Фроули с Зеллманом приехали и уехали. Хейден Экман сидел у себя в кабинете, ждал, когда кофеварка приготовит ему большую чашку черного кофе, и думал, зачем человеку, скрывавшемуся под фамилией Палмер, понадобилось обзаводиться фальшивым удостоверением личности. Одно из двух: или он планировал устроить катастрофу в спрингвиллском комплексе, или предвидел, что она случится и вся вина падет на него. Какие бы работы там ни велись, они явно не имели никакого отношения к созданию лекарства от рака. Эту версию скормили СМИ, однако Экман ей не верил. Противораковые препараты не вызвали бы такого интереса у АНБ.
И почему босс Палмера, зная о его приготовлениях к кризису, позволял ему руководить комплексом? Каким змеиным гнездом была эта корпорация «Рефайн»? Совать нос в такие дела было опасно, но такому человеку, как шериф Экман, они сулили немалые возможности, появившиеся буквально из воздуха.
Теперь, когда Фроули и Зеллман увезли тела жертв и вещественные доказательства, шерифу Экману нужно было составить отчет о передаче дела, уделив особое внимание поведению доктора Карсона Конроя. Судмедэксперт сомневался в законности передачи и злил шерифа, вспоминая о соблюдении протокола и нормах этики. Если дойдет до суда, Хейден хотел представить свою версию, составленную по горячим следам и с указанием времени. Это понизит доверие к показаниям Конроя. Согласно версии Экмана судмедэксперт не сам явился в морг, оказавшись поблизости, а был вызван, чтобы участвовать в передаче. В морг он пришел пьяным. Конрой не оспаривал саму процедуру, но вел себя крайне враждебно по отношению к приехавшим из Сакраменто.
Хейден с наслаждением сочинил диалог пьяного судмедэксперта, придумав убедительные подробности его неадекватного поведения, но постаравшись, чтобы оно не выглядело клоунадой. Если понадобится представить этот отчет в суд, шериф вначале свяжется с Фроули и Зеллманом, чтобы те были в курсе и подтвердили непотребное поведение Конроя.
Хейден едва успел закончить отчет, который сохранил в печатном и электронном виде, когда на столе затрещал сигнал внутренней связи. Карл Фредетт, несший дежурство, сообщил о проникновении вооруженного злоумышленника в дом Меган Букмен на Гринбрайер-роуд.
Проникновение в частный дом было здесь столь же редким явлением, как происшествие со слоном.
Хотя шериф Экман ставил свои личные интересы выше интересов округа и относился к коррупции менее строго, чем того требовал закон, он обладал хорошим чутьем настоящего копа. Получив сообщение, он сразу понял: Натан Палмер, кем бы он ни был, до сих пор находится на территории округа Пайнхейвен.
Как и все члены Мистериума, Кипп мог включать и выключать Провод, словно обычное радио, однако экстренные сообщения приходили всегда.
Сейчас Провод оставался включенным. Во-первых, Кипп не мог бросить мальчика в беде одного. Тот кричал от душевной боли. Во-вторых, крики служили чем-то вроде радиомаяка, помогая двигаться к месту, где жил мальчик.
Указания Бену Хокинсу пес передавал без слов. Бен оказался достаточно смышленым и понял, что порой невозможное становится возможным.
К сожалению, не все люди отличались такой широтой восприятия.
Иные безоговорочно верили в полнейшую чепуху, не требуя доказательств, но отказывались принять правду, даже если эту правду им, образно говоря, совали под нос.
Всякий раз, подъезжая к перекрестку, Бен указывал дальнейшее направление и спрашивал:
– Сюда?
Если направление было верным, Кипп с энтузиазмом лаял один раз.
Если нет – неодобрительно скулил.
Как всегда, ему хотелось многое сказать Бену, но собачье горло не могло воспроизвести человеческую речь.
Он бы сказал: «Ты замечательный водитель».
Он бы подгонял Бена: «Быстрее, еще быстрее», хотя Бен и так превысил предел скорости, понимая, что странное дело, в которое его втянул Кипп, не терпит отлагательств.
Обладай Кипп речью, он бы задал Бену Хокинсу тысячу вопросов. Расспросил бы о жизни, о том, какие книги тот писал, читал ли Диккенса и верит ли в утверждение некоторых физиков о существовании бесконечного множества параллельных вселенных.
Дороти живо интересовалась квантовой механикой, теорией струн и подобными вещами. Тем, что интересовало ее, она умела заинтересовать и других.
Кипп придумал свою теорию: да, параллельные вселенные существуют, и когда мы умираем в одной, в других мы продолжаем жить.
Дороти ушла из этой Вселенной, но не исчезла совсем.
Эта теория давала Киппу утешение.
Он не зашел слишком далеко и не утверждал, будто небеса – это параллельная вселенная, где все живут вечно. Он не был теологом.
Из Олимпик-Виллидж они поехали на север по штатному шоссе 89, затем свернули на федеральную трассу 80 и продолжили путь в западном направлении.
С этой трассы они повернули на штатное шоссе 20, продолжая двигаться на запад.
Будь Кипп обычным псом, он бы норовил почаще высовывать морду из окна и наслаждаться ветерком.
Но он понимал, что мусор, летящий навстречу, может серьезно повредить глаза.
Порой участь высокоинтеллектуального пса лишала Киппа простых радостей жизни, доступных обычным собакам.
Может, и не порой, а бóльшую часть времени.
Дороти позволяла ему высовывать морду из окна, но тогда она ехала очень медленно. Удовольствие совсем не то.
Кипп предполагал, что другие собаки тоже слышали по Проводу крики мальчика. Тогда почему же никто до сих пор не высказался?
Кипп отправил запрос: «Провод доносит вам крики мальчика? Он постоянно кричит и плачет».
Ответы посыпались почти мгновенно и отовсюду. Оказалось, мальчика никто не слышал. Собак взволновала новость, что человек способен передавать сообщения по Проводу.
Кипп удивился: почему же они не слышат мальчика? Этот вопрос не давал ему покоя. Жизнь не переставала его удивлять.
– Направо? – спросил Бен.
Кипп пролаял: «Да».
В этот момент пришла «беллаграмма» про Вулкана из Ла-Хойи. Передавая новость, Белла сияла от радости.
Белла была права. В мире что-то происходило. Нечто монументальное.
Должно быть, мальчик являлся частью этого нечто, как и Вулкан, Кипп и все остальные интеллектуальные собаки, до сих пор считавшие себя чужаками в мире, который создал их без какой-либо определенной цели и обрек жить вне природы, терзаясь вопросами и не получая ответов.
Меган успела перенести Вуди из ванной на кровать и облачиться в джинсы и свитер. В этот момент к дому подъехала полиция.
Ей очень не хотелось оставлять Вуди одного: отрешенного, травмированного случившимся, скрывшегося в своем мире. Он не впервые туда ускользал, однако сейчас его бегство получило новый оттенок. Какой именно – Меган не знала. Только бы не отчаяние.
Она выбралась в коридор, чтобы встретить полицейских, но спускаться вниз отказалась, предложив им подняться на второй этаж.
Рассказывая о том, как все было, она подкатила компьютерное кресло Вуди к кровати, села и взяла сына за руки. Она нежно гладила его скрюченные пальцы, стараясь их разогнуть и надеясь, что это его немного успокоит.
Меган мысленно приказывала себе оставаться спокойной и просто излагать последовательность событий, не давая внутреннему волнению прорваться наружу. Вдруг Вуди поймет, что Ли Шекет навсегда похитил ее чувство безопасности? Меган это очень пугало. Вуди должен видеть в ней твердую скалу, на которую он может без опаски встать. Скалу, а не море страха, готовое его поглотить.
Слушая ее, полицейские попутно осматривали комнату. Вначале дверной замок, поврежденный стрельбой, затем все остальное. Они ни к чему не прикасались. Рассказ Меган они слушали с серьезными лицами, но на нее смотрели с подозрением. Вероятно, это было следствием их опыта и профессиональной подготовки. Но она с трудом скрывала свое отчаяние. Почему полицейские до сих пор торчат в комнате Вуди, а не ищут Ли Шекета в лесу? Или они думают, что он сбежал и больше не вернется? А если он хитрее? Если затаился и ждет, пока полицейские закончат опрос и уедут?
Должно быть, ее спокойный рассказ об этом безумном и дерзком вторжении заставил их усомниться в ее правдивости. Где ужас в ее голосе? Где возбужденно горящие глаза и сбивчивая речь? Где, наконец, злость на преступника, проникшего к ней в дом?
Все это, конечно же, было спрятано глубоко внутри, такое же плотное, как внутренняя обмотка мяча для гольфа. Ее спокойный тон предназначался не для полицейских, а для сына. Будучи матерью ребенка с нарушениями развития, неспособного выражать свои эмоции, но глубоко чувствующего эмоции других, ребенка, не имевшего защитных механизмов от страха, Меган постоянно контролировала свои чувства и интонацию каждого произносимого слова. Шекет настолько травмировал мальчика, что он удалился во внутреннюю тишину, тревожащую ее, если не сказать пугающую. Меган боялась произнести хотя бы слово таким тоном, который лишь плотнее затянет пружину ужаса Вуди.
Через несколько минут к дому подъехали еще двое полицейских и по непонятной Меган причине взяли командование на себя, хотя и не входили в силы быстрого реагирования. Одной из приехавших была женщина лет тридцати по фамилии Карриктон. Белая табличка с черными буквами фамилии была прикреплена к нагрудному карману ее форменной рубашки.
Карриктон была спортивной женщиной с крепкими, накачанными руками, с привлекательным лицом скандинавского типа, коротко стриженными светлыми волосами и серо-синими глазами. Она достала блокнот и ручку, приготовившись записывать показания Меган, чего первые полицейские и не подумали сделать.
Меган обрадовалась ее появлению, посчитав, что женщина скорее поймет, через какой ужас она прошла. Однако вскоре ее постигло разочарование. Какими бы профессиональными ни были действия помощницы шерифа Карриктон, эта женщина прониклась к ней глубокой неприязнью и беспричинным недоверием.
Меган вкратце повторила рассказ о вторжении.