Хисон вспомнил день, когда уезжал за границу, и человека, который молил Ким Пхансо сжалиться над его семьей, но тот прогнал его. Хисон вспомнил этого мужчину, чьи ресницы сейчас слегка дрожали. Поднялась суматоха. Хозяйка заведения подбежала к ним и начала кричать на продавца воды:
– Ты совсем из ума выжил? Ты хоть знаешь, кто этот человек? С сегодняшнего дня я больше не буду покупать у тебя воду. Уходи! Я сказала, пошел вон! – Женщина была в ярости.
– Продолжайте покупать у него воду. У него хорошая вода, – тихо сказал Хисон женщине.
Больше ему нечего было сказать. Он встал с места, оставив удивленную владелицу и старика, и вышел на улицу. Есть Хисону больше не хотелось.
С Хисона капала вода, и холодный ветер обжигал его лицо. Зайдя в переулок, он увидел, как кто-то протягивает ему платок. Это был Юджин, который удивленно смотрел на него.
– Давно вы тут стоите? А, значит, вы это видели. Все в порядке. Я уже привык.
– На улице довольно холодно, вам стоит хотя бы вытереть лицо.
– Им становится легче, как только они выговорятся, но только один из трех жалеет меня. Жалость – это тоже любовь? – Хисон грустно засмеялся и слегка оттолкнул руку Юджина. – Однако вашу любовь, сосед, я не приму. Буду вам признателен, если сделаете вид, будто ничего не видели. Сделаете?
В его словах звучала ущемленная гордость. Это была просьба человека, который любил Эщин.
Хисон двинулся дальше по улице.
В глубокой задумчивости Юджин подошел к лавке «Все что душе угодно». История семьи Эщин, которую ему ранее рассказал Гвансу, не выходила из головы.
«Старший сын погиб во время антикатолических беспорядков, пытаясь спасти жителей деревни. А его младший сын вернулся из Японии в погребальной урне. Младший сын и есть отец Эщин. Я рад, что после такого несчастья господин Ко нашел в себе силы жить дальше».
Странные чувства. Юджину никогда никого не было жаль, но ему впервые стало жаль дедушку Эщин. Когда он узнал, что ее отца звали Ко Санван, ему стало тревожно, так как это имя было на обратной стороне фотографии Енджу. Получается, он был знаком с отцом Эщин. Маловероятно, что их дружба закончилась хорошо, ведь Енджу был зависим от опиума и часто впадал в безумие, тем более что за Енджу стоял Ванык.
Юджин сжал губы.
Он собирался уехать не ради себя, а ради Эщин, ведь они не могли быть вместе. Ему было грустно это осознавать, и потому он как можно скорее хотел покинуть Чосон. Юджин искренне надеялся, что эта прекрасная девушка проживет долгую, счастливую жизнь. Он пообещал самому себе, что, пока сможет, он будет рядом с ней, чтобы оберегать ее от опасностей. Юджин принял решение.
После тренировки Эщин подошла осмотреть разбитые чашки и повесить новые, как вдруг услышала позади себя шорох. Она прислушалась. Шорох повторился, но с новой силой, и она направила винтовку в сторону, откуда раздавался этот звук. Из-за холма показался Юджин. В руках он держал длинный сверток. Эщин опустила оружие.
Все, что она тогда сказала Сынгу, было правдой. Она скучала по Юджину и не могла контролировать эти чувства. Думала о нем каждый день. И сейчас, когда он шел ей навстречу, возможно ли дальше избегать его? Эщин не была больше в этом уверена.
– Ты пришел сюда из-за письма?
Эщин придумала для него повод. Вместо ответа Юджин протянул ей длинный, тяжелый сверток.
– Подарок. Думаю, ты никогда раньше не стреляла из такой винтовки.
Это была винтовка Мосина – русская полуавтоматическая винтовка, о которой он когда-то рассказывал Эщин. Он достал ее через лавку «Все что душе угодно». Девушка внимательно посмотрела на Юджина. Он развернул ткань и протянул ей винтовку. В США людей, которые пользовались таким оружием, называли снайперами. Юджин хотел, чтобы Эщин больше практиковалась и однажды стала хорошим стрелком. Он надеялся, что она выстоит в борьбе и проживет еще очень долго и, возможно, когда-нибудь они будут вместе.
– Почему ты даешь ее мне?
– Я бы хотел увидеть, как ты идешь вперед с этой винтовкой и достигаешь своей цели. Как далеко бы та цель ни была и с кем бы ты ни оказалась в конце этого пути.
Слова прозучали как очередное прощание, сердце Эщин готово было выпрыгнуть из груди.
– А ты? Куда ты отправишься?
– Сегодня я отправился сюда.
Юджин с теплотой посмотрел в глаза Эщин. Очевидно, теперь он должен был просто признать свои чувства.
Однако Эщин боялась позволить себе скучать по Юджину.
– Как я и говорил, тебе нужно сначала научиться правильно ее держать. Если хочешь научиться, я могу остаться в Чосоне, пока ты не отточишь мастерство. Ты хочешь научиться?
Сейчас они не могли отпустить друг друга, тем более зная, что от разлуки их сердца будут болеть еще сильнее. Юджин хотел остаться, чтобы убедиться, что с Эщин все будет в порядке. Он не мог покинуть ее сейчас. Он надеялся побыть рядом с ней еще какое-то время, сколько позволят небеса.
– Я медленно учусь.
– Так даже лучше.
– До самой смерти я буду госпожой Эщин.
– Такова судьба.
Слезы навернулись на глазах Эщин, она почти задыхалась от переполняющих ее эмоций. Ничего не изменилось, и Юджин знал это.
– Не существует будущего, в котором мы могли бы быть вместе.
– Еще совсем недавно тебя не было в моей жизни. А теперь у меня есть ты, и этого достаточно.
Эщин не могла сдержать слез.
– Научи меня.
И Юджин кивнул.
Донмэ сидел на скамейке недалеко от порта Чемульпо и смотрел на крышу дома, где он ранил Эщин. Она была словно черная птица, которая перелетала с одной крыши на другую. Он вспомнил ее черное пальто и как она покатилась вниз, когда он выстрелил в нее.
– Теперь, когда я смотрю туда, понимаю, что там довольно высоко, – сказал Донмэ сам себе.
Он подумал, что ей наверняка было очень больно. Его мучило то, что он причинил девушке боль. Какое-то время он продолжал смотреть вверх.
Юджо, который стоял неподалеку, спросил, зачем они пришли сюда, но Донмэ лишь вздохнул. Не так давно приспешники министра Хаяши ударили Хотару, чем разозлили Донмэ и его людей. Одному из обидчиков Донмэ безжалостно перерезал горло. Юджо волновался за своего главаря, ведь тот смотрел куда-то вдаль и размышлял, не отвечая на его вопрос.
– Оставайтесь здесь. Я вернусь до захода солнца. – Донмэ встал и пошел в сторону храма.
Когда Донмэ поднимался к храму, он увидел человека в потрепанной одежде, который спускался по лестнице, идя ему навстречу. Они молча разминулись. У входа Донмэ встретила женщина-служка.
– Интересно, что японский головорез забыл здесь?.. – вполголоса сказала она.
– Люди приходят в храм по разным причинам.
К ее удивлению, головорез оказался корейцем.
– Я слышал, что совсем недавно сюда приходила внучка господина Ко Сахона.
– Да, приходила. Она бывает тут время от времени, чтобы подать милостыню и помогать нам.
– Но она была в траурном одеянии. Кто-то умер?
Женщина насторожилась, но поспешила ответить Донмэ. Конечно, она не назвала истинной причины:
– Не совсем. Дело в том, что мемориальные таблички ее родителей находятся в нашем храме.
Донмэ был удивлен. Он думал, что Эщин надела траурную одежду для отвлечения внимания. Он даже подумать не мог, что здесь хранятся таблички ее родителей. Неужели Эщин тоже росла без родителей, как и он?
Донмэ спросил у женщины, где хранятся эти таблички. Зайдя в храм, он увидел, как они раскачиваются на ветру среди множества свечей. Донмэ снял с пояса меч и, подойдя ближе к табличкам, опустился на пол.
– Я оказался здесь, потому что следил за госпожой Эщин. Добраться сюда было непросто, и, определенно, я представлял себе все здесь по-другому. Вы вряд ли были бы мне рады, но я все равно хотел поздороваться. Знаете ли, чем занимается ваша дочь? Интересно, рассказывает ли она вам об этом. Тогда, может, вы знаете, почему она так поступает? Я вот… не могу понять.
На душе у него стало тоскливо. В Чосоне такому, как Донмэ, не было места, но зато Эщин отдавала всю себя, чтобы защищать эту страну. Он посмотрел на меч, лежащий рядом, и провел по нему рукой.
– Такого от нее я не ожидал… Знаете, кого я ранил первым? Госпожу Эщин. Я тщательно подбирал самые обидные слова, чтобы ранить ее в самое сердце. Как думаете, ей было очень больно? Иногда я надеюсь, что она все еще страдает от моих слов, но при этом втайне надеюсь, что она давно их позабыла.
Он так сильно любил Эщин, что желал забрать ее боль и ненависть себе. Но обида и ненависть в конце концов ничего не изменят. Донмэ хорошо это знал.
– Мне стоит сдаться, не правда ли? Даже если я стараюсь скрыть и притворяюсь, что ничего не знаю, это навсегда останется со мной. Потому что я – это я.
Донмэ, сын мясника, все еще помнил о доброй дворянке, которая его спасла. Нынешний Донмэ никогда не забудет о черной птице, которая летела в небе над крышами с ружьем в руках. Пламя свечей стало сильнее раскачиваться от ветра, словно духи услышали его слова.
Среди мешочков с травами и бутылочками с лекарствами в подсобке аптеки стоял шкафчик, где хранились листья гуттуинии. В ярмарочные дни приходила Эщин и оставляла там письма для Юджина.
Однажды, договорившись о встрече, они пришли к переправе и любовались на реку. Это место стало для них особенно дорогим. Юджин наслаждался временем, проведенным с Эщин.
– Почему ты вернула музыкальную шкатулку? Хотела сказать, что больше не будешь думать обо мне?
– Нет, я просто хотела, чтобы ты знал, что я была там. Позволь спросить тебя, почему тогда ты вернул музыкальную шкатулку?
– Чтобы ты думала, что я уехал.
Эщин нахмурилась:
– Как жестоко! Думая, что ты уехал, я все те дни…
– …плакала?
– Проклинала тебя!
Эщин была честной и милой. Юджин рассмеялся.
– Думаешь, я была там только в тот день? Из-за того, что ты не умеешь читать, я даже написать тебе не могла.