Каменский Анатолий Павлович
Мистер Вильям, пора!
Анатолий Каменский
Мистер Вильям, пора!
I.
Из автомобиля вышли два человека в котелках и широких демисезонных пальто. Один -- высокий, с черными подстриженными усами, другой -- маленький, без усов, но с необычайно густыми баками и бородой, окаймлявшими его темное, морщинистое, страшно добродушное лицо английского или шведского моряка. У высокого дымилась в зубах длинная светло-коричневая сигара, у маленького -- коротенькая, дочерна обкуренная трубка. Вошли они в подъезд немного странно, взявшись по-детски за руку, и маленький, уже совсем по-детски, впереди большого.
-- Дайте нам, пожалуйста, хороший номер в две комнаты, с ванной и телефоном, -- сказал большой управляющему гостиницы. -- Вот вам моя карточка для общего списка в вестибюле. А это мой секретарь -- мистер Вильям. Впрочем, и на карточке лучше приписать: "Василий Лукич Кандауров и секретарь".
Прибывшие поднялись вместе с управляющим в третий этаж. Главный швейцар с двумя помощниками, свободный рассыльный, нижний телефонный мальчик и мальчишка от занятого лифта -- с одинаковым любопытством проводили Кандаурова и его спутника глазами.
-- Сущая обезьяна, -- сердито произнес швейцар. -- Подумаешь, лень трубку изо рта вынуть.
-- Что-то и я таких совсем не видал, -- сказал рассыльный. -- По-моему, и есть обезьяна.
Между тем Василий Лукич Кандауров и мистер Вильям стояли в своих пальто и котелках посреди двенадцатирублевого номера с отдернутой портьерой в спальню, с полуоткрытой дверцей в уборную, откуда виднелся краешек мраморной ванны и блестящий никелированный душ.
-- Вполне удовлетворительно, -- говорил Кандауров. -- Будьте добры получить мой паспорт. Мистер Вильям пользуется особой привилегией проживать без документов во всех городах Старого и Нового Света. Впрочем, на всякий случай я могу вам предъявить расписку его прежнего патрона в получении от меня за него десяти тысяч долларов чистыми деньгами. Мистер Вильям! -- с особой интонацией и уже по-английски докончил он. -- Угодно вам познакомиться с господином управляющим отеля?
-- Э, -- неопределенно произнес маленький человек, не выпуская трубки изо рта.
-- Познакомьтесь, прошу вас! -- властно проговорил Кандауров.
Мистер Вильям нехотя улыбнулся, придержал одной рукой трубку и быстро протянул другую руку управляющему.
Тот все еще недоумевал.
-- Да, да, -- сказал Кандауров, -- неужели вы не видите? Конечно, обезьяна. Американский шимпанзе семи лет. Для вашего окончательного успокоения я попрошу вас заглянуть к нам вечером, когда мы будем ложиться спать. Будем завтракать, милый Вильям? -- опять с особой интонацией спросил он на английском языке.
-- О, yes! -- радостно и певуче отозвалась обезьяна, быстро пряча потухшую трубку в карман и улыбаясь до ушей огромным ртом, полным желтых зубов.
II
Подали ветчину, ростбиф, осетрину по-русски, сыр честер, водку и джин. Мистер Вильям, нетерпеливо ходивший по комнатам и машинально изучавший их убранство, тотчас же сел за стол и быстро засунул салфетку за воротничок.
-- Я вижу, вы очень проголодались, милый Вильям, -- сказал Кандауров, садясь напротив, -- возьмите ветчину. Но прежде всего по рюмочке, конечно. -- Он налил рюмку водки себе, рюмку джину секретарю. -- С приездом, дорогой друг!
Мистер Вильям запрокинул голову, охотно проглотил джин и, наложив себе полную тарелку ростбифа и ветчины, стал резать их вперемешку кусками и отправлять в рот.
-- Вы больше не нужны, -- сказал Кандауров лакею, медлившему уходить.
-- Виноват, -- ответил лакей и ушел.
Движения рук обезьяны, рук в великолепных манжетах с золотыми запонками, были вполне размеренны, точны и только немного поспешны. Челюсти смыкались без чавканья, пища проглатывалась аккуратно, и в маленьких, близко поставленных глазках горел какой-то сдержанный, культурный, почти человеческий огонек.
-- Еще по рюмочке, Вильям! -- сказал Кандауров. -- Слышите, Вильям!
По второму окрику обезьяна положила ножик и вилку и налила водки хозяину и джину себе. Потом ели сыр и пили кофе, принесенный лакеем в машинке с краном и со свистком, причем кофе разливал сам мистер Вильям.
-- Какая же это, к лешему, обезьяна, -- говорил в коридоре лакей. -- У него только обличье обезьянье, да и то -- голова напомажена, с пробором, духами разит, как от настоящего господина, и водку хлещет, что твой гусар. Опять же у обезьяны хвост.
-- У шимпанзе нет хвоста, -- возразил другой лакей. -- Я видел совсем такую же в цирке.
-- Я тоже видел, так ту хозяин водил за шиворот да подстегивал плеткой, а эта все сама.
После кофе Кандауров зажег электричество в уборной и отомкнул чемоданы. И человек, и обезьяна умылись, сняв пиджаки и отстегнув воротнички и манжеты.
-- Вам для первого визита, -- говорил Кандауров, -- надо надеть сюртук. Слышите, Вильям? Я, как свой человек, могу явиться и запросто. Достаньте себе сюртук.
Мистер Вильям порылся в своем чемодане и вытащил сюртучный костюм. Переоделся он с изящной и ловкой быстротой, и только галстук был ему повязан Кандауровым. Но булавку с двумя бриллиантиками он воткнул собственноручно.
-- Теперь сначала по телефону, -- говорил Кандауров, -- потом побриться, и можно ехать. Барышня! Пожалуйста,-- он назвал номер, -- благодарю вас. Квартира генерала Кандаурова? Боже мой! Калерия! Опять я слышу твой голос... Да я же, я... Так надо было... Полгода это еще не целая вечность. Ну, что дядя? Здоров?.. Дома? Калерия, слышишь, скоро мы будем счастливы!.. Знаю? Не знаю, а предчувствую, верю... Через полчаса мы у вас -- я и мой секретарь мистер Вильям. Да, англичанин, вернее, американец. До свиданья.
III
Человек и обезьяна побрились в парикмахерской отеля. На зрелище это собралось публики со всех этажей человек пятьдесят. Мистер Вильям, закутанный в простыню, время от времени скашивал глаза на Кандаурова и, видя на его щеках такую же мыльную пену, как и у себя под нижней губой, старательно задирал кверху лицо. Звяканье ножниц, подравнивавших ему бороду и бачки, доставило ему большое удовольствие, а причесывание смоченной вежеталем головы вызвало даже нечто среднее между урчаньем и бормотаньем.
-- Вильям! -- прикрикнул на него Кандауров.
Потом поехали к дяде Кандаурова, генералу от инфантерии, почетному опекуну.
Был февральский солнечный день. Автомобиль в пять минут домчал двух прекрасно одетых джентльменов через весь Невский проспект на Пушкинскую, где жил генерал. Горничная, снимавшая с Кандаурова и мистера Вилняма пальто, уже давно привыкла к посещениям старых, сгорбленных, обросших баками и бородами господ. Поэтому она нисколько не смутилась при виде обезьяны и даже с особым почтением сказала ей: "Пожалуйте в зал". Высокий тучный дядюшка, в генеральской тужурке, с орденом Владимира на шее и академическим значком, уже шел навстречу к племяннику с широко раскрытыми объятиями. Обнялись и поцеловались. Мистер Вильям хотел последовать примеру своего хозяина, но тот отстранил его от генерала рукой и сказал на английском языке:
-- Руку! Только руку, Вильям!
-- В чем дело? -- спросил генерал.
-- У моего секретаря, -- отвечал Кандауров, -- слишком восторженная душа. Хочет с вами, дядюшка, облобызаться.
-- Отчего же, -- сказал генерал, -- я англичан люблю. Я только немцев не люблю.
-- А он, дядюшка, не только англичанин, но к тому же и обезьяна.
-- Как обезьяна? А ведь правда!.. Вот разодолжил. Смотрите, пожалуйста: лакированные штиблеты, галстук... И какое сходство с человеком. Так научи же, как мне себя держать с эдаким франтом?
-- Да совсем как с настоящими гостями, дядюшка.
-- Вот забавно! Мистер Вильям?.. Садитесь, пожалуйста, мистер Вильям!.. Калерия, Калерия! -- крикнул генерал. -- Да выходи же!
Стройная шатенка с темно-бронзовыми волосами появилась на пороге и, поглядев издали на Кандаурова блестящим расширенным взором, отступила назад.
-- Василий Лукич, -- позвала она, -- на минуточку.
Кандауров быстрыми шагами прошел в гостиную, и тотчас же тонкие руки женщины обвились вокруг его шеи, и горячие губы прильнули к его губам.
-- Милый, милый, милый! -- шептала она скороговоркой между поцелуями. -- Я не хотела встретиться с тобой официально, я истомилась. Я к тебе приду завтра в восемь часов. Хорошо?
-- Конечно, конечно, -- тихо сказал Кандауров, -- теперь вернемся в зал.
И, подходя к порогу, он воскликнул полным голосом:
-- Да уверяю же вас, что вам некого стесняться. Честное слово, это обезьяна. Мистер Вильям, мистер Вильям!
IV
Шимпанзе превзошел самого себя. Приблизившись к молодой женщине, он расшаркнулся, поцеловал протянутую руку и даже произнес два коротеньких слова, которые умел произносить очень отчетливо и которые на его языке служили знаками величайшего одобрения:
-- О, yes!..
Калерия засмеялась и, подведя мистера Вильяма к окну, стала тормошить и разглядывать его со всех сторон. Больше всего ее поразили его выбритый и напудренный подбородок, расчесанный пробор на голове и запах духов, таких же, как у Кандаурова.
-- Да в вас прямо можно влюбиться, мистер Вильям, -- с восхищением говорила она.
-- О,yes! -- повторила обезьяна.
-- Смотрите, кузиночка, -- сказал Кандауров, -- будьте с ним поосторожнее: он отчаянный донжуан.
Кандауров, хотя и называл Калерию кузиной и кузиночкой, однако, несмотря на заверения генерала о его родстве со своей лектрисой и экономкой, мало этому родству верил. Между прочим, он слышал от Калерии, что ей отказано в завещании генерала тысяч двадцать. И так как это было каплей в море того богатства, которое должно было достаться ему, Кандаурову, как единственному наследнику, то он любил подшучивать над Калерией и называть ее богатой невестой.