– Попробую позвонить домой, – сказал Том, поднимаясь с табуретки.
В гостиной он набрал номер Бель-Омбр, подождал, пока телефон прозвонит восемь раз, потом повторил все еще два раза, прежде чем окончательно сдаться.
– Она еще не вернулась из лавки. Сплетничает, наверное, – с улыбкой объяснил он Эду. Хотя, может статься, мадам Аннет просто становится глуховатой.
– Попробуй позвонить позже, Том. А я пойду одеваться. – Эд вышел из комнаты.
Том сделал паузу в несколько минут и позвонил снова. Мадам Аннет ответила после пятого гудка.
– Ах, месье Тома! Где вы?
– Все еще в Лондоне, мадам. Вчера я говорил с мадам Элоизой. У нее все в порядке. Она в Касабланке.
– В Касабланке! И когда она вернется домой?
Том рассмеялся:
– Понятия не имею. Как дела в Бель-Омбр? – Он знал, что мадам Аннет непременно доложит о любых подозрительных типах, замеченных вокруг дома, как и о мистере Притчарде, которого она знает по имени, если он уже умудрился вернуться и шастает поблизости.
– У нас все хорошо, месье Тома. Анри не появлялся, но я справляюсь.
– А вы, случайно, не знаете, дома ли месье Притчард?
– Пока нет, месье. Он был в отъезде, но сегодня должен возвратиться. Я узнала об этом утром в пекарне у Женевьевы, а ей рассказала жена месье Юбера, электрика, который что-то чинил у мадам Притчард как раз нынче утром.
– Это точно? – спросил Том, преисполнившись почтения к информационной службе мадам Аннет. – Сегодня возвращается?
– Абсолютно, – невозмутимо подтвердила мадам Аннет, словно речь шла о восходе или закате солнца.
– Я позвоню еще, перед тем… перед тем как поеду куда-нибудь еще, мадам Аннет. Берегите себя!
Том положил трубку и глубоко вздохнул.
Он решил, что должен быть дома сегодня же, так что немедленно следует заняться покупкой билетов в Париж. Он подошел к своей кровати и начал было разбирать постель, но вдруг подумал, что может вернуться сюда, прежде чем у Эда заночует какой-нибудь другой гость, и решил оставить все как есть.
– Мне показалось, что ты закончил, – сказал Эд, входя в комнату.
– В общем, да. Старина Притчард сегодня возвращается в Вильперс, – объяснил Том. – Хочу завтра с ним там встретиться. Если понадобится, заманю его в Лондон, где… – он ухмыльнулся, давая понять Эду, что речь идет о чистой фантазии, – множество улиц, на которых по ночам темно, хоть глаз выколи, чем и воспользовался Джек-потрошитель, не так ли? Вот что он… – Том замолчал.
– Что он?..
– Да не пойму, что получит Притчард, уничтожив меня. Садистское удовольствие? Он ведь, скорее всего, не сможет ничего доказать. Но в любом случае выставит меня в неприглядном свете. Надеюсь, если я умру, оставив Элоизу безутешной вдовой, она вернется в Париж. Невозможно представить, что она будет жить в нашем доме одна или даже с новым мужем.
– Том, хватит выдумывать!
Том потянулся и расправил плечи, пытаясь расслабиться.
– Я никогда не мог понять, что творится в головах у психов. – Однако довольно неплохо понимал Бернарда Тафтса, тут же вспомнил он. – Пожалуй, займусь билетами на самолет, если ты не возражаешь.
Он позвонил в «Эйр Франс» и забронировал билет на рейс, вылетающий из Хитроу в тринадцать сорок.
– Хватаю свой вещмешок и отчаливаю, – сказал он Эду.
Эд как раз усаживался за пишущую машинку, разложив на письменном столе какие-то бумаги.
– Надеюсь, скоро увидимся, Том. Ты здорово скрасил мое одиночество. Знай, сердцем я всегда с тобой.
– Нет ли у вас на продажу рисунков Дерватта? Мне сказали, они не продаются.
Эд Бэнбери улыбнулся:
– Да, мы их пока придерживаем. Но для тебя…
– Сколько их там? И что вы за них просите?
– Их штук пятьдесят. Цены в диапазоне от двух тысяч до пятнадцати приблизительно. Часть из них – Бернарда Тафтса. На хорошие рисунки цены будут расти. И качество не всегда связано с их размером.
– Я заплачу по прейскуранту, конечно. С большим удовольствием.
Эд едва не расхохотался.
– Если тебе пришелся по душе какой-то рисунок, забирай его в подарок – ты заслуживаешь этого. Кто получает прибыль, в конце концов? Мы втроем!
– Может быть, у меня получится заглянуть сегодня в галерею. А дома у тебя ничего нет? – спросил Том, не сомневаясь, что есть.
– Держу один в спальне. Хочешь взглянуть?
Они прошли в комнату, расположенную в самом конце короткого коридора.
На полу, повернутый лицевой стороной к комоду, стоял рисунок в рамке. Эд взял его в руки. Несколько вертикальных и горизонтальных линий, выполненные углем и карандашом Конте, напоминали мольберт, за которым угадывалась человеческая фигура. Кому мог принадлежать рисунок – Тафтсу или Дерватту?
– Неплохо. – Том подошел поближе и прищурился, разглядывая детали. – Как он называется?
– «Мольберт в мастерской», – ответил Эд. – Мне нравится его теплая оранжево-красная гамма. Взгляни на эти две линии, которые определяют размер комнаты. Очень характерный штрих. – Помолчав, Эд добавил: – Он висит у меня не постоянно – месяцев шесть в году, не больше. Чтобы не замыливался глаз.
Рисунок был почти тридцать дюймов в высоту и около двадцати в ширину, в нейтральной раме серого цвета.
– Это Бернард? – спросил Том.
– Дерватт. Я купил его много лет назад за смехотворные деньги, что-то около сорока фунтов. Даже не помню, где я на него наткнулся. Он сделал его в Лондоне. Взгляни на эту руку. – Эд вытянул правую руку в направлении рисунка.
Правая рука на рисунке тоже была вытянута, с едва намеченной тонкой кистью в пальцах. Художник подходил к мольберту, и подошва его левого ботинка была обозначена темно-серым пятном.
– Человек собирается работать, – сказал Эд. – Эта картина придает мне мужества.
– Понимаю. – Том шагнул к выходу и остановился в дверях. – Съезжу в галерею, посмотрю рисунки, а оттуда сразу в Хитроу. Спасибо за гостеприимство, Эд.
Перекинув через руку плащ, Том подхватил чемодан. На ночном столике он оставил две банкноты по двадцать фунтов, придавленные ключом, – в уплату за телефонные разговоры. Эд найдет их сегодня вечером или завтра.
– Когда мне лучше приехать во Францию? Может, завтра? – спросил Эд. – Тебе достаточно только сказать, Том.
– Давай подождем, пока я не увижу своими глазами, что там происходит. Может, я позвоню тебе уже сегодня. Только не волнуйся, если звонка не будет. Надеюсь, все пойдет по плану и я доберусь до Бель-Омбр в семь или восемь вечера.
На прощание они крепко пожали друг другу руки.
Том прошелся до угла, где, судя по всему, можно было поймать такси, и, когда у него это получилось, попросил отвезти его на Олд-Бонд-стрит.
На этот раз Ник был в галерее один. Он встал навстречу Тому из-за стола, за которым просматривал аукционный каталог «Сотбис».
– Доброе утро, Ник. Я вернулся, чтобы еще раз взглянуть на рисунки Дерватта. Это возможно? – любезно осведомился Том.
Ник распрямился и улыбнулся с исключительной душевностью, словно считал эту просьбу чем-то особенным.
– Конечно, сэр. Пройдемте в нашу служебную комнату. Впрочем, вам уже известна дорога.
Тому приглянулся первый же рисунок, который предложил Ник. Это был набросок голубя, сидящего на подоконнике, с множественным контуром, характерным для Дерватта, создающим иллюзию движения встревоженной птицы. Бумага когда-то была грязно-белой и хорошего качества, но сейчас несколько пожелтела и истрепалась по краям. Том решил, что это придает наброску особое очарование. Он был выполнен углем и карандашом Конте и хранился в прозрачном пластиковом файле.
– Сколько стоит этот рисунок?
– Мм, что-то около десяти тысяч, сэр. Мне необходимо проверить.
Том просмотрел остальные рисунки: набитый посетителями ресторан, который ему не понравился, пара деревьев и скамейка в каком-то лондонском парке… Нет. Определенно – голубь.
– Что, если я оставлю задаток, а вы потом уточните цену у мистера Бэнбери?
Том выписал чек на две тысячи фунтов и положил на письменный стол.
– Жаль, что рисунок не подписан Дерваттом. Он вообще никем не подписан, – сказал Том, чтобы посмотреть на реакцию Ника.
– Ну да-а, сэр, – вежливо отозвался Ник, покачнувшись на пятках. – Как я слышал, такое часто случалось. Рисует под влиянием момента, даже не задумываясь о подписи, потом забывает это сделать, а потом – раз, и его уже нет с нами.
Том кивнул:
– Это правда. Всего хорошего, Ник. У мистера Бэнбери есть мой адрес.
– Конечно, сэр. Никаких проблем.
Хитроу с каждым разом казался ему все многолюднее. Уборщицы с метлами и мусорными бачками на колесах не успевали подбирать за снующими туда-сюда пассажирами бумажные салфетки и конверты от авиабилетов. У Тома осталось время купить для Элоизы коробку с шестью сортами английского мыла и бутылку «Перно», чтобы пополнить домашний бар.
Когда же он наконец увидит свою жену?
Том приобрел таблоид – газет такого формата не бывало в самолетах – и пообедал лобстером с белым вином. После плотного ланча в самолете его сморило, и он тут же задремал, проснувшись, когда стюардесса попросила пристегнуть ремни безопасности. Словно опрятное лоскутное одеяло, сшитое из бледно-зеленых и темно-зеленых кусочков, внизу расстилались французские поля. Самолет накренился. Том чувствовал, что в силах справиться с кем угодно – почти. Утром в Лондоне ему пришло в голову посетить архив со старыми газетами, чтобы поискать информацию о Дэвиде Притчарде, как, вероятно, еще в Америке сделал тот, разыскивая сведения о Томасе Рипли. Но что могли писать о Дэвиде Притчарде газеты, если это вообще его настоящее имя? Кому интересны мелкие прегрешения избалованного юнца? Штрафы за превышение скорости? Наркотики в восемнадцать лет? Вряд ли это заинтересовало бы кого-то в Штатах, не говоря уже о Франции или Англии. Хотя ведь можно представить, что Притчарда в пятнадцать лет привлекали к ответственности за замученного до смерти щенка; какая-нибудь мелкая мерзость вроде этой могла всплыть в Лондоне и сохраниться в компьютерных архивах… Самолет плавно приземлился и покатился по взлетной полосе. Том подумал, что его собственный «послужной список» – ладно, список дел, где он был подозреваемым, – лучший пример. И при этом ни одного обвинительного заключения.