— Зона удвоения, — пояснил Йоран Андерсон. — Выход. Игра закончена. Очень длинная партия.
Он снова подошел к Йельму и сел на корточки рядом с кроватью. Его пистолет все еще был направлен на полицейского.
— Когда я играю, — спокойно произнес Йоран Андерсон, — я становлюсь очень сосредоточенным. А когда игра заканчивается, я снова становлюсь обычным. Напряжение исчезает. И я могу окунуться в будни с новыми силами.
Йельм все еще не мог разомкнуть губ и не произнес ни слова.
— А будни, — продолжал Йоран Андерсон, — будни означают смерть. Я бы очень хотел, чтобы ты подхватил мое тело, когда оно упадет.
Он засунул глушитель пистолета себе в рот. Йельм не мог пошевелиться. «Окаменевший освободитель заложников», — мелькнуло у него в мозгу.
— Выход, — невнятно объявил Йоран Андерсон.
Прогремел выстрел.
Звук вроде бы оказался громче, чем ожидалось.
Андерсон упал прямо на Йельма. Тот подхватил его тело. Ему показалось, что стекающая по нему кровь была его собственной.
Он посмотрел на окно над Аней и Винге. Повсюду валялись осколки стекла. Шторы были разорваны. Черная голова Хорхе Чавеса виднелась в проеме окна.
— Плечо, — констатировал он.
— Аа, — только и смог вымолвить Йоран Андерсон.
Глава 32
Здесь был даже Гуннар Нюберг. Он сидел на своем обычном месте, его голова была туго обмотана бинтами, так что он напоминал мумию из старого фильма ужасов. Ему, конечно, рановато было приходить сюда.
Но они сидели на своих местах, готовясь попрощаться друг с другом и вернуться назад в свои полицейские отделения в Худдинге, Сундсвалле, Гётеборге, Вэстеросе, Стокгольме и Нака. Позднее июньское утро. Летний отпуск спасен.
Настроение у всех было какое-то нерешительное. За столом царило молчание.
Ян-Улов Хультин вышел из своей таинственной двери и оставил ее открытой. За ней виднелся обычный туалет.
Тайна исчезла, осталась только дымка.
Хультин со стуком положил на стол толстую карту, сел и вздел очки на свой большой нос.
— Так-так, — произнес он. — Маленькое подведение итогов ночи. Йоран Андерсон находится в больнице, где ему лечат легкое ранение плеча. Альф Рубен Винге находится в той же больнице из-за столь же легкого ранения прямой кишки. Аня Парикка, как неожиданно выяснилось, находится в самом плохом состоянии: она проходит курс интенсивного лечения от психического шока. Мы очень надеемся, что она скоро поправится. А как ты, Пауль?
Йельм с некоторым удивлением посмотрел на него.
— Все хорошо, — ответил он. — Эксперт по освобождению заложников уже оправился от шока.
— Прекрасно, — сказал Хультин. — Хорхе, расскажи, как все произошло.
— Да ничего особенного, — протянул Чавес. — Я подошел к дому и встал возле окна слева от двери, как мы и договаривались с Паулем. Но в нем не было ни малейшей щелочки, поэтому я через некоторое время начал передвигаться к тому окну, про которое Арто говорил, что там есть щель между шторой и рамой. Я подошел как раз в тот момент, когда Андерсон приблизился к Йельму. И я выстрелил Андерсону в плечо.
— Да, все в соответствии с уставом, — заметил Хультин и, подойдя к белой доске, нарисовал последние стрелки. У него получилась внушительная схема, сложный, асимметричный узор. В нем было отмечено каждое имя, каждое место, каждое событие этого долгого расследования.
Хультин на мгновение замер, созерцая свою работу.
— Красота абстракции, — заключил он, возвращаясь к столу. — И чертова конкретность полицейской работы.
Значит, он решил вернуться к конкретике.
— Так-так, — добавил он. — Перед нами опять симметрия, на этот раз последняя. Выстрел Хорхе прогремел как раз около двенадцати, так что наше расследование длилось ровно два месяца.
Сёдерстедт смущенно заметил:
— Расследование завершилось двадцать девятого мая, в тот самый день, когда турки в 1453 году взяли Константинополь, именно от этой даты идет отсчет Нового времени.
Присутствующие посмотрели на него таким долгим взглядом, что он с извиняющимся видом пожал плечами.
— Спасибо за это замечание, — нейтральным тоном сказал Хультин. — Маленький заключительный вопрос: хотите ли вы уехать домой?
Никто не ответил.
— Что ж, так или иначе — уезжайте и проведите лето с удовольствием. А затем возвращайтесь сюда. Если хотите. Как сообщат вам вскоре Мёрнер и начальник полицейского управления, а также некоторые другие из тех, кто любит погреться в лучах вашей славы, «Группу А» планируется сделать постоянным подразделением, хотя уже и не с таким нелепым названием.
Члены бывшей «Группы А» с глупым видом уставились друг на друга.
— Это следует вот из этой бумаги, — сказал Хультин, поправил очки, прочел про себя какой-то документ и покачал головой. — Я думал прочесть вам докладную записку Мёрнера, но, как я вижу, читать ее вслух совершенно невозможно. Вместо этого я сам подведу некоторые итоги. Как вы знаете, «Группа А» была экспериментальным подразделением, сформированным по приказу начальника полицейского управления, чтобы избежать тех идиотских ситуаций, которые возникали при расследовании убийства Пальме, когда был собран слишком большой, рыхлый и требующий привлечения огромных ресурсов коллектив следователей; вместо этого нами было образована маленькая, компактная сплоченная группа людей, готовых переработать все это дерьмо и имеющих большие полномочия, дающие право пренебречь стандартными формами ведения следствия и сконцентрироваться на сути дела. Этот наш эксперимент оценивается как… извините, я вынужден процитировать: «В настоящий момент, принимая во внимание ситуацию, таким образом, согласно вышеуказанным примечаниям, полученный результат можно считать идеальным, то есть вполне удовлетворительным». Другими словами, Мёрнер чертовски доволен. «Группа А» станет постоянным подразделением внутри Государственного полицейского управления, которое будет колоть «крепкие орешки». Речь в основном пойдет о так называемых «насильственных преступлениях международного типа». Что скажете? Я к вам обращаюсь, сотрудники «Особого отдела Государственной уголовной полиции по борьбе с насильственными преступлениями международного значения».
— Найдется ли у вас квартира в черте города для шумной финско-шведской многодетной семьи? — спросил Сёдерстедт. — Я уже устал копаться в огороде.
— Тебе недолго осталось там копаться, — ответил Хультин. — Можно ли считать это согласием по-сёдерстедтски?
— Я должен еще поговорить с семьей, — оставил себе Арто дорожку к отступлению.
— Само собой, — кивнул Хультин. — У вас есть два совершенно свободных месяца, чтобы поговорить с родственниками и с кем угодно еще. Мы соберемся опять четвертого августа. До этого дня вы свободны, за исключением, разумеется, тех случаев, когда вас могут вызвать в прокуратуру для дополнительного расследования по делу Йорана Андерсона. Хорхе спас ему жизнь, и это обойдется государству во много миллионов.
Чавес скроил гримасу. Хультин еще не закончил.
— Есть ли кто-нибудь, кто сразу готов согласиться продолжать работать в Госкриме? — спросил он. — Вы, наверное, знаете шутку: «Если попадешь сюда, то назад уже не выйдешь. Только в специальном гробу. Со штампом Госкрима».
Йельм улыбнулся. Охотников не нашлось.
— Тогда все, — сказал Хультин и стал собирать документы. — Приятно вам провести лето. Если оно еще не кончилось.
Члены «Группы А» нерешительно поднялись со своих мест. Йельм остался сидеть — он пока был не в состоянии пошевелиться. Хультин взял в руки тряпку, чтобы превратить свой шедевр на белой доске в маленькое пятно на ткани. Секунду он помедлил, а затем, не поворачиваясь, сказал:
— Может быть, ты запечатлеешь эту схему в своей памяти, чтобы она могла заменить карту Швеции в твоем атласе?
Йельм смотрел на невероятное хитросплетение стрелок, квадратов и букв. Здесь было все. Совершенно безумная и совершенно логичная карта страны, состоящая из осколков сведений и размышлений. Загадочные связующие звенья. Нервная система. Ужасающая диаграмма духовных падений и интеллектуальных взлетов.
Так подумал Пауль Йельм и посмеялся над собой.
Хультин приподнял бровь и сказал:
— Время уже убежало от нас, Пауль.
— Возможно, — ответил Йельм. — Хотя я не уверен.
Они некоторое время молчали и смотрели на белую доску, давая время этой схеме отпечататься на сетчатке их глаз. Когда Хультин наконец превратил ее в маленькое синее пятно на тряпке, она все еще оставалась перед их мысленным взором.
— Спасибо за хорошее руководство, — сказал Йельм и протянул руку.
Хультин пожал ее, и на лице его появилась грусть.
— В тебе многовато всего, Пауль, — сказал он. — Но ты можешь стать хорошим полицейским… в общем и целом.
Хультин скрылся за своей таинственной дверью. Йельм глядел ему вслед. Прежде чем закрыть дверь, Хультин буднично заметил:
— Невтерпеж, знаешь ли.
Йельм проводил его долгим взглядом, думая о футболе. Твердый как кремень защитник.
Он вышел в коридор и заглянул по очереди во все комнаты. В каждой было открыто окно, в которое заливались струйки дождя. Лето, по-видимому, откладывалось. А может быть, и вообще уже закончилось.
В первой комнате сидели Сёдерстедт и Нурландер и мирно беседовали. Старые трения были если не забыты, то во всяком случае отложены.
— Я пошел, — сказал им Йельм. — Счастливо провести лето.
— Ступай с миром, — ответил ему Вигго Нурландер и взмахнул руками, на которых красовались розовые шрамы.
— Приезжай к нам в Вэстерёс летом, — сказал Арто Сёдерстедт. — Ты найдешь наш адрес в справочнике.
— Почему бы и нет? — подмигнул ему Йельм. Из последней комнаты выехал на своей инвалидной коляске Гуннар Нюберг. Его гигантская фигура выглядела очень забавно, когда он сжимал в руке рычаг управления коляской, которая, казалось, вот-вот расплющится под его тяжестью.
— Разрешаю посмеяться, — сказал Нюберг шипящим, как у мумии, голосом. Йельм поймал его на слове. Продолжая двигаться по коридору, Нюберг прошелестел: