Он оставил велосипед в кладовке уборщицы, поднялся на два этажа и поздоровался с Цилей, своей секретаршей. Она неубедительно улыбнулась в ответ. Офис Фабриканта выходил окнами на запад, бо́льшую часть вида загораживали другие здания, гигантские серые коробки, изборождённые струями дождя. За ними же — тундра. Дымоходы изрыгали в туманный воздух струи пара.
Он просмотрел приготовленный Цилей распорядок дня. Всё утро отведено для единственной встречи с проктором, прилетевшим из столицы: цензором по имени Бизонетт. Тема встречи не указана. Ещё одно церемониальное мероприятие, устало подумал Фабрикант. Подходящая перспектива для унылого утра: водить хромоногого лысого бюрократа, не понимающего по-английски, мимо диффузионных камер. Он вздохнул и принялся репетировать речь на своём сомнительного качества французском. Le reacteur atomique. Une bombe nucleaire. Une plus grande bombe.[14]
Было ли злом, задумывался иногда Фабрикант, даже размышлять о создании такого оружия?
Военные не понимали сути проекта. Им сказали «столько-то и столько-то тысяч тонн тротила». И они подумали: «О, здоровая бомба».
Но это было не так. Фабрикант ощущал её потенциал, имел о нём, вероятно, наиболее ясное представление среди своих коллег. Высвобождение энергии, заключённой в материи, означало вмешательство в природу на самом фундаментальном уровне. В конце концов, нуклеарное деление — это прерогатива звёзд, а разве звёзды не принадлежат одному лишь Богу?
«Если бежит он на запад, то находит огонь. Поворачивает на юг — находит огонь. Поворачивает на север, и огонь снова встречает его. И на востоке он не находит пути к спасению, ибо кто не нашёл его в день воплощения, не найдёт его и в судный день». Книга Фомы Неверующего — Фомы Скучнейшего, как Фабрикант о нём думал, когда заучивал её стихи в средней школе. Гибель во всех четырёх концах света. Фабрикант задумывался, не стал ли он рукою Фомы, создавая источник того самого завершающего пламени.
Однако испанцы давили на западную границу, и новости были не такие радужные, как старалось представить их радио, и Республика стоила того, чтобы её защищать — при всех её недостатках, считал Фабрикант, она, по крайней мере, была местом, где две расы, французов и англичан, достигли модуса вивенди; она была либеральнее европейских монархий с их националистическими ересями или римским язычеством. Так что да, ещё бо́льшая бомба, изрыгающая пламя, способная, возможно, уничтожить Севилью или какой-нибудь военный порт вроде Малаги или Картахены. И тогда война закончится.
Он очнулся от своих размышлений над остывшей чашкой кофе, когда Циля представила ему цензора, месье Бизонетта. Высокий, с ёжиком белых волос, глаза утонули в морщинистой плоти. Руки с длинными пальцами: аристократические, подумал Фабрикант. Проклятые французы. Во время Консолидации не принималось никакого официального решения насчёт того, что англичане возьмут под контроль гражданское правительство, а французы будут доминировать в религиозной иерархии — но так получилось впоследствии, постоянное противостояние, ставшее конституционной традицией. Каким-то чудом и через 150 лет перемирие сохранялось.
— Bonjour, — сказал Фабрикант. — Bonjour, Monsieur Bisonette. Qu’y a-t-il pour votre service?[15]
— Мой английский вполне адекватен, — сказал цензор.
Имея в виду «лучше, чем ваш французский». Что, собственно, было правдой. Фабрикант испытал облегчение, стараясь не подать виду.
— Очевидно, более чем адекватен. Простите меня, господин цензор. Пожалуйста, присядьте и скажите, чем я могу быть вам полезен.
Цензор, у которого при себе был кожаный чемоданчик, наградил Фабриканта улыбкой, которая вновь оживила его опасения.
— О, очень многим, — ответил цензор.
Циля принесла кофе.
— Ваша работа здесь посвящена сепарации урана, — сказал месье Бизонетт, консультируясь со стопкой бумаг, которые он достал из чемоданчика. — Конкретно, выделению изотопа уран-235 из природной руды.
— Именно, — подтвердил Фабрикант. Цилин кофе был густ и горяч, почти в турецком стиле. Тонизирует в северных холодах. Излишек его вызывал у Фабриканта тахикардию. — В конечном итоге мы хотим достичь каскадной реакции нуклеарного деления атома посредством высвобождения нейтронов. Чтобы этого добиться… — Он взглянул на Бизонетта и запнулся. Цензор взирал на него со скучающим презрением. — Простите. Продолжайте, пожалуйста.
Это могло быть серьёзно.
— Вы испытываете три способа очистки, — произнёс Бизонетт. — Газовая диффузия, сепарация электромагнитным полем и центрифугирование.
— Для этого и построен наш комплекс, цензор. Если вы хотите увидеть, как работает…
— Электромагнитный и центрифугационный проекты должны быть остановлены и закрыты. Диффузионный продолжится с некоторыми улучшениями. Вам пришлют чертежи и инструкции.
Фабрикант пришёл в ужас. Он не мог говорить.
— У вас есть возражения, — мягким голосом спросил Бизонетт?
— Господи! Возражения? Чьё это решение?
— Ведомства по военным делам. С согласия и одобрения Bureau de la Convenance.
Фабрикант не мог скрыть своего негодования.
— Нужно было проконсультироваться со мной! Цензор, я не хочу никого обидеть, но это абсурд! Мы ведём три процесса одновременно с целью определить наиболее продуктивный и целесообразный среди них. Мы этого пока не знаем! Я признаю́, что диффузионный способ подаёт надежды, но с ним всё ещё есть проблемы — чудовищные проблемы! Диффузионные барьеры — наиболее очевидный пример. Мы пробовали никелевую решётку, но трудности…
— Барьерные трубки уже находятся в производстве. Вы должны получить их к декабрю. Детали будут описаны в документации.
Фабрикант открыл было рот, но потом закрыл его. Уже в производстве! Откуда взялось это знание?
Потом его осенило: очевиднейшее объяснение.
— Существует другой проект, да? Они нас опередили. Они достигли приемлемого уровня обогащения.
— Что-то вроде того, — ответил месье Бизонетт. — Но нам нужно ваше сотрудничество.
Конечно. Бюро, должно быть, финансировало собственную исследовательскую программу, лицемеры. Избыточность военного времени. Господи, подумал Фабрикант, сколько ресурсов впустую!
И — надо признать, он был пристыжен тем, что его обошли на финишной прямой, что где-то в другом месте все его проблемы были решены.
Он взглянул на чашку кофе, но аппетит уже улетучился.
— Теперь о самой бомбе, — продолжил Бизонетт. — У вас есть предварительные наброски?
Фабрикант сделал усилие, чтобы прийти в себя. Ну почему прокторы должны всегда лишать человека его достоинства?
— Что-то вроде нуклеарной пушки, — ответил он Бизонетту. — Говорить об этом пока рано, но обычная взрывчатка должна уплотнить обогащённый уран…
— Взгляните сюда, — сказал Бизонетт и протянул ему чертёж в разрезе чего-то, что Фабрикант поначалу принял за футбольный мяч.
— Оболочка содержит вот эти ячейки с взрывчаткой. Ядро — полая сфера из плутония. Я не теоретик, месье Фабрикант, но в документации всё объясняется.
Фабрикант уставился на чертёж.
— Допуски…
— Весьма строгие.
— Не то слово! Вы можете их соблюсти?
— Нет. Вы можете.
— Но это не прошло испытаний!
— Оно сработает, — ответил Бизонетт.
— Откуда вы знаете?
Цензор опять улыбнулся своей таинственной улыбочкой.
— Считайте, что знаем, — сказал он.
Фабрикант ему поверил.
Он сидел один в своём офисе после того, как цензор ушёл. Он был ошеломлён и обездвижен.
Его сделали бесполезным в течение — сколько прошло? — в течение часа.
Хуже того, всё казалось даже слишком реальным. Эти чертежи свидетельствовали о том, что проект будет продолжен; уверенность в этом цензора была несомненной. Атом будет расщеплён; пламя вырвется на волю.
Фабрикант, даже не будучи религиозным в общепринятом смысле, тем не менее содрогнулся от этой мысли.
Они разорвут само сердце материи, думал он, и результатом обязательно будет разрушение. Теологи вели споры о mysterium coniunctionis, мистерии объединения: в Софии Ахамот — мужчины и женщины в идеальной андрогинии; в природе — частицы и волны, несколлапсированной волновой функции; баланс сил а атоме. Баланс, который Фабрикант, как какой-то пагубный демиург, собирался нарушить. И в результате будут уничтожены города, если не весь мир.
Он чувствовал себя как Адам, заключённый архонтами в смертное тело. И здесь, на этом столе, было его Древо.
Его ветви — тень смерти; его сок — елей зла, а плоды его — пожелание смерти.
Последним, о чём он спросил цензора, было «Как далеко это зашло? Бомбу уже испытали?»
«Бомбы нет, пока вы её не построите, — сказал ему Бизонетт. — Испытания мы проведём сами».
Глава седьмая
— До весны, — сказал цензор Бизонетт. — Усмирите город до весны. Мы можем надеяться, что это сделаете?
В его вопросе таилось оскорбление. Саймеон Демарш посмотрел на телефон с кислым выражением на лице.
Это был телефон Эвелин Вудвард, подключённый наконец-то к внешнему миру через какой-то преобразователь импеданса, установленный военными: больше никаких радиотелефонов. Однако трубка, розовая и лёгкая и изогнутая неприличным образом, лежала в руке непривычно. Она была сделана из вещества вроде бакелита, но менее плотного; как сказали инженеры — пластик на нефтяной основе.
— Город уже усмирён, — ответил Демарш. — В городе спокойно многие месяцы. Я не предвижу проблем, пока военные сотрудничают.
— Они продолжат сотрудничать, — произнёс далёкий металлический голос Бизонетта. — Полковник Требах не в том положении, чтобы препираться с Бюро.
— Но, похоже, расположен к этому.
— Его угомонят. Бюро скоро навалится на него всем своим весом. Полковник вёл далеко не безупречную жизнь.