– Положение затруднительное, – сказал Бен, – но выход есть. И он менее рискованный, чем может показаться.
В роскошном игровом зале тибуронского дворца стояли сорок шесть автоматов для пинбола. Здесь были представлены машины всех периодов эволюции игры. Дориан предпочитал играть, когда были включены все автоматы. Панели, перемигивающиеся разноцветными огоньками, и музыка, сопровождающая игру, оживляли зал, придавая ему сходство с настоящим залом игровых автоматов где-нибудь в парке аттракционов или на набережной. Поэтому, едва войдя в зал, он щелкнул выключателем у двери и включил все сорок шесть машин.
Где-то на середине зала он решил начать с обалденной машины фирмы «Готлиб» под названием «Дом с привидениями». Мальчишками они с Хаскеллом Ладлоу были непревзойденными игроками на таких машинах. Глубокий игровой стол имел три уровня: второй этаж, первый и подвал. Машина была снабжена восемью лопатками и изобиловала пандусами и тайными проходами для шарика, так что иногда невозможно было угадать, откуда он появится. В отличие от парка аттракционов здешние автоматы не требовали перед игрой бросить в щель несколько монет. Минут через десять к Дориану вернулись все прежние навыки, словно в последний раз он играл только вчера.
Одно из правил успешной жизни Дориана Перселла звучало так: чем бы ты ни занимался, будь то строительство гигантской технологической компании, окучивание любовницы, уничтожение и разорение конкурента или игра в пинбол, нужно делать это как главное дело твоей жизни, словно от этого зависит вся твоя жизнь. Он склонился над «Домом с привидениями», полный решимости превзойти свой предыдущий рекорд, зафиксированный машиной: 1 340 000 очков. Он двигал лопатками с непринужденностью профессионала, с впечатляющим изяществом великого пианиста. Он играл, подключив язык тела, радуясь каждому промежуточному успеху и проклиная каждый упущенный шанс с таким жаром, что на стекло, покрывавшее игровой стол, летели брызги слюны.
В зале гремела музыка, лязгали лопаточки, звенели колокольчики и раздавались иные сопроводительные звуки, не считая его собственных возгласов, ибо все его внимание сосредоточилось на желании выиграть. Поэтому Дориан не отреагировал на «Охуса-Бохуса» – первоначальную форму «фокуса-покуса», посчитав хриплый голос одним из многочисленных пугающих звуковых эффектов автомата. Его сосредоточенность начала давать сбой, лишь когда он постепенно осознал, что вновь ощущает зловоние, источник которого не смог отыскать ни в библиотеке, ни на кухне. Один из шариков ускользнул от его внимания и провалился в дыру с надписью «Прощай». Почти сразу же он потерял второй шарик. Нет, сегодня явно не тот день, когда он сумеет превзойти свой прошлый высокий показатель. Вместе с этой мыслью вдруг появилось обостренное ощущение зловония, ставшего намного сильнее, чем прежде. В зале он был не один.
Обернувшись, Дориан увидел в трех футах от себя… Ли Шекета. Пока дворец строился, Шекет побывал тут трижды. Перселл с гордостью показывал ему тибуронское чудо. Но Шекет, которого он видел сейчас, чудовищно изменился. Кожу генерального директора «Рефайн» покрывали волдыри и гноящиеся раны, на лице появились чешуйчатые островки. Веки Шекета были красными и воспаленными, а выпученные глаза наводили на мысль о чудовищном внутричерепном давлении. Дориана поразили его бледные губы. Нет, не бледные. Белые. Шелушащиеся и белые, как мука, словно на них попал едкий порошок и сжег естественный цвет.
– Дориан, – замогильным басом произнес Шекет.
«Дом с привидениями» находился у Дориана за спиной. Нужно взять вправо, выскользнуть из-под досягаемости Шекета и бежать к выходу из зала. Едва ли Шекет – точнее, существо, бывшее когда-то Шекетом, – сможет быстро бегать. Только не в таком состоянии. Дориан выпутается, как всегда выпутывался из негативных последствий своих действий. Убежит, запрется в одной из потайных комнат и вызовет подмогу. Нужно лишь сделать обманное движение, будто он поворачивает налево, а самому метнуться вправо и бежать.
Но Дориан не мог пошевелиться. Его мышцы были парализованы. Его тело окаменело.
– Дориан, я преображаюсь. Видишь, как я преображаюсь?
Дориана Перселла парализовал не только ужас перед этим существом, но и нечто другое. Где-то на задворках разума маячила перспектива чего-то более страшного, чему он не мог подобрать названия. А может, не решался назвать, боясь, что название превратит перспективу в реальность.
– Я становлюсь королем хищников, – сказал Шекет.
Он улыбнулся и облизал зубы. Язык у него был таким же белым, как губы, а зубы чем-то перепачканы. Между зубами серели застрявшие комки. Выдыхаемый воздух нес затхлость и зловоние. В мозгу Дориана вибрировала мысль, которую он пытался и никак не мог подавить. Вдруг ему не суждено значительно раздвинуть привычные границы человеческой жизни и прожить сотни лет? Вдруг он не станет первым трансгуманистом с необычайно развитым интеллектом и необыкновенными способностями? Что, если он умрет, как до него умирали миллиарды? Сжившись с убеждением, что мир не сможет его исторгнуть, он сейчас был парализован сознанием своей смертности.
Когда Шекет схватил его за руки, Дориан наконец-то стряхнул с себя оцепенение. Он отбивался, но чувствовал, что это умирающее существо отнюдь не так слабо, как он думал. Наоборот, оно обладало нечеловеческой силой. Гной, сочившийся из ран на руках Ли Шекета, был отвратительным, потенциально заразным и настолько липким, что пропитал рубашку Дориана, приклеив ткань к коже. Он почувствовал, как что-то впилось ему в бицепсы. Чем яростнее он вырывался, тем крепче становилась хватка Шекета. Дориан предпринял еще одну, самую отчаянную попытку высвободиться и почувствовал, как внутри рвутся мышечные волокна. Его крик боли и ужаса вызвал очередную улыбку Шекета, произнесшего:
– Я преобразился.
Бывший генеральный директор «Рефайна» лизнул белым языком воздух зала, а затем вонзил зубы в мягкие губы кричащего Дориана, кусая их снова и снова.
Родченко отвели наверх и заперли в стенном шкафу гостевой комнаты.
Скромный кабинет в доме, обшитом белыми досками и стоявшем на самой окраине Пайнхейвена, совсем не выглядел эпицентром землетрясения, которому предстояло изменить будущее. Бурю, которая опаляла ночь молниями, сотрясала ее громом и обрушивала на дом дождь, можно было бы счесть естественной реакцией природы, чутко отозвавшейся на грядущие перемены. Такое с природой уже бывало, и не раз.
Бен Хокинс сознавал: удивительная связь между Мистериумом и человечеством изменит мир навсегда. Однако мир невозможно радикально изменить за один день. Это кончится страхом, который охватит миллионы людей и приведет к непредсказуемым последствиям.
Возникнут глубокие потрясения в культуре и экономике. Удар получат все религии и, конечно же, наука, поскольку большинство ученых во всех отраслях будут столь же яростно цепляться за свои теории, как политики – за идеологию. Хотя наука никогда не останавливалась и новые открытия показывали несостоятельность старых идей, всегда хватало тех, кто упрямо противился любым доказательствам, противоречащим их теориям, на которых эти ученые строили свои карьеры. Люди умели ненавидеть, и нередко их ненависть доходила до убийства. Причиной ненависти становились классовые, расовые, политические и религиозные противоречия, а порой и обыкновенная зависть. Когда собаки Мистериума через Вудро Букмена расскажут людям о существовании Провода, каждый, у кого обнаружатся телепатические способности, уже не поддастся обману и не сможет обманывать других, пользуясь Проводом. Люди столкнутся с пугающим фактом: правда, к которой, как они утверждали, все так стремились и которую так лелеяли, на самом деле тяжкая ноша, и им захочется поскорее сбросить ее с плеч. А ложь, горячо осуждаемая ими на словах, зачастую окажется предпочтительнее суровых фактов и холодной реальности. Даже эти прекрасные, удивительные собаки вскоре станут мишенями ненависти, равно как и Вуди, и все те, кто с готовностью примет потрясающие изменения, связанные с новым, невиданным доселе уровнем единения людей и собак. Всплеск насилия, который захлестнет мир, может быть сопоставим с холокостом.
С доводами Бена согласились все: Меган, Роза, Карсон и Кипп. О собаках Мистериума мир должен узнавать постепенно, в течение многих лет, если не десятилетий. Люди, любившие этих собак, признающие дар Провода и его оборотную сторону, должны держать существование Мистериума в секрете, пока общины собак и их человеческих спутников не появятся повсюду в таких количествах, что мир тихо изменится. Тогда обман, превалирующий в нынешнем мире, сменится правдой, и она займет главенствующее положение в отношениях между людьми. Когда изменится баланс сил, когда насилие, воровство и предательство станут редкостью, просветленные люди и собаки почувствуют, что момент настал и можно сказать человечеству: «Вот они, незаметные труженики эволюционирующего мира, наши четвероногие братья и сестры. С незапамятных времен они были нашими спутниками. Собакам чужда корысть. От нас, людей, им всегда требовались только любовь и взаимная защита от жестокости природы. Им чужды зависть и высокомерие. Идемте с нами в завтра, где мир не будет страдать от безумия властей, где каждая жизнь будет важна и значима и где нам станет доступно многое из того, что когда-то казалось недосягаемым, даже звезды».
А в настоящем предстояло решать проблему с четверкой из фирмы «Атропос и компания».
Прежде всего, поблизости не было надежных служителей закона, в чьи руки они могли бы передать лжеагентов. Шериф Экман снял охрану вокруг дома, прекрасно зная, что Меган и Вуди грозит опасность. По мнению Карсона, Тио Барбизон – генеральный прокурор Калифорнии – был кем-то куплен. Скорее всего, Дорианом Перселлом, оплатившим «несчастный случай» с Джейсоном Букменом и отправившим в Пайнхейвен молодчиков из «Атропоса». Репутация ФБР давно утратила свою безупречность и не раз оказывалась замаранной. Нынче никто не мог с уверенностью сказать, кому можно доверять.