[33]. Фотографий Гордона-младшего мало, еще меньше – младшей дочери Селфриджа Беатрис, которая впоследствии вышла замуж за старшего брата Жака – Луиса де Сибура, мужчину еще более привлекательного, чем его брат, столь же красиво одетого и со столь же скромными средствами к существованию.
В действительности Гарри не был близок со своими детьми. Конечно, он давал им деньги – он всегда был более чем щедр – и снабжал деньгами их супругов. Розали и Сержу он подарил также дом, хотя и не их собственный. Серж, который постоянно ставил опыты в на-дежде запатентовать какой-нибудь потенциально прибыльный механизм, но так и не преуспел, с радостью принимал это гостеприимство. И он, и его мать с удовольствием жили за счет Селфриджа. Внук Сержа и Розали Саймон Уитон-Смит также считал, что «вся семья – точно дядя Гордон и почти все остальные – его боялись. Он всегда получал желаемое – и он оплачивал все их счета».
Вся семья вела необычную жизнь – они вместе развлекались, часто вместе путешествовали, но, похоже, не слишком много разговаривали. Совершенно точно никогда не обсуждался роман Гордона-младшего с симпатичной продавщицей из отдела игрушек. Не изменилось это даже тогда, когда в 1925 году она родила их первого ребенка, а затем второго, третьего и даже четвертого. Гордон-младший продолжал вести роскошную холостяцкую жизнь в квартире на Мейфэйр с кожаными диванчиками и приглушенным освещением, а Шарлотта Деннис, мать его детей, растила их в доме в Хемпстеде. Селфридж отказывался признавать эту связь. Для него так этих отношений просто не существовало. Какие бы надежды он ни возлагал на единственного сына, они, безусловно, не включали в себя женитьбу на продавщице из отдела игрушек.
Получив в Тринити-колледже в Кембридже ученую степень третьего класса по экономике, Гордон-младший начал работать в магазине в 1921 году. Арнольд Беннет ярко описывает ранний визит во внутренний кабинет во время войны: «В его комнате есть маленький письменный стол с выдвижной крышкой. Это для его шестнадцатилетнего сына. Мальчик приехал на каникулы из Винчестера. Он был наверху, где его обучали бухгалтерии. Каждый день он занимается боксом в 12.30. Его отец показал фотографии мальчика за столом в различных качествах – в том числе как он надиктовывает письмо девушке-клерку. Селфридж по-прежнему мне нравится».
Гордон продвигался по карьерной лестнице с головокружительной скоростью. Он провел несколько месяцев, изучая основы упаковки и доставки, потом год работал под началом уважаемого старшего продавца Томаса Энтони. К 1923 году он был менеджером отдела мужского костюма, а к 1924 году, в возрасте двадцати трех лет, у него уже было место в совете директоров. К двадцати пяти годам он стал генеральным директором. Мистер Энтони к тому времени перешел в «Харродс».
Какими бы ни были должностные обязанности его сына, Гарри лично контролировал промоакции, рекламу и связи с общественностью. Никто не вставал между Селфриджем и средствами массовой информации. Его страсть к размещению рекламы была неудержима – хотя некоторые наблюдатели отмечали, что его будто больше заботит количество занятых страниц, чем содержание объявлений. В 1922 году он сделал еще один шаг – всерьез задумался о том, чтобы самому стать владельцем газеты, и попытался выкупить «Таймс». Лорд Нортклифф умер в августе того года в необычайных обстоятельствах – и даже его враги проявили тактичность в последние несколько недель бедолаги. Нортклифф сошел с ума. Убежденный, что его пытается отравить немецкая банда, он укрылся в шалаше на крыше дома герцога Девонширского в Карлтон-гарденс, где и жил, держа под подушкой пистолет.
Друг Селфриджа Эдвард Принс Белл, в то время бывший корреспондентом в чикагской редакции «Дейли ньюс», так описывал попытки Гарри приобрести газету в письмах своему редактору в Америке: «Все его необычайное тщеславие и амбиции сосредоточены на этом приобретении», объясняя, что деньги на покупку «предоставляются сторонниками международного единства, которые хотят создать более прочный союз между Великобританией и Соединенными Штатами. Он [Селфридж], похоже, может собрать сколько угодно денег на любую цель».
Мечта Гарри была не так далека от реальности, как можно было бы подумать. У него были влиятельные друзья, в том числе сэр Гарри Бриттен, член парламента от Актона, основатель Союза журналистов и президент Британской международной ассоциации журналистов. Также он был знаком с коллегой Бриттена, Ивлином Ренчем, основателем Иностранного клуба и Союза англофонов, который впоследствии станет редактором газеты «Спектейтор». У Бриттена и Ренча было еще кое-что общее. Первый в 1902 году основал Общество пилигримов, обеденный клуб, в который принимали строго по приглашению и члены которого являлись элитной группой богатых британских и американских бизнесменов, банкиров и политиков. Их целью было тогда – и по сей день остается – «способствовать поддержанию доброй воли, дружбы и продолжительного мира между США и Великобританией». Баснословно богатые, влиятельные Пилигримы располагали достаточными ресурсами, чтобы оказать поддержку нужным людям. Проблема заключалась в том, что у Гарри были не только сильные стороны, но и слабости. Этих людей беспокоили не женщины Гарри, а его сильнейшая лудомания. Этот порок делал его уязвимым. «Таймс» перешла в умелые руки одного из ведущих американцев в Британии – полковника Дж. Дж. Астора (впоследствии лорда Астора Хевера), а журналистские мечты Гарри о газетной империи так и остались мечтами.
В отличие от настоящего газетного магната Уильяма Рэндольфа Херста, который был предан только одной любовнице, Марион Дэвис, щедрость Гарри распространялась во множество сторон, доказательства чего проявились на аукционе в Париже, когда после смерти Габи Дес-лис пошли с молотка ее драгоценности – в том числе потрясающий черный жемчуг. Ей было всего тридцать девять, когда она умерла от побочных эффектов травматичной операции на опухоли в горле, и информация о ее имуществе стала достоянием общественности. Общая стоимость содержимого дома, который Гарри купил для нее, составила поразительные пятьдесят тысяч фунтов, когда агенты и коллекционеры пытались перебить ставки друг друга. Щедрость Гарри оказалась хорошей инвестицией для его подружек. В 1922 году Сири Моэм выставила на продажу его подарки – дорогую мебель, которую он купил для ее дома в Риджентс-парк, – и вложила вырученные деньги в свой бизнес по дизайну интерьеров и магазин декоративного антиквариата на Бейкер-стрит.
Богатый и достойный вдовец, Гарри Селфридж мог пригласить на ужин любую столь же достойную и элегантную женщину. Но мужчине, который по своей натуре был шоуменом, подходили только девушки из шоу. В 1922 году его внимание сосредоточилось на очередной французской танцовщице Элис Делизия, высоко-оплачиваемой звезде лондонского ревю Чарлза Кошрана «Мейфэйр и Монмартр». К сожалению для мистера Кошрана, у Элис заболело горло, и она была вынуждена отменить участие в шоу, что стоило Шарлю более двадцати тысяч фунтов. Чего она стоила Гарри Селфриджу – неизвестно.
Ч. Б. Кошран и его сценический директор Фрэнк Коллинз были членами внутреннего круга Селфриджа. Универмаг рекламировал театральные постановки в своих витринах, приглашал звезд сцены в качестве ведущих на мероприятиях в «Палм-корт» и был только рад сдавать в аренду меха и драгоценности для фотосессий. Когда Селфридж захотел одеть в новую униформу свою очаровательную ватагу лифтерш, офис Кошрана попросили найти ему «нового талантливого дизайнера» в городе. Вспомнив вежливого, хотя и нервного, юного дизайнера, недавно посетившего его, мистер Коллинз решил, что его работы могут подойти Селфриджу. Была назначена встреча, и молодой человек испуганно представил Гарри двадцать аккуратно подготовленных набросков, с надеждой глядя на него. «Уходите, мальчик мой, и поучитесь рисовать», – сказал Селфридж Норману Хартнеллу. Сэр Норман, которому предстояло стать самым известным модным дизайнером Британии, вспоминал об этом случае в своих мемуарах, добавив: «Позднее я начал восхищаться им и симпатизировать ему. Он присылал ко мне очаровательных дам, которых я одевал, а его деньги впоследствии отлично компенсировали мне это унижение».
У лифтерш появились новые наряды от неизвестного дизайнера, а у самих лифтов – новые двери, созданные скультором Эдгаром Брандтом, чьи работы Селфридж увидел в Париже на Salon des Artistes décorateurs[34] в 1922 году. За основу было взято бронзовое произведение Брандта «Эльзасские аисты». Сами великолепные двери были сделаны не из бронзы, а из листовой стали и кованого железа, прикрепленных к фанере и окрашенных лаком с бронзовым порошком. Эта красота обошлась магазину очень недорого, но понять это мог лишь специалист.
Селфридж обожал Париж. Он регулярно путешествовал туда на поезде и пароходе, чтобы навестить своих хороших друзей Теофила Бадера и Альфонса Кана, владельцев «Галери Лафайетт». Он обедал со своим французским банкиром из Франко-швейцарского банка Бенджамином Розье, виделся со своим младшим внуком Блезом де Сибуром и проводил ночи, делая высокие ставки за игрой в баккара в эксклюзивном клубе Франсуа Андре «Ле серкл Хоссманн». Часто говорили, что Гарри пристрастился к азартным играм, когда завел знакомство с сестричками Долли в середине 1920-х годов. Но он всегда любил играть – и знал, куда пойти.
Вначале он ездил в Монте-Карло, где царствовали казино под управлением Общества морских ванн, но Монако было слишком далеко, чтобы ездить туда на выходные. В 1837 году французское правительство запретило игорный бизнес, но в 1907 году, поддавшись давлению общественности, уступило, и Гранд-казино были построены в Ницце, Довиле, Каннах и Биаррице. Под эгидой человека, известного как Король Казино Франции, Эжена Корнуше, они предлагали баккара и девятку – рулетка тогда оставалась прерогативой Монте-Карло. Корнуше, стараясь поспособствовать росту популярности казино в Каннах, нанял шестнадцать восхитительных девушек из Парижа, одел их, украсил драгоценностями и усадил за столы с достаточным количеством фишек, чтобы убедить других игроков, что они играют всерьез. Его девочки, известные как Корнушетты, стали богатыми и знаменитыми – одна вышла замуж за французского герцога. В Париже, однако, подобное было непозволительно. Многие годы в этом городе женщинам было запрещено играть. В Париже азартные игры не были связаны с весельем и флиртом, они были связаны с серьезными день