Вуди на Проводе говорил тем же голосом, что и в жизни, – голосом, высвобожденным из многолетнего плена молчания.
Кипп подражал ведущему популярной телевизионной игры.
Исторические моменты с такой же долей вероятности включали в себя абсурдные эпизоды, как и те, что не удостоились внимания историков.
После объявлений, сделанных Киппом, и полученных ответов Кипп с Вуди отсоединились от Провода, и пес куснул мальчика.
Кипп просто играл, на коже Вуди не осталось и следа зубов.
Вуди зарычал и оскалил зубы.
Кипп тоже зарычал и оскалил зубы, которые были крупнее, чем у Вуди.
Они боролись, мелькали руки и лапы.
Вуди вскочил на ноги и помчался в ванную.
Кипп побежал следом.
Вуди успел выскочить из ванной и закрыть дверь.
Между дверью и полом была щель шириной в дюйм. Там появился черный нос Киппа. Пес усердно принюхивался.
Вуди лежал на полу и дразнил Киппа, дотрагиваясь до его носа.
Когда Кипп удрученно зарычал, Вуди открыл дверь.
Потом мальчик прыгнул на кровать и спрятался под одеялом.
Кипп тоже прыгнул на кровать и принялся совать нос во все складки одеяла, пытаясь добраться до своего хихикающего, завернутого в одеяльный кокон друга.
Вот так порой играли собаки и мальчишки… И ничего, что совсем недавно они явились рычагом, повернувшим историю в другом направлении. И ничего, что ночь, полную насилия, вот-вот сменит рассвет и начнется день, предвещавший еще худшие беды.
Пока шериф и трое полицейских ожидали подкрепления в лице еще двух копов, вооруженных дробовиками, здание станции кондиционирования воздуха выглядело все более зловещим и становилось для Хеймена Экмана вместилищем всех зол и склепом его судьбы. За темными окнами ему виделись не мрачные помещения, а бездна, попав в которую, уже не выберешься. Освещенные окна тоже не внушали доверия – свет, льющийся оттуда, был не от мира сего, словно там обосновались ведьмы.
Неутихающий ветер не только щипал шерифу глаза, царапал кожу, шелушил губы, но и терзал его нервы так же, как и воспоминания об изуродованном лице Джастин Клайнмен и крови Тэда Фентона на тротуаре под окном третьего этажа. Экман стал подумывать, что допустил ошибку, закрыв свою юридическую контору. Экзамен на право заниматься адвокатской практикой он сдал лишь с третьей попытки. По сути, Экман-адвокат мало чем отличался от неудачливого вымогателя, пробавляющегося шантажом. Его недовольные клиенты с завидной регулярностью обращались в суд и добивались возврата части денег, уплаченных ему в качестве гонорара. Доходы Экмана страдали, зато никто из клиентов хотя бы не кусал его за лицо и прочие части тела.
Наконец, разбрасывая сноп красно-синего света мигалки, но без сирены, подъехала долгожданная машина. Оттуда вылезли двое выспавшихся долговязых полицейских. Даже при наличии дробовиков вид этих парней не вселял уверенности. Чем-то они напоминали молодых и неопытных голливудских актеров, играющих настоящих мужчин. Этих двоих Экман взял на службу по причине их редкостной тупости. Такие ничего не заметят и уж тем более не заподозрят своего босса в коррупции. Оба были похожи на потенциальное пушечное мясо, обреченное на убой.
Шериф велел одному из них идти впереди, а другому замыкать процессию. Проявив терпение, он несколько раз предупредил своих подопечных, чтобы они, прежде чем палить из полуавтоматических дробовиков 12-го калибра, смотрели, нет ли в зоне огня кого-то из коллег. Оставалось лишь надеяться, что их серьезные кивки означали понимание и не были эквивалентом кивков китайских болванчиков.
На небольшой парковке станции кондиционирования воздуха не было ни одной машины. Уж одна-то точно должна стоять. Или дежуривший внутри Эрик Норсман прогуливался пешком?
А вот и первый знак того, что дело неладно. Входная дверь станции открыта. Ветер не давал ей закрыться, и она с негромким лязгом билась о внешнюю стену.
В освещенном вестибюле виднелись три двери.
Вошедший полицейский распахнул правую и отошел. За порогом находился просторный зал с бойлерами, охладителями, баками-накопителями, насосами, нагромождением непонятных шерифу механизмов и лабиринтами пластиковых труб, тянущихся горизонтально и вертикально. Все это гудело, подрагивало и щелкало, находясь в полной координации между собой. К этим звукам добавлялся шелест воды, несущейся под давлением. Само место напоминало сцену из фильма о Джеймсе Бонде: повсюду глухие углы – только успевай поворачиваться.
Шерифу Экману не хотелось без крайней необходимости обследовать этот зал. Сначала нужно посмотреть, что находится за оставшимися двумя дверями.
Ему вдруг отчаянно захотелось помочиться. Экман объяснил себе, что потребность носит исключительно психологический характер. Уж лучше так, если он по-прежнему надеется однажды стать генеральным прокурором штата.
Левая дверь вела на балкон с видом на две трубы массивной башни охлаждения. Эта конструкция из листовой стали, змеевиков и барабанных вентиляторов тянулась на целых три этажа, первый из которых находился ниже уровня земли. Трубы опоясывались площадками и лесенками. Еще одна сцена из фильма об агенте 007 и такая же пугающая.
За третьей дверью, что была напротив входной, находился кабинет дежурного оператора. Помимо письменного стола, слева и справа стояли еще два, поменьше. Обстановку дополняли холодильник, микроволновка и пара шкафов для документов. В конце кабинета открытая дверь вела в пустой туалет. За соседней дверью, закрытой, угадывалась кладовка.
Шериф Экман был почти уверен, что Ли Шекет не поджидает их в кладовой. Убийца взял машину Эрика Норсмана и уехал со станции. Причиной его уверенности, а также утихшей потребности справить малую нужду было тело Тэда Фентона, распростертое на полу справа от двери. Другое тело лежало на столе. Состояние обоих трупов наводило на мысль, что Шекет считал их расходным материалом, брошенным при бегстве со станции.
Куски черепа Тэда с прилипшими окровавленными волосами лежали отдельно от тела. Мозг исчез.
Мертвец, лежащий на столе, был примерно одинакового роста с Шекетом. Беглец раздел его догола, забрав даже ботинки.
Голый преступник обзавелся одеждой.
Второй жертвой, скорее всего, был Эрик Норсман. Правда, личность придется устанавливать по отпечаткам пальцев, поскольку голова отсутствовала. Судя по изуродованной шее, Шекет ее попросту оторвал.
Когда первые серые лучи рассвета стерли пятна ночи с низких облаков, Карсон Конрой остановил «флитвуд-саутвинд» на мощеной дороге в никуда, обрывавшейся на краю луга.
Карсон находился в пяти милях от Пайнхейвена, на территории бывшего трейлер-парка, когда-то занимавшего девять акров участка, а общая площадь составляла сорок. Теперь это место называли Большим Ветряком. Там, где когда-то рядами стояли домики на колесах, чернели щербатые асфальтовые дорожки, а в буйных зарослях травы просматривались бетонные остовы. Власти штата купили трейлер-парк и окружающие земли, намереваясь построить ветроэлектростанцию. Когда начались изыскания, выяснилось, что ветряки окажутся на пути нескольких видов перелетных птиц. Орнитологи подсчитали, что тяжелые лопасти ветряных генераторов будут ежегодно убивать около четырнадцати тысяч пернатых. Сторонники проекта цитировали мнение экспертов. Те были настроены оптимистично: лет через семь-восемь птицы наконец поймут, что ветрогенераторы представляют угрозу, и изменят свой маршрут, по которому они летали два раза в год. О том, что пернатый мир недосчитается более сотни тысяч птиц, они деликатно помалкивали. К сожалению, оптимизм экспертов расходился с опытом эксплуатации других ветряных электростанций. Птичий инстинкт не поддавался перепрограммированию. Поля вокруг станций были усеяны таким множеством поверженных птиц и обилием перьев, что казалось, будто древние боги устроили «подушечное» сражение.
В ожидании первого посетителя Карсон прошел в спальню дома на колесах, снял ботинки и растянулся на матрасе.
Никогда еще он не был так физически измотан от недосыпания и стресса. И в то же время он никогда не чувствовал такого воодушевления. Его разум парил над волшебной землей новых возможностей. Он испытывал страх и радость в равной мере, что когда-то считал невозможным.
Шекет и то, во что Шекет превращался, приводило Карсона в ужас, как и характер исследований, которыми занимался персонал лабораторий в Спрингвилле. Человеческой природе свойственно зацикливаться на негативе, бояться, что мельчайшие искорки превратятся в адское пламя. Ожидая, когда сон сморит его, Карсон старался поменьше думать об ужасах генетического хаоса, а больше об удивительном Киппе и других собаках из Мистериума, с которыми ему предстояло познакомиться.
Изучая природный мир, он знал: природа – это зеленая машина, безразличная ко всем существам, от мышей до людей, которые пытались выжить в ее царстве. Однако каждая машина создается для того, чтобы ею пользовались, а потому, какая бы сила ни управляла природой и какой бы ни была цель управления, природа создавала чудеса. Человечество – одно из чудес природы. Второе чудо – Мистериум.
Исследования, которые по распоряжению Перселла велись в сгоревшем спрингвиллском комплексе, служили поиску пути в трансчеловеческое будущее, когда нынешнее и грядущие поколения избавятся от ограничений. Возможно, Перселл был прав, полагая, что люди смогут подняться на более высокий уровень, чем нынешний. Но он трагически заблуждался, думая, что этого можно достичь с помощью науки и технологий. При всех достижениях современная наука все еще оставалась грубым инструментом.
Карсон продолжал думать о силе, управляющей машиной природы. Возможно, эта сила сейчас и поднимала людей на новый уровень, совершенствуя качество их жизни, но действовала намного тоньше и элегантнее, чем примитивный метод «молота и наковальни», применявшийся Перселлом в «Рефайн». Что, если человечеству уготовано не быть единственным и одиноким венцом природы, а разделить это высокое положение с другими видами, которые будут не соперничать с человечеством, а дополнять его? Десятки тысяч лет назад собаки и люди впервые заключили союз против жестокости безразличной природы. Что, если процесс, начавшийся тогда, должен был неизбежно привести к постепенному развитию собачьего разума? Что, если любовь собак к людям зас