь оставить сообщение. Думаю, у Эда есть автоответчик. – (Эд энергично закивал.) – Не забудь сообщить мне название вашего следующего отеля, после Касабланки. Прекрасно. Большой привет Ноэль. Люблю тебя. До свидания, дорогая.