этом западном статусном оазисе, над которым апрельское солнышко позволило себе распустить свои любопытные лучи.
Наконец дверь отворила женщина, которую Йельм принял за горничную.
— Криминальная полиция, — произнес он и почувствовал, как ему надоело это словосочетание. — Я ищу Рикарда Францена.
— Он прилег вздремнуть после обеда, — ответила женщина. — А в чем дело?
— Это очень важно. Если это не причинит вам слишком большого беспокойства, я просил бы вас разбудить его.
— Это зависит от вас, — таинственно ответила дама.
— То есть?
— От вас зависит принятие решения о том, причинит ли мне слишком большое беспокойство процесс его пробуждения. Возможно, вы уже косвенно ответили на свой же непрямой вопрос и косвенно уже попросили меня разбудить его.
Йельм в изумлении уставился на нее. Она сделала жест рукой, приглашая его войти, и улыбнулась, как принято говорить, исподтишка.
— Не обращайте внимания. Я всю жизнь проработала учительницей родной речи. Садитесь, а я пока схожу за мужем.
С поразительной легкостью она взбежала вверх по лестнице. Йельм остался стоять в большом холле, перебирая в уме разные варианты: «Если это не причинит вам слишком большого беспокойства, я должен попросить вас разбудить его». Разве не так следовало сказать?
Вот где язык силы имел бы преимущество. Через несколько минут дама уже спешила вниз по лестнице, а вслед за ней спускался дородный пожилой мужчина в халате и тапочках. Подойдя к Йельму, он протянул ему руку.
— Рикард Францен, — представился он. — Мой дневной сон на девяносто процентов состоит из попыток заснуть и на десять процентов из попыток смириться с тем, что это не получается. Итак, я не спал. Трудно привыкнуть к тому, что вышел на пенсию, когда всю жизнь напряженно работал. Я полагаю, вы уже заметили, что это также касается моей жены.
— Пауль Йельм, — сказал Пауль Йельм. — Из криминальной полиции.
— Стокгольмской полиции?
— Нет, Государственной криминальной. — Йельм запамятовал, что Францен был судьей.
— Там создали спецподразделение?
— Да.
— Я примерно так и думал. И кажется, я догадываюсь, почему вы здесь. Быстро работаете.
— Спасибо. А сами вы что думаете?
— Думаю, очень возможно, что я — третья жертва. Мы обсуждали это как раз вчера с моей женой. Биргитта считала, что мне нужно позвонить в полицию. А я сомневался. И вот мое желание исполнилось. Должен признаться, это бывает не всегда.
— Как вы думаете, стоит ли за этими убийствами кто-то из ордена Мимира?
— Не смею рассуждать об этом, но понимаю, что, по вашему мнению, такая связь есть.
С такой логикой, как у него, эту связь нетрудно обнаружить. Йельм решился говорить начистоту и не прибегать к языку силы.
— В три часа у нас важная встреча. Как вы считаете, стоит ли мне просить вас поехать со мной в полицейское управление, чтобы мы могли задать вам несколько вопросов об ордене Скидбладнира, а также принять решение об охране вашего дома сегодня вечером?
Францен задумался. Затем ответил:
— Ну конечно же: симметрия! Вы полагаете, что симметричная схема убийства касается также и времени и что третье убийство состоится сегодня вечером. Между каждым убийством проходит двое суток. Возможно, вы правы. Дайте мне несколько минут.
Он отправился в туалет. Без сомнения, уход такого человека с поста судьи нанес невосполнимый ущерб шведской судебной системе. В глазах Йельма Рикард Францен был очень хорошим судьей.
Биргитта Францен подошла к Йельму.
— Как вы считаете, он подвергается серьезной опасности?
— Честно говоря, не знаю. Но это очень возможно. Вы собираетесь быть дома сегодня вечером?
— Я редко выхожу из дома.
— А ваш муж?
— Он собирался навестить своего старого коллегу. Они обычно встречаются раз в месяц.
Йельм кивнул головой.
— Их встречи заканчиваются поздно?
Биргитта слегка усмехнулась.
— Довольно поздно.
— Ваша спальня находится на втором этаже?
— На третьем.
— А гостиная здесь, внизу?
— Вы стоите возле нее. Холл сужается в небольшой коридорчик, вон там справа, и выводит в гостиную.
Йельм прошел вправо. Холл вначале сужался воронкой, а затем снова расширялся в гостиную. Очень оригинальная планировка, о которой убийце нужно знать заранее, чтобы все продумать. Напротив окна у стены стоял длинный угловой кожаный диван. Йельм вернулся назад в холл, где обнаружил Рикарда Францена в полной готовности. Он выглядел очень целеустремленным, даже воодушевленным.
— Ну как, сфотографировали место возможного преступления? — с улыбкой спросил он.
Потом обнял жену и пошел впереди Йельма к машине, готовый к неожиданной, но долгожданной встрече с правовой системой.
Солнце все еще светило.
Глава 9
Ян-Улов Хультин вновь появился из таинственной двери в стене той комнаты, которую Хорхе Чавес иронично окрестил «главным штабом борьбы». Полукруглые очки уверенно царили на его внушительном носу. Он повернулся к собравшейся «Группе А». Все сидели, листая документы и записи в своих блокнотах.
— Сегодня утром наше дело получило огласку, — угрюмо произнес Хультин. — К тому же одновременно во всех газетах. Кто-то раззвонил. Или же средства массовой информации естественным образом сотрудничают друг с другом в таких вопросах. Мы еще не локализовали утечку. Не исключено, что просто невозможно сохранить в секрете дело такого масштаба. Но фору в несколько дней мы тем не менее получили.
Он подошел к белой доске, открутил колпачок у фломастера и приготовился стрелять. Фломастер теперь был его служебным оружием.
— В ваших А-мозгах сегодня проходила усиленная работа. Давайте посмотрим на результаты. Нурландер?
Вигго Нурландер склонился над своей темно-синей записной книжкой и заговорил:
— Modus operandi. Я связался со всеми, от ФБР до службы безопасности Лихтенштейна, сделал множество международных звонков. На сегодня известны три группировки, которые практикуют выстрелы в голову, когда речь идет о казни: одно ответвление американской мафии, главарем которой является некто Карпони в Чикаго, самом гангстерском из всех американских городов; наполовину развалившаяся подгруппа РАФ[13] под командованием Ханса Коппфа; объединенный русско-эстонский преступный клан с неким Виктором-Икс во главе, который, по-видимому, можно считать сегментом русской мафии, как ее теперь называют. Речь всегда идет о казнях предателей или доносчиков, и ни в одном из случаев не сообщается о двух и только двух выстрелах. Точно такой же случай именно с двойным выстрелом мне так и не удалось найти. Я продолжаю поиски.
— Спасибо, Вигго, — сказал Хультин. Он целиком заполнил один угол доски. — Нюберг — общие враги?
Импозантному Гуннару Нюбергу, казалось, нелегко было справляться с ручкой, которая как-то неловко болталась в его большой руке.
— Видимо, это не основная нить расследования, — произнес он неуверенно. — Я не нашел никаких безусловных общих врагов. Разумеется, оба убитых прошли через Высшую Школу Торговли, но Странд-Юлен был на семь лет старше, поэтому никаких общих однокашников, на что можно было бы опереться, у них нет. А ведь именно во время учебы люди приобретают себе друзей и врагов на всю жизнь. Лет двадцать назад Даггфельдт выжил своего коллегу из фирмы, которую они вместе основали. Она называлась «Контолайн». Этого человека зовут Ункас Сторм, я нашел его в маленькой фирме по переработке железного лома, он сильно пьет. Он по-прежнему ненавидит Даггфельдта и, пользуясь его же словами, «станцевал джигу на его гробу», узнав об убийстве. Однако он не знал Странд-Юлена. У последнего есть бывшая жена, Юханна, которую он бросил без средств после развода в семьдесят втором году. Трудно представить себе человека, который мог бы ненавидеть сильнее; однако это чисто личная ненависть. Она мечтала «съесть его печень до того, как негодяя кремируют. Жечь его надо было бы так, чтобы он почувствовал, как огонь поджаривает его бока». Я также поговорил с более или менее скорбящими родственниками и пришел к выводу, что по Даггфельдту скорбят все же больше. И сын Маркус семнадцати лет, и дочь Макси…
— Макси? — переспросил Йельм.
— Видимо, это имя дано ей при крещении, — разведя руками, сказал Нюберг.
— Простите. Яхта Даггфельдта называется «Макси», поэтому я… извините.
— …и Макси, девятнадцати лет, кажется, искренне горюют по отцу, хотя он почти не бывал дома. Жена Нинни восприняла кончину мужа, что называется, стоически. Когда разговор зашел о яхте, она спросила, сможет ли она сразу ее продать. Я ответил, что да. То же самое касается вдовы Странд-Юлена Лилиан. Тот же стоицизм. Она фактически съехала из квартиры на Страндвэген, хотя развод был, как она выражается, «out of the question»;[14] она видела, что стало с первой женой, уже упоминавшейся Юханной. Она сделала определенные намеки относительно сексуальных пристрастий Странд-Юлена. Я цитирую: «По сравнению с нашим святым Бернардом тайские педофилы сущие ангелы». Возможно, это та нить расследования, которую следует раскрутить.
— Я уже начал ее раскручивать, — сказал Йельм. — Раздел интересов и свободного времени. Но ты уже закончил?
— Я только хотел добавить, что не смог найти его детей, дочь от первого брака Сильвию, тридцати лет, и сына от второго, Боба, двадцати лет. Оба, конечно же, работают за границей.
Йельм продолжил:
— Яхта Странд-Юлена была, по всей вероятности, «яхтой похоти». Я поговорил с одним из членов его команды, причем команда судна постоянно обновлялась и состояла из молодых светловолосых парней. Не знаю, как вы перенесете эту информацию, но у меня есть весьма детальное описание того, что происходило на борту.
— Грубыми мазками, пожалуйста, — лаконично заметил Хультин.
— А они и есть грубые. Он смотрел и отдавал приказы, создавал маленькие, цитирую, «живые картины» — это когда члены команды должны были застыть посреди акта, а он ходил вокруг и следил за тем, чтобы никто не нарушал тишину. Или он мог вставить юноше пенис или другой предмет глубоко в анус, причем молодой человек не смел пошевелиться до тех пор, пока Странд-Юлен не разрешит ему. Сам он участвовал в этом только как укротитель. Тут, по-видимому, у него с Даггфельдтом нет ничего общего. Я продолжаю расследование. У меня есть некоторые следы, ведущие к сводникам.