Склонившись над останками одного из пугал, мальчик вытащил из кучи обломков две кисти рук на жердях и старое дедушкино пальто. После чего бросил взгляд на камин: подле стойки с совками и кочергами стояла одна из тех тяжеленных громадин-тыкв, которые он сам разгружал. Вся мякоть из нее была извлечена, а в кожуре прорезаны треугольные глаза и рот.
«Ты-то мне и пригодишься», — подумал Томми, после чего завернул тыкву вместе с деревянными обломками рук в пальто.
Взяв свой узел, он глянул на тролля.
— Эй ты! Иди к дивану!
Тролль нехотя послушался, и Томми залез сперва на спинку дивана, а оттуда перебрался на плечи чудовищу. Прижимая к груди сверток, он обхватил шею тролля ногами и взялся за его оттопыренное заостренное ухо.
— У-у-у… — оскорбленно провыл мистер Бэрри.
— Ничего не «у-у-у», — строго заметил Томми. — Ты мне поможешь, тролль, и тогда я тебя отпущу. Ты понял?
Тролль застыл на месте и, кажется, даже дышать прекратил — он задумался. Время уходило.
— Ты понял?
Томми пятками стукнул тролля по мшистой зеленоватой груди.
— У-у.
Чудовище так поспешно закивало, что мальчик едва не перелетел через его голову.
— Эй, полегче!
Тролль хрюкнул и когтистой лапой утер длинную зеленую соплю. В его желтых глазах появились искорки понимания. В тот же миг движения огромного и, казалось, неповоротливого чудовища стали на удивление плавными.
— Вперед! У нас мало времени!
Тролль двинулся к выходу из гостиной, и Томми ощутил себя моряком, стоящим на верхней площадке мачты попавшего в шторм судна.
Когда мальчик и его ездовой тролль оказались в прихожей, Томми указал чудовищу направление:
— А теперь вези меня на фабрику мистера Гласса! И поаккуратнее с дверями!
Кристина Кэндл никого ни в чем не подозревала, никого не обвиняла и никогда не жаловалась на жизнь. Она просто была собой, беспечной Кристиной Кэндл, и особо не желала для себя иной судьбы, понимая, что «нечто большее» всегда налагает и дополнительные занудные обязанности, а еще никому не нужную ответственность. Вот и была у нее одна цель, главный план в жизни, основная линия, которой она всячески пыталась следовать, — быть Кристиной Кэндл.
— Что такое «быть тобой», Кристина? — спросил бы ее Виктор, если бы он вдруг взял у нее еще одно интервью, а она, к примеру, являлась какой-нибудь столичной знаменитостью. Ведь именно такие вещи у них обычно и спрашивают, поскольку простому читателю всегда интересно, как живут знаменитости.
А Кристина ответила бы, игриво поглядывая на него из-под черной челки:
— Знаешь, Вик, это просто. Быть Кристиной Кэндл — значит ездить по городу на «Драндулете», скучать в библиотеке, отнекиваться от сидения с малышней, встречаться с Дороти и Эбигейл, подглядывать за Джонни Кирни с Можжевеловой улицы. Порой все это можно скрасить натравливанием тетушек друг на друга или ухаживанием за бабушкой: книгу ей почитать или просто помочь прогуляться по саду. Еще изредка бывает игра в бридж с дядюшкой Джозефом (когда мама не видит). Хоть дядюшка и жульничает, но все равно он забавный — порой рассказывает такие анекдоты, от которых мама пришла бы в ужас (если бы умела это делать), а еще он всегда так остроумно поддевает свою супругу, тетушку Мегану, и любимых отпрысков, Сирила и Мими. Раньше, Вик, быть Кристиной Кэндл значило дружить с папой, но со временем он заперся в своем кабинете, и его заменили Дороти и Эбигейл. Вот такая жизнь. Не хорошая, не плохая, местами скучная, местами отличная. Иногда, правда, бывает очень грустно.
— А в последнее время? — спросил бы Виктор, важно поправляя жилетку.
— В последнее?.. — делано задумавшись, закинула бы она ногу на ногу. — Да, знаешь, в последнее время быть Кристиной Кэндл — значит влипать в различные истории по вине одного неотесанного болвана, быть винтиком в чужих планах и невольной участницей чужих интриг. Весьма неприятно быть Кристиной Кэндл в последнее время. А еще это предчувствие смерти…
— Что? Смерти?
— Ну да… Знаешь, такое гаденькое чувство, когда, закрывая глаза, видишь перед собой могильный камень с надписью: «Кристина Кэндл. Умерла, так и не став…»
— Кем не став?
— Взрослой, счастливой, живой… собой. Я не знаю. Никем не став — ведь смерть лишает всего, оставляя лишь жуткий озноб из-за земли, которая вокруг тебя. Ты спрашиваешь, откуда это взялось? Ощущение обреченности у вполне жизнерадостной девушки, наибольшей бедой которой когда-то было то, что Дороти пыталась копировать ее одежду и походку? Дядюшка сказал однажды: «Милая, книги до добра не доведут, пей лучше шерри». Жаль, что я не послушалась.
— Во всем виновата книга?
— Да, книга, в которой было написано: «Каждый из тех, кто встретит Кровавую Мэри, вскоре погибнет мучительной смертью». И эта короткая, в общем-то, фраза, глупая примета, будто открутила ржавый кран в душе, и из него полилось то, о чем давно не вспоминалось, вроде «Мама, а куда я попаду, когда умру?»
— Мама, а куда я попаду, когда умру? — прошептала Кристина пересохшими губами, и в голове вдруг возник образ мамы, которая поправляет ей подушку и шепчет на ухо: «Ты никуда не попадешь, потому что не позволишь себе умереть. Особенно без спроса. Ты не должна принимать такие важные решения, как взять и умереть, не посоветовавшись с мамой, ты поняла, Кристина?»
Кристина стряхнула оцепенение, будто налипший древесный пух. Она не позволит себе умереть — пусть это глупое предзнаменование из какой-то там книжки убирается ко всем чертям. Она еще посмеется над этой нелепицей и выпьет в честь победы над своим страхом предложенный дядюшкой шерри. Если мама разрешит. Или когда она отвернется.
Мама стояла в стороне и безразлично глядела на то, как Марго — Кристина вздрогнула — сидит на коленях у привязанной к стулу Скарлетт Тэтч и ест ее лицо. Своими крошечными ручками с длинными тонкими пальцами Марго придерживала тетушку Скарлетт за подбородок и растрепавшиеся волосы. Серый язык маленького монстра слизывал кровь, а острые игольные зубы откусывали кусок за куском; челюсти шевелились, пережевывая обрывки кожи и мяса.
От этого тошнотворного зрелища Кристину отвлек звон разбившегося стекла и жуткий громкий шепот, словно раз за разом повторяющий ругательства на непонятном древнем языке. Кристина повернула голову и увидела картину, от которой в ней мгновенно поднялась ярость: вся кровь прилила к голове, а кулаки неосознанно сжались.
Кровавая Мэри уже почти выбралась из зеркала. Она проникла в этот мир уже по пояс и отламывала осколок за осколком, пытаясь освободиться.
Кристина закусила губу. Она вдруг почувствовала, что кровь в ее венах вовсе и не течет, а будто пересыпается, как песок. И в каждой песчинке она ощутила микроскопическое семя. Семя, которое обладает силой крошечного солнца. Сотни тысяч таких семян жили внутри нее и в любой миг намеревались прорасти, вырваться наружу. Теперь она не была просто Кристиной Кэндл — она была кем-то иным. Кем-то намного более могущественным — тем, кому нужно просто захотеть, чтобы сделать что-то невероятное.
И она захотела. За мгновение переместившись к зеркалу, молодая ведьма раскрыла ладонь, и в нее влетел зеркальный осколок. Схватив Кровавую Мэри за иссиня-черные волосы, она задрала ей голову.
Кровавая Мэри начала размахивать руками, пытаясь ногтями разорвать горло Кристине, но та лишь рассмеялась ей в лицо.
— Ничего не выйдет, тварь!
Кристина вонзила осколок в лоб Кровавой Мэри и начала вырезать у нее на коже слова. Исчадие зазеркалья закричало и начало биться сильнее, но Кристина крепко держала ее. Молодая ведьма продолжала резать и резать, пока не написала столь чудовищным образом:
«Потуши свечу!»
Кристина надеялась, что любая глупая и невежественная девчонка, которой отныне вздумается призвать эту тварь, правильно воспримет столь недвусмысленный совет и прервет обряд, не позволив монстру выбраться. Что ж, если нет, она, Кристина, не виновата, поскольку сделала, что смогла.
Кристина с силой развернула Кровавую Мэри, отчего послышался хруст позвонков и костей в пояснице незваной гостьи, и затолкала ее обратно в зазеркалье, после чего провела ладонью по зеркалу. Подчиняясь ее воле, разбросанные кругом осколки взмыли в воздух и расположились на своих прежних местах, как огромная блестящая мозаика. Кристина подула на стекло — и все трещины заросли. Зеркало стало гладким, и тварь снова оказалась взаперти.
Кристина поглядела на поднимающееся там, в глубине чердачного отражения, чудовище, смотрящее на нее со страхом, и улыбнулась ему:
— Это тебе за Дотти, тварь! — сказала молодая ведьма и вскинула перед собой напряженные, сведенные судорогой руки.
Зеркало треснуло и разлетелось на сотню осколков. Остались лишь рама да деревянная задняя стенка. С Кровавой Мэри было покончено. Как и с ее жутким предзнаменованием смерти.
Кристина огляделась. Колдуны и ведьмы ковена Тэтч продолжали сражаться друг с другом — таившаяся внутри каждого из них взаимная ненависть, очевидно, только и ждала выхода, а противостояние мамы и тетушки Скарлетт просто выпустило ее наружу.
Селен Палмер кружила на метле над каким-то типом с подвитыми волосами и, заваливая его появляющимися прямо из воздуха… хм… деревянными арифметическими счётами, визжала: «Хотел свести со мной старые счеты, Пенгроув? Вот тебе счеты!» Чуть в стороне выплясывала какая-то ведьма — собственный удлинившийся до невероятных размеров язык несколько раз обернулся вокруг шеи и душил ее. Один колдун носился над садом, повиснув вниз головой, — что-то невидимое волокло его за лодыжку, оббивая вопящую жертву о ветви деревьев. У стола с медленно переплетающимися языками пламени Джелия Хоуп схватилась с одним из Серых: в какой-то момент она отобрала у него веретено, но колдовать не стала и просто вонзила его солдату ковена в глаз.
«Видимо, так поступают “современные” ведьмы, да, Джелия? Стильненько, ничего не скажешь, — с презрением подумала Кристина. —