Оксфорд-стрит имела, как всегда, деловой и привлекательный вид. Тому пришла в голову мысль, что он не выяснил, не регистрировали ли Джефф с Эдом в последнее время каких-либо новых поступлений из Мексики. Но, может быть, Уэбстер и не спросит об этом. Зато может спросить миссис Мёрчисон. Трудно сказать заранее. Кое-кто из встречных пристально вглядывался в него, – впрочем, возможно, их внимание привлекала борода и пронзительный дерваттовский взгляд. Самому Тому его взгляд казался пронзительным из-за нависших бровей и привычки Дерватта хмуриться. Эд говорил, что насупленный вид Дерватта вовсе не означал плохого настроения. Сегодня опять – либо очередная победа, либо провал, подумал Том. Но, конечно, это будет победа, какие могут быть сомнения. Том попытался представить себе, что произошло бы в случае поражения, и когда он дошел до Элоизы и ее семьи, воображение отказало ему. Одно он знал точно: это будет конец всему – и Бель-Омбр, и беспечной жизни под опекой мадам Аннет. Говоря без обиняков, тюрьмы ему не миновать, поскольку станет предельно ясно, что Мёрчисона убрал он. Но мыслей о тюрьме Том не допускал.
Он столкнулся нос к носу с человеком-рекламой. Срочное фото на паспорт. Старик пер напролом, как слепой. Том уступил дорогу, затем забежал вперед и встал перед ним.
– Привет! Помнишь меня?
– Мм? – Незажженный окурок сигареты свисал с его губ.
– Держи на счастье! – Том сунул старику в карман твидового пальто пачку с оставшимися сигаретами и пошел дальше, не забывая сутулиться.
Он неторопливо зашел в Бакмастерскую галерею. Все картины Дерватта, за исключением предоставленных на время, были помечены почетной красной звездочкой. Леонард приветствовал его улыбкой и кивком, больше напоминавшим поклон. В галерее было пять посетителей: молодая пара (женщина разгуливала босиком по бежевому ковру), пожилой джентльмен и еще двое мужчин. Все они провожали Тома глазами, пока он не скрылся за красной дверью в глубине зала.
Дверь открыл Джефф.
– Дерватт, заходи! Познакомься с миссис Мёрчисон. Филип Дерватт.
Том слегка поклонился женщине, расположившейся в кресле:
– Здравствуйте, миссис Мёрчисон. – Он кивнул инспектору, сидевшему на стуле с прямой спинкой.
Миссис Мёрчисон оказалась женщиной лет пятидесяти, со стрижеными рыжевато-белокурыми волосами, яркими голубыми глазами и довольно широким ртом. В других обстоятельствах, подумал Том, ее лицо можно было бы назвать живым. На ней был добротный твидовый костюм хорошего покроя, ожерелье из нефрита и бледно-зеленый свитер.
Джефф прошел за свой стол, но остался на ногах.
– Вы встречались с моим мужем. Здесь, в галерее, – сказала миссис Мёрчисон.
– Да-да, мы разговаривали несколько минут. Да, минут десять. – Том направился к стулу, предложенному Эдом. Он чувствовал, что миссис Мёрчисон не сводит глаз с его туфель – чуть ли не растрескавшихся, некогда принадлежавших Дерватту. Он осторожно уселся, как будто у него был ревматизм, если не что-нибудь похуже. Теперь он был в нескольких футах от миссис Мёрчисон, которой надо было поворачивать голову вправо, чтобы посмотреть на него.
– Муж собирался навестить некоего мистера Рипли во Франции – он написал мне об этом. Он не договаривался с вами о встрече по возвращении?
– Нет, – ответил Том.
– А вы не знакомы с мистером Рипли? У него, кажется, есть ваши картины.
– Я слышал это имя, но мы никогда не встречались.
– Я обязательно постараюсь увидеться с ним. В конце концов – кто знает? – может быть, мой муж все еще во Франции. Вас, мистер Дерватт, я хотела спросить вот о чем. Не думаете ли вы, что вокруг вас… мне очень трудно правильно сформулировать это… одним словом, что есть люди, которые хотели бы разделаться с моим мужем, чтобы он не разоблачил подделку вашей картины – или, может быть, даже нескольких картин?
Том медленно покачал головой:
– Мне ничего не известно об этом.
– Возможно, потому что вы были в Мексике.
– Мы обсуждали этот вопрос… – Том взглянул на Джеффа и затем на Эда, прислонившегося к письменному столу. – Сотрудникам галереи тоже неизвестно о существовании подобной группы – и более того, о каких-либо подделках. Я, кстати, видел картину, привезенную вашим супругом, – «Часы».
– И она была впоследствии украдена.
– Да, я слышал. Но факт остается фактом – это моя картина.
– Муж собирался показать ее мистеру Рипли.
– Он показывал ее, – вмешался Уэбстер. – Мистер Рипли говорил мне об этом.
– Я знаю. Но у мужа есть совершенно определенная теория на этот счет, – произнесла она с гордостью – или, может быть, решимостью. – Возможно, он ошибается. Я, откровенно говоря, не так хорошо разбираюсь в живописи, как он. Но что, если он прав? – Она оглядела присутствующих, ожидая ответа.
Том надеялся, что она не знает, в чем заключалась теория ее мужа, или не понимает ее.
– А в чем заключается его теория? – живо заинтересовался инспектор.
– Что-то насчет фиолетовых тонов в некоторых последних картинах мистера Дерватта. Он ведь наверняка обсуждал это с вами, мистер Дерватт?
– Да, – ответил Том. – Он сказал, что фиолетовые тона в моих ранних работах были темнее. Очень может быть. – Том чуть улыбнулся. – Я этого не замечал. Если они стали светлее, то, значит, у меня появилось несколько оттенков фиолетового. Можно взять для примера «Ванну». – Том не задумываясь назвал картину, которую Мёрчисон считал такой же явной подделкой, как и «Часы»; фиолетовой краской на обоих полотнах служил чистый кобальт, которым Дерватт пользовался вначале.
Никакой реакции на это замечание не последовало.
– Кстати, – обратился Том к Джеффу, – вы с Эдом собирались сегодня утром позвонить во французскую полицию и сообщить им о том, что я вернулся в Лондон. Вы связались с ними?
– Н-нет, – ответил Джефф растерянно, – нам это не удалось.
– Мистер Дерватт, а мой муж не упоминал кого-нибудь еще, с кем он хотел встретиться во Франции, кроме мистера Рипли? – спросила миссис Мёрчисон.
Том колебался. Пустить их по ложному следу или не стоит? Он ответил правдиво:
– Нет, насколько я помню. Он и о мистере Рипли не говорил мне, коли уж на то пошло.
– Могу я предложить вам чай, миссис Мёрчисон? – учтиво спросил Эд.
– О нет, благодарю вас.
– Может быть, кто-нибудь все-таки не откажется от чая? Или от капельки хереса?
Никто не хотел пить что-либо – или не осмеливался попросить.
Это, по-видимому, послужило сигналом для миссис Мёрчисон. Она сказала, что ей пора идти: она хочет позвонить мистеру Рипли – инспектор дал ей номер его телефона – и договориться с ним о встрече.
Джефф совершенно в духе авантюр Тома хладнокровно предложил:
– Вы можете позвонить прямо отсюда, если хотите, миссис Мёрчисон. – Он указал на телефон, стоявший у него на столе.
– О нет, большое спасибо. Я позвоню из отеля.
Когда миссис Мёрчисон вышла, Том встал.
– Где вы остановились в Лондоне, мистер Дерватт? – спросил инспектор.
– В студии мистера Константа.
– А могу я спросить, каким образом вы попали в Англию? – Уэбстер широко улыбнулся. – Ни на одном контрольном пункте нет сведений о том, что вы пересекали границу.
Том ожидал этого вопроса и принял задумчиво-рассеянный вид.
– У меня теперь мексиканский паспорт, – сказал он, – на другое имя.
– Вы прибыли самолетом?
– Нет, морем. Мне не очень нравится летать. – Том думал, что Уэбстер спросит, высадился ли он в Саутгемптоне или в каком-нибудь другом порту, но инспектор сказал только:
– Благодарю вас, мистер Дерватт. Всего хорошего.
«Что он сможет выяснить, если станет это проверять?» – подумал Том. Мало ли народа прибыло из Мексики в Лондон две недели назад? Может быть, и не так уж много.
Джефф закрыл за инспектором дверь. Они помолчали несколько секунд, пока Уэбстер не удалился на достаточное расстояние. Джефф с Эдом слышали его последний вопрос.
– Если он захочет удостовериться в этом, – сказал Том, – надо будет что-нибудь изобрести.
– Что? – спросил Эд.
– Ну, например, мексиканский паспорт, – ответил Том. – Я так и знал, что придется сразу же возвращаться во Францию. – Он говорил голосом Дерватта, но понизил его почти до шепота.
– Но не сегодня же, разумеется? – спросил Эд.
– Нет, не сегодня. Я ведь сказал инспектору, что буду у Джеффа.
– Уф, – произнес Джефф, вытирая шею носовым платком.
– Мы победили! – произнес Эд с шутливой торжественностью.
– Да, черт возьми, и это надо отметить! – воскликнул Том. – Но как я могу что-нибудь отмечать в этой треклятой бороде? Я уже чуть не утопил ее сегодня в сырном соусе. И еще предстоит терпеть ее целый день!
– И спать с ней ночью! – расхохотался Эд, запрыгав от восторга.
– Джентльмены!.. – Том выпрямился, но тут же ссутулился опять. – Боюсь, мне придется, несмотря на риск, позвонить Элоизе. Ты разрешишь, Джефф? Я наберу номер по автомату, так что, надеюсь, тебе пришлют не слишком разорительный счет. Мне необходимо с ней поговорить. – Том направился к телефону.
Джефф приготовил чай и украсил поднос бутылкой виски.
Том надеялся, что трубку снимет Элоиза, но подошла мадам Аннет. Он спросил женским голосом, нещадно коверкая французский язык, не может ли он поговорить с мадам Рипли.
– Тише! – утихомирил он Джеффа с Эдом, которых это страшно развеселило. – Алло, Элоиза, – продолжал он уже на более приличном французском. – Я не могу говорить долго, дорогая. Если кто-нибудь будет мне звонить, то я в Париже у друзей… Должна позвонить одна женщина – она, может быть, не знает французского. Если она спросит мой парижский номер телефона, придумай какой-нибудь… Спасибо, любовь моя… Думаю, завтра к вечеру, но не надо, чтобы американка это знала… И не говори мадам Аннет, что я в Лондоне…
Повесив трубку, Том попросил разрешения посмотреть книги учета поступления картин, которые состряпали Джефф с Эдом. Джефф показал ему два гроссбуха – один довольно потрепанный, другой поновее. Несколько минут Том изучал названия картин и даты их поступления. Джефф писал размашисто, не экономя места; кроме Дерватта, встречались имена и многих других выставлявшихся в галерее художников. Иногда даты поступления картин Дерватта и их названия были написаны разными чернилами, чтобы показать, что название присвоено