гами.
В Англии, где игорный бизнес был запрещен, существовали подпольные игорные клубы, так же как подпольные бары в Америке. Но, не считая частных домашних вечеринок по выходным, британский игорный бизнес контролировался не менее серьезными людьми, чем те, что заправляли оборотом спиртного в Америке, и играть в зловещей атмосфере насилия было не слишком приятно. И все же Гарри потакал своей слабости и в Лондоне. У настоящего лудомана – особенно того, кто любил быть банкиром в баккара, – выбора особенного не было. В его личном гроссбухе можно отследить, сколько он проигрывал. В 1921 году менее чем за пять месяцев он перечислил пятнадцать платежей на общую сумму пять тысяч фунтов – каждый из них его личному секретарю Эрику Данстену. Вероятно, долги. Делом Данстена было доставить их по месту назначения.
Годы спустя, когда один журналист писал статью о Селфридже, он спросил одного из сотрудников, хорошо знавшего своего начальника, что тот на самом деле собой представляет. «О, он гений, он просто великолепен на протяжении всей рабочей недели, но в выходные как будто превращается в другого человека», – ответил тот. На работе в 1920-е годы Гарри не оступался ни в чем. В октябре 1922 года магазин провел первую из своих знаменитых вечеринок в честь выборов. Сейчас мероприятия в универмагах проводятся повсеместно, но тогда развлечения после рабочих часов были чем-то неслыханным. Танцевальная вечеринка в смокингах и ужин перед объявлением результатов – победа консерваторов, которая сделала Эндрю Бонара Лоу премьер-министром, – с последующим завтраком из яичницы с беконом пользовались бешеным успехом. Шампанское лилось рекой всю ночь, мужская парикмахерская не закрывалась, чтобы мужчины могли освежиться горячими полотенцами, а леди Керзон, герцогиня Рутленд, русский великий князь Михаил Михайлович и актриса Глэдис Купер, Элис Делизия и Анна Мэй Вонг танцевали, как это отметили в прессе, «весьма энергично».
Селфридж обожал статистику и внимательно изучал все данные, собранные его информационным бюро. Так, он знал, что в 1922 году в магазине совершили покупки пятнадцать миллионов триста тысяч человек. Он также знал, что его одетые в новую униформу официантки – теперь они носили брюки – «могли сделать на девять шагов в минуту больше, чем в юбке». Критики дамских брюк не считали скорость достаточным оправданием. Одно духовное лицо выступило против Селфриджа, процитировав с кафедры Второзаконие: «На женщине не должно быть мужской одежды». Но викарий напрасно тратил время: вскоре на женщинах вообще останется очень мало одежды.
Смирившись с трехлетней задержкой в своих планах по расширению магазина, в марте 1923 года, когда смена политического курса ознаменовала в том числе снятие ограничений на коммерческое строительство, Селфридж собрал на крыше старого здания Томаса Ллойда, прилегавшего к «Селфриджес», любопытную компанию. Здесь были Селфридж в его привычном утреннем сюртуке и шелковом цилиндре, сэр Вудман Бербидж из «Харродс», мистер Джон Лоури из «Уайтлиз», полковник Кливер из «Робинсон и Кливер» и мистер Барнард из «Томас Уоллис» – и все они позировали фотографам с кирками в руках. То, что такая группа собралась, чтобы поздравить с расширением своего предполагаемого конкурента, показывает, каким популярным стал Селфридж. Розничный бизнес сильно изменился с тех пор, как Селфридж приехал в Лондон. Несомненно, он послужил толчком к этим переменам.
26 апреля герцог Йоркский и Елизавета Боуз-Лайон сыграли свадьбу в Вестминстерском аббатстве. Собралось три тысячи гостей, сияющих дамскими драгоценностями и мужскими аксессуарами. Тем вечером маркиза Керзон дала благотворительный бал в Лэнсдаун-Хаусе (по великодушному позволению мистера Гордона Селфриджа) для Института медсестер королевы Виктории. Список гостей словно скопировали из ежегодного справочника дворянства Дебретт, добавив туда пару страниц из Готского альманаха[35] – это была замечательная возможность развлечь многочисленных венценосных гостей, которые в противном случае не нашли бы, чем заняться в городе после свадебной церемонии. За три гинеи с человека они могли танцевать под звуки оркестра Пола Уитмена, всю ночь пить шампанское, предоставленное винокурнями Перрье-Жуэ, и восхищаться украшениями друг друга. В число хозяек вечера входили герцогини Сазерленд, Сомерсет, Норфолк, Графтон, Бофор, Нортумберленд, Аберкорн, Вестминстер и Портленд, а также маркизы Сейлсбери, Англси, Лондондерри, Линлитгоу, Карисбрук и Бландфорд. Также присутствовали графини (от Батерст и Битти до Лонсдейл и Шафтсбери), леди (в том числе Рибблсдейл, Ислингтон, Десборо и Гиннесс) и, наконец, жены простых рыцарей: леди Лейвери, леди Три, леди Кунард. Был приглашен принц Уэльский, но он, к сожалению, не смог приехать – зато присутствовали принцы Генри и Джордж, а также король Испании Альфонсо.
Пока королевская процессия расправлялась с ужином, очень пьяная и почти полностью обнаженная Айсе-дора Дункан пролетела сквозь толпу и бросилась Селфриджу на шею с неразборчивым: «Гарри, дорогуша, как поживаешь?» Селфридж оставался спокоен и только прошипел вездесущему Эрику Данстену: «Избавься от нее», – прежде чем продолжить ужин. Айседора, однако, ускользнула и исчезла в темном бальном зале наверху, где оркестр играл романтические вальсы во время перерыва на ужин. Когда Данстен наконец нашел ее, она плавно перемещалась по всему залу в развевающемся платье, размахивая руками, и в итоге смахнула с постамента ценную терракотовую вазу. Данстен поднял Айседору на руки, отнес в машину и отвез в отель «Кавендиш», где, как он говорил позднее: «Изобретательная миссис Роза Льюис, кажется, заперла ее в номере».
В Лэнсдаун-Хаусе продолжал играть оркестр.
Глава 12. Круги на воде
Я обнаружила, что люди готовы заплатить любые деньги за то, чтобы их развлекали. Удовольствие и развлечения – единственные в мире вещи, которые многие готовы приобретать, не считаясь с тратами.
Вся Британия – от подростков, тративших по шесть-семь пенсов из своих сбережений на детекторный радио-приемник, до энтузиастов, которые, вооружившись журналом «Беспроводные технологии для любителей», крутили ручки в надежде услышать живое исполнение оркестра «Гавана» прямо из отеля «Савой», – влюбилась в радио. Первые осторожные шаги радиоиндустрия начала в 1920 году, когда «Дейли мейл» проспонсировали живую трансляцию выступления дамы Большого креста ордена Британской империи Нелли Мельбы на аппарате производства фабрики Маркони. В то время как по Америке коммерческое радио распространилось стремительно, будто лесной пожар, большинство британских радиолюбителей были вынуждены провести следующие два года с практически не существующей связью из-за того, что министр связи ошибочно посчитал, будто сигналы радиостанции Маркони «2МТ», расположенной в хижине в городке Риттл, «помешают связи авиадиспетчеров с воздушными судами». Таким образом, британская публика имела возможность слушать веселый голос бывшего капитана Королевского воздушного корпуса П. П. Экерсли, первого в стране радиоведущего, всего пятнадцать минут в неделю.
Вскоре компания «Маркони» получила вторую лицензию и установила новую радиостанцию «2Lo» в штаб-квартире компании в Стренде: передатчик установили в чердачном помещении, а антенны – между башенками на крыше. Затем, летом 1922 года, была сформирована государственно-коммерческая Британская радиовещательная компания[36]. Позывной 2Lo был передан Би-би-си в ноябре, и продажи «лицензий на прослушивание» взлетели от десяти до пятисот тысяч. В 1924 году новый обновленный передатчик 2Lo был установлен на крыше «Селфриджес», где мистер Рэгг, закупщик свежесформированного отдела радио, пытался поспеть за спросом покупателей на беспроводные радионаборы. К 1927 году радио было установлено более чем в двух с половиной миллионах домов. Селфриджес был взлетной полосой не только для стремительных потребительских тенденций, но и для своих сотрудников. Всего три года спустя мистер Рэгг покинул компанию, чтобы участвовать в организации компании под названием «Рент-радио», которая в конечном счете превратилась в «Радио Ренталс», сеть радиомагазинов с филиалом практически на каждой главной улице Великобритании.
Издательские дома, многие из которых чувствовали угрозу, исходящую от нового средства массовой информации, поначалу отказывались печатать радиопрограммы. Ухватившись за возможность подчеркнуть преданность магазина «программе общественного служения», Селфридж бросился на помощь радиослушателям: использовал колонку «Каллисфен», чтобы информировать читателей о том, когда они могут послушать свою любимую музыку или новости. Действие возымело желаемый эффект. Всего за неделю национальные газеты последовали примеру Селфриджа – и так появились на свет «радиостраницы». Хотя Гарри был очарован потенциалом радио, он отказался от предложенных одним из производителей трех тысяч фунтов за то, чтобы выставить их последнюю модель. Ему была противна сама мысль о подобных уступках, и он сказал мистеру Рэггу: «Если бы мы занимались подобным, то рано или поздно мы бы обнаружили, что нашим бизнесом кто-то управляет вместо нас. Потом они потребуют права по своему усмотрению оформлять наши витрины, и где мы тогда окажемся?»
Универмаг между тем просто гудел музыкой. Отдел фонографов установил проигрыватель, чтобы тот пел серенады строителям, работавшим над новым крылом на Оксфорд-стрит, – а те охотно подпевали главному хиту той минуты, «Чарующему ритму» Джелли Ролла Мортона. Когда сам Селфридж наведывался в «Палм-корт» выпить чашку чая, оркестр заводил «Я без ума от Гарри», что неизменно вызывало у него улыбку.
Ободрение сейчас было очень кстати. В театре «Глобус» состоялась премьера пьесы Сомерсета Моэма «Лучшие мира сего», и отзывы были блестящими. Следующие полгода пародию на Селфриджа можно было посмотреть шесть вечеров в неделю – а также во время утренних спектаклей. Он утверждал, что так и не посмотрел пьесу – так же как Уильям Рэндольф Херст говорил, что никогда не видел «Гражданина Кейна», – но трудно проверить, что он не пробрался в театр на представление как-нибудь вечером. Артур Фенвик, прообразом которого послужил Селфридж, был пугающе точной копией. Эрик Данстен узнал от своего близкого знакомого – закадычного друга Моэма Джеральда Хакстона, – что Моэм и Сири пригласили Селфриджа на обед несколько лет назад, «чтобы Вилли смог точно описать все подробности». Селфридж никогда не говорил о Сири, которая сама теперь мучилась в несчастливом браке. Он вообще никогда не говорил о своих любовницах. Самые близкие к нему сотрудники – Данстен, мисс Мепхэм и мистер Уильямс, ставший теперь директором по продажам, – никогда не знали о его самых сокровенных мыслях. Уильямс позднее сказал: «Он не был человеком, готовым делиться секретами. Он был удивительно далек от всех личных вопросов».