– Я не хочу отвечать на этот вопрос, – отрезала она. – Может, перейдем к делу? Ты собирался что-то рассказать про Бернарда.
– Да. О его работе. Видишь ли, я встречался с Притчардом и его женой. Они теперь мои соседи – во Франции. Возможно, тебе это известно. Притчард упомянул имя Мёрчисона – это тот человек, который подозревал, что картины поддельные.
– И который таинственным образом исчез, – продолжила Цинтия, не сводя с Тома внимательного взгляда.
– Да, в Орли.
Она усмехнулась:
– Ага. Просто сел не на тот самолет. Интересно, куда он отправился? И даже жене не позвонил, верно? – Она сделала паузу. – Да ладно, Том. Я знаю, это ты разделался с Мёрчисоном. Ты мог отвезти его багаж в Орли…
Том даже глазом не моргнул.
– Расскажи это моей экономке, которая видела, как мы выходили из дома – Мёрчисон и я. Сели в машину и поехали в Орли.
Цинтия промолчала. А что тут скажешь, подумал Том. Он поднялся из-за стола.
– Что тебе заказать?
– «Дюбонне» с ломтиком лимона, если не трудно.
Том подошел к барной стойке и заказал дюбонне для Цинтии и джин-тоник для себя. Через три минуты напитки были готовы, он расплатился и вернулся с ними к Цинтии.
– Я отвез его в Орли, – продолжил Том, усаживаясь за столик. – Высадил у обочины, не заезжая на стоянку. И бутылочку на посошок мы не распили.
– Я не верю ни единому твоему слову!
Но Том себе верил, во всяком случае в данный момент. И будет верить, пока его не припрут к стенке неопровержимыми доказательствами.
– Откуда тебе известно, какие отношения были у него с женой? И откуда это знать мне?
– Я думала, миссис Мёрчисон приезжала навестить тебя, – язвительно заметила Цинтия.
– Приезжала. В Вильперс. Я угостил ее чаем.
– И она пожаловалась на плохие отношения с супругом?
– Зачем бы она стала это делать? Она приехала ко мне, потому что я был последним, кто видел ее мужа, – это всем известно.
– Да, – согласилась Цинтия с таким самодовольным видом, словно знала что-то, чего не знал Том.
Но что? Том ждал, однако Цинтия молчала. Тогда заговорил он:
– Миссис Мёрчисон, полагаю, может снова вытащить на божий свет историю о поддельных картинах. В любой момент. Но в разговоре со мной она призналась, что ничего не смыслит в критериях подлинности картин и рассуждениях мужа о поддельном Дерватте.
Цинтия достала из сумочки пачку сигарет и с такой осторожностью вытащила одну, словно получала их по карточкам. Том щелкнул зажигалкой.
– Она выходила на тебя? Звонила из Лонг-Айленда или еще что-нибудь?
– Нет. – Цинтия бесстрастно качнула головой.
Было не похоже, что она связывала с Томом звонок от так называемого французского полицейского, который разыскивал адрес миссис Мёрчисон.
– Я спросил об этом, – продолжал Том, – потому что, если ты не в курсе, Притчард пытается мутить воду. Что-то вынюхивает насчет меня. И это довольно странно. Он ничего не понимает в живописи и совершенно не интересуется искусством. Видела бы ты мебель в его доме и то, что он развесил по стенам! – Том вымученно засмеялся. – Они приглашали меня выпить. Не очень-то дружеская получилась встреча.
Как Том и ожидал, на лице Цинтии появилось довольное выражение.
– Он тебя беспокоит?
Том старательно сохранял расслабленный вид.
– Не то чтобы беспокоит, но порой раздражает. Как-то осенним утром он принялся фотографировать мой дом, не удосужившись спросить разрешения. Как тебе такая выходка? Для чего ему фотографии моего дома?
Цинтия молчала, потягивая аперитив.
– Это ты науськиваешь на меня Притчарда? – прямо спросил Том.
За соседним столиком раздался взрыв хохота. В отличие от Тома, Цинтия не вздрогнула, а только лениво провела рукой по волосам, в которых уже поблескивали серебряные нити. Том попытался представить ее жилище – современное, но с отдельными фамильными вещами, может, там были старинные книжные полки или теплый шерстяной плед. Ее одежда была стильной, но консервативной. Ему хотелось спросить, счастлива ли она, но он, разумеется, не осмелился. Она или усмехнется, или запустит в него стаканом. Интересно, есть ли в ее квартире хоть одна картина Бернарда Тафтса?
– Слушай, Том, ты думаешь, я не знаю, что ты убил Мёрчисона и как-то умудрился избавиться от его трупа? Что… Что это Бернард упал со скалы в Зальцбурге, а ты сжег его тело, чтобы выдать за Дерватта? – вдруг скороговоркой проговорила Цинтия, с ненавистью глядя на него.
Том молчал, не зная, как реагировать.
– Бернард потерял жизнь в этой грязной игре, – продолжала она. – Это была твоя идея – подделывать картины. Ты разрушил его жизнь… почти разрушил мою. Но что тебе до этого, пока поступают новые картины с подписью «Дерватт»?
Том закурил. Какой-то шутник веселился у стойки, стучал каблуком по латунным поручням и громко хохотал, что делало шум в баре почти невыносимым.
– Я никогда не заставлял Бернарда писать… продолжать писать, – заговорил Том тихим голосом, словно боялся, что кто-то мог их подслушать. – Да я бы и не смог, и никто бы не смог. Вообще говоря, я был почти не знаком с Бернардом. Мне пришлось спрашивать у Джеффа и Эда, не знают ли они подходящего человека. – Том не был уверен, что именно так все и случилось, что это не он сам предложил Бернарда, основываясь на тех немногих его работах, которые успел увидеть, потому что сразу понял, что они выполнены в стиле Дерватта или, по крайней мере, имеют с ним что-то общее.
Он продолжил:
– Бернард ведь дружил с Джеффом и Эдом.
– Но именно ты поощрял все это, ты играл на его тщеславии, осыпая похвалами!
Тома начинало все это раздражать. Цинтия была права, но лишь отчасти. Ему сейчас приходилось иметь дело с женской психикой, и это его пугало. Да и как справиться с разъяренной женщиной?
– Знаешь ли, его никто не принуждал. Он мог покончить с подделками в любой момент. Он же боготворил художественный гений Дерватта. Нельзя упускать из виду глубокое родство, существовавшее между ними… То, что делал Бернард, вскоре вышло из-под нашего контроля. Это случилось довольно быстро после того, как он начал перенимать стиль Дерватта… Хотел бы я посмотреть на того, кто смог бы его остановить! – добавил Том с горячностью.
Цинтия определенно не смогла, подумал Том. Хотя она знала об афере с картинами с самого начала, ведь они с Бернардом были очень близки и даже собирались пожениться.
Цинтия молча курила. То и дело ее щеки втягивались, становясь впалыми, как у мертвеца или тяжелобольного. Смотреть на это было почему-то неприятно, и Том отвел глаза.
– Мы с тобой недолюбливаем друг друга, Цинтия. Я понимаю, что тебе наплевать на мои неприятности из-за Притчарда. А ты не боишься, что он начнет распускать язык и трепать имя Бернарда? – Том снова понизил голос. – Может, он считает, что таким образом заденет меня? Абсурд!
Цинтия уставилась на него в недоумении.
– При чем здесь Бернард? Никто никогда не упоминал его имя в связи с этим делом. Почему это должно случиться теперь? Разве Мёрчисон его знал? Я так не думаю. И даже если знал, какое это сейчас имеет значение? Мёрчисон мертв. Притчард говорил о Бернарде?
– Мне – нет, – ответил Том, наблюдая, как Цинтия торопливо допивает последние капли красного напитка из своего стакана, словно давая понять, что их встреча окончена. – Выпьешь еще? – спросил он, дождавшись, пока ее стакан полностью опустеет. – Я закажу по стаканчику нам обоим.
– Нет, спасибо.
Необходимо было что-то придумать, и побыстрее. Жаль, что Цинтия знала – по крайней мере, была в этом убеждена, – что имя Бернарда Тафтса никогда не упоминалось в связи с подделкой картин. Том называл имя Бернарда Мёрчисону, когда пытался убедить того отказаться от расследования. Но Мёрчисон умер. Том убил его через несколько секунд после этого бесполезного разговора. Было бессмысленно апеллировать к желанию Цинтии сохранить имя ее любовника незапятнанным – а Том полагал, что такое желание у нее есть, – если никто не связывал Бернарда Тафтса с историей о поддельных картинах Дерватта. И все-таки Том попытался.
– Ты, конечно, не хочешь, чтобы о Бернарде начали судачить на всех углах? А так и произойдет, если этот чокнутый Притчард продолжит копаться в прошлом и узнает от кого-то о его роли.
– От кого? – тут же вскинулась Цинтия. – От тебя? Ты издеваешься?
– Нет! – воскликнул Том, понимая, что она восприняла его слова как угрозу. – Конечно нет, – твердо повторил он. – Как раз наоборот. Я вдруг взглянул на всю эту историю совсем с другой стороны. – Том прикусил нижнюю губу и опустил взгляд на дешевую стеклянную пепельницу. Она напомнила ему такой же мрачный разговор – в кафе с Дженис Притчард, где перед ними стояла похожая пепельница, полная чужих окурков.
– С какой стороны? – спросила Цинтия, дернув плечом, и схватила сумочку, с явным желанием немедленно уйти.
– Видишь ли, Бернард имитировал Дерватта так долго – шесть лет, если не семь, – что в каком-то смысле сам стал Дерваттом…
– И что? Ты уже говорил что-то подобное. Или Джефф пересказал мне твои слова. – На Цинтию эта мысль явно не произвела большого впечатления.
Но Том еще не закончил.
– Я собираюсь сказать сейчас важную вещь. Что за катастрофа произойдет, если раскроется, что больше половины картин Дерватта, точнее, все его поздние работы принадлежат кисти Бернарда Тафтса? Разве полотна Бернарда хуже? Я не говорю сейчас о ценности хорошей подделки – это не новость в наши дни, на них появилась мода и породила даже целую индустрию. Я говорю о Бернарде как о художнике, который вырос из Дерватта и пошел дальше него.
Слушая его, Цинтия беспокойно ерзала на стуле, а потом почти вскочила на ноги.
– Вы никогда не понимали – ни ты, ни Эд, ни Джефф, – насколько Бернард был несчастлив из-за того, чем ему приходилось заниматься. Это разрушило наши отношения. Я… – Она сокрушенно покачала головой.
Столик за спиной Тома вновь взорвался хохотом. Как ему объяснить Цинтии за полминуты, что Бернард относился с любовью и уважением к своей работе, даже если это были всего лишь «подделки»? Но Цинтия не могла простить Бернарду то, что считала обманом: имитацию чужого искусства.