В багажнике машины лежали два чемодана. Первый не представлял ничего особенного. Во втором обнаружились пачки двадцати- и стодолларовых купюр. Никогда еще Экман не видел столько наличных денег. Он прикинул сумму. Здесь было никак не меньше ста тысяч долларов.
После долгих раздумий он перенес чемодан в багажник своей патрульной машины.
Деньги явно были приготовлены на случай бегства. Следовательно, Шекет заранее предполагал, что исследования, проводимые в Спрингвилле, чреваты катастрофой, где главным виновником окажется он.
Шекет говорил Меган Букмен о Коста-Рике, где он приготовил себе надежное местечко и собирался жить не под своим именем и не под именем Натана Палмера. Шекет надеялся жить тайно, но вначале ему нужно было попасть в Коста-Рику, не привлекая к себе внимания. Прямой путь исключался, а косвенный был сопряжен с расходами, существенную часть которых составляли взятки. Скорее всего, Шекет имел миллионы на оффшорных счетах, недосягаемых для властей. Шерифу подумалось, что сто тысяч маловато для успешного бегства, когда розысками этого молодца занималось даже всемогущее АНБ. Имея ресурсы и сознавая, что в случае чего он станет главным обвиняемым, Шекет наверняка подготовился к побегу основательнее. Сто тысяч – слишком мало. Скорее всего, в чемодане он вез только часть денег.
Экман ходил вокруг «доджа» и внимательно разглядывал машину. Автомобили часто переделывали, создавая тайники для перевозки наркотиков. В данном случае речь шла о наличных деньгах. Они должны находиться в таком месте, откуда их легко достать. Наружные части отпадали. Шекет вряд ли устроил тайник где-нибудь под крылом. Значит, надо искать внутри машины.
«Додж-демон» был в высшей степени кастомизированным автомобилем, а не просто серийной машиной с форсированным мотором. Отделка интерьера не уступала «мерседесам». Тайный отсек где-то хитроумно спрятан, но где? Швы на обивке и другие детали мешали умельцам скрывать тайники.
Через десять минут он обнаружил две скрытые под обивкой пластины. Шериф надавил на них и увидел потайной отсек в спинке переднего пассажирского сиденья. Внутри лежали пачки стодолларовых купюр, упакованные в полиэтиленовые мешки. Посчитав их количество в одном мешке, Экман понял, что нашел еще триста тысяч.
Он почти уже переправил всю сумму в свою машину, когда вдруг понял: так нельзя. Едва будет объявлено об аресте Ли Шекета, Тио Барбизон снова пришлет сюда Фроули и Зеллмана, но уже с подкреплением. Они заберут себе не только Шекета, как то было с телами жертв, но и увезут вещественные доказательства, включая и «додж-демон».
Люди Барбизона тщательно обыщут машину и найдут тайный отсек. Если внутри окажется пусто, у них это вызовет подозрение. Зачем Шекету тратиться на устройство тайника, где ничего не лежит?
Хейден Экман ограничился тем, что забрал из отсека лишь две трети денег. Сто тысяч он с большой неохотой оставил ищейкам из офиса генерального прокурора. Конечно, Шекет может утверждать, что в тайнике у него лежали триста тысяч плюс еще сто тысяч в чемодане. Но он безумец, дегенерат и каннибал, которому не поверят.
К тому времени, когда Экман объявит об аресте Шекета, арестованный вполне может быть уже мертв. Учитывая крайнюю жестокость Шекета, вполне вероятно, что он нападет на охранника или кого-то из персонала больницы и его застрелят. Шериф обдумывал такой сценарий с того самого момента, как Шекета препровождали в психиатрическую палату.
Экману было муторно оставлять сто тысяч долларов для ребят Тио Барбизона. Он бы даже взгрустнул, если бы вскоре не нашел новую сокровищницу. Она скрывалась в подкладке спортивной кожаной куртки, лежавшей на пассажирском сиденье. В карманах этой дорогой модной одежки не было ничего интересного, а вот нижняя кромка куртки показалась ему странной. Экман вспорол шелковую подкладку и увидел полиэтиленовый рукав, разделенный на отсеки. В каждом лежало по драгоценному камню, смахивающему на бриллиант. Скорее всего, Шекет ценил эти камешки дороже, чем наличность, перевозимую в тайнике.
Пайнхейвен был для Хейдена Экмана лишь промежуточным этапом, а его нынешняя должность – ступенькой в восхождении к более значимой должности. Но выходило, что этот захудалый городишко – настоящая сокровищница возможностей.
Мама Вуди сидит на краешке кровати. Она крепко обнимает сына, положив его голову себе на колени.
Бен расположился в кресле. Кипп стоит возле него, возбужденно и удовлетворенно помахивая хвостом.
Никого из людей Кипп не знал так досконально, как Вуди.
Узнав Вуди, он полюбил мальчика. Он полюбил маму Вуди, которую узнал через Вуди.
Хотя Кипп любил Дороти, он знал ее лишь частично, не до самых глубин ее психики, как это произошло с Вуди.
Вуди Букмен не знал никого из людей так досконально, как он узнал Киппа.
Более того, начав общаться с Киппом по Проводу, Вуди по-новому узнавал себя.
Кипп не мог говорить и никогда не сможет. Все общение происходит телепатически.
Зато мальчик теперь говорит, освободившись от оков молчания, тяготивших его годы.
Возможно, это означало, что нарушение в его развитии было вызвано преимущественно психологической причиной.
А может, и нет.
Кипп знал: без электрической зубной щетки с таймером Вуди будет чистить зубы до тех пор, пока не лишится десен.
Вуди тоже это знал.
Вуди по-прежнему знал кучу бесполезных данных. Например, он родился в четыре часа утра двадцать шестого июля. Июль – седьмой месяц, а двадцать шесть при умножении на семь дает 182. Если прибавить четыре – час его рождения, – сумма составит 186, показатель коэффициента его интеллекта.
У себя в комнате, ловя удивленные взгляды Киппа, Бена и мамы, Вуди говорил без умолку. Он торопился рассказать о глубоких чувствах и мыслях, которые столько лет были скрыты в нем. И прежде всего – рассказать о том, как он любит и обожает свою маму.
Потом он признался, что надеется однажды встретить девочку, у которой, как у него, часть десенной ткани пересажена от умершего донора. Тогда им будет о чем поговорить, а потом они даже поцелуются.
Он рассказывал, что олени тоже живут семьями и им, как и людям, тяжело сохранять семью.
Вуди называл маму своим мостом над бурными водами.
Когда она играла на рояле «Лунную реку», песня не казалась ему грустной оттого, что ему не суждено пересечь реку и отправиться путешествовать по миру.
Вместо плавания по Лунной реке, чтобы посмотреть, какие дали открываются за ее изгибом, он может прочитать о мире в книгах и представить себе весь мир. И это его вполне устраивает. Он думал, что маме необходимо об этом знать.
Он сообщил, что его отец погиб 164 недели назад.
Потом рассказал, что целых шестьдесят недель расследовал обстоятельства отцовской гибели.
Что если из 164 вычесть 60, получается 104.
104 – это число страниц в его досье «Сыновняя месть: добросовестно собранные доказательства чудовищных злодеяний».
Кипп поспешил к письменному столу, встал на задние лапы и ухватил зубами сброшюрованное досье.
Этот документ он принес на кровать и положил возле мамы Вуди.
Если до сих пор события были частично безумными, теперь они стали по-настоящему безумными.
Вернувшись после недолгой отлучки в туалет, полицейский Тэд Фентон услышал громкие лязгающие звуки, которые доносились из палаты 328. Заступая на пост, он ожидал услышать лишь крики и проклятия арестованного и бессмысленное бормотание, свойственное убийце-психопату. И вот на тебе.
Фентон заглянул через дверное окошко. Даже при скудном освещении было видно, что случилось невозможное. Шекет освободился от ремней, вытащил из руки иглу капельницы и отсоединил катетер, через который мочился в бутыль. Он сбросил больничный халат с низким вырезом и теперь, совсем голый, стоял возле единственного окна, пытаясь выбраться наружу.
Окно состояло из двух высоких створок, крепившихся на петлях к оконной раме. Створки открывались поворотом съемной ручки, которая обычно лежала на подоконнике. Так было удобнее опускать жалюзи – ручка не торчала и не кривила их. Если в палату помещали психически больного, ручку заранее убирали.
Окруженный тенями, Шекет выглядел на удивление сильным. Он напрягался, стремясь раздвинуть металлические створки. Каждая из них была довольно узкой и не позволяла протиснуться. Шекет намеревался раскрыть обе створки, а для этого ему нужно было выломать запорный механизм. Такая задача была не по плечу даже очень сильному человеку. Однако створки дрогнули и с металлическим скрежетом начали расходиться там, где фланец одной накладывался на край другой. Бронзовая створка дернулась. Стекло треснуло и разлетелось в разные стороны. Шекет издал звериный рев. Одна петля выскочила из гнезда, треснула и завизжала как резаная.
По коридору быстро шла медсестра. Тэд Фентон велел ей не приближаться. Вынув пистолет, он подергал дверь палаты. Конечно же, дверь была заперта. Он открыл замок, сжал пистолет обеими руками и с криком ворвался в палату, приказав арестованному отойти от окна.
В этот момент левая половина окна открылась, а правая оторвалась от рамы. Шекет схватил створку, в которой уже не было стекла, и бросил в Фентона. Тот успел пригнуться, и потому металлический прямоугольник не врезался ему в лицо.
Когда полицейский выпрямился и вновь поднял пистолет, Шекет уже взобрался на подоконник перед открытым окном и присел на корточки. Видом своим он напоминал разгневанную обезьяну – обезьяну без шерсти, с красными глазами, словно внутри ее черепа пылал огонь. Осенний ветер завывал вокруг голого существа, застывшего в позе горгульи; в палате стало по-зимнему холодно. Порывы ветра трепали разорванные ремни на кровати и шумно раскачивали стойку капельницы. От бетонного тротуара Шекета отделяли тридцать с лишним футов. Казалось, ему некуда деться и боязнь падения его остановит. Но еще через мгновение он прыгнул в ночную темноту, словно мог летать.