ловами: «Алекс… если ты дома, сними трубку…» — или: «Лиз, это мама. Можешь не отвечать, я всего лишь хочу сказать тебе…»
В доме стояло несколько телефонов, но жизнь вращалась вокруг аппарата на кухне. Он ютился на маленьком красном столике, который Лиз приобрела на распродаже. Это был старый бежевый аппарат с длиннющим черным проводом, имевшим обыкновение путаться и кучей валяться на полу. Рядом с телефоном стоял прямоугольный автоответчик с красной сигнальной лампочкой. Мигание лампы означало, что аппарат имеет сообщения. Я представил, как из небольшого динамика машины по кухне разносится мой голос:
— Кев, Шон, если вы дома, снимите трубку. Говорит ваш папа. Просто снимите трубку.
Ничего.
Над телефоном висела доска, нижний край которой был вымазан зелёной краской. Это Шон, едва начав ходить, упражнялся в живописи. После отъезда Лиз пробковый квадрат превратился для меня в хранилище счётов из прачечной, газетных вырезок, меню ресторанов с обслуживанием навынос, листков с нацарапанными на них именами и номерами телефонов. Здесь же были пришпилены фотографии, образцы детского творчества и старые лотерейные билеты. Дни моих дежурств обозначались на нём красными кружками. Эта поистине безумная коллекция разрасталась с пугающей быстротой.
— Снимите трубку, — молил я. — Снимите, пожалуйста.
Машина заработала, и я снова услышал свой голос:
— Привет, вы звоните…
Я попытался представить личики Кевина и Шона столь же отчётливо, как и дурацкую пробковую доску, но почему-то не смог.
— Что вы делаете? — спросил Кристиансен.
Проигнорировав вопрос, я набрал цифру 411 и спросил номер телефона Жасмин Зигель. Но звонить ей не стал, а вместо этого попробовал соединиться со своим ближайшим соседом Фредом Биллингсли. Жасмин было за восемьдесят, и, прежде чем она доберётся до дверей моего дома, пройдёт вечность. Фред похоронил свою жену Нэнси два года назад и теперь жил под одной крышей со своей взрослой дочерью. Он казался мне надёжным парнем, хотя семьями мы и не дружили.
— Сэр, — произнёс Кристиансен, — мне необходимо доложить детективу Шоффлеру. Не могли бы вы…
Сказать, что Фред изумился, услышав мой голос, значит, ничего не сказать.
— Это ты, Алекс? Сколько же сейчас времени? — тревожно спросил он. — У тебя какие-то проблемы?
— Не мог бы ты оказать мне огромную услугу? — Я обрисовал ситуацию и сказал, где найти ключи от дома.
Фред уверил, что немедленно отправляется и позвонит мне на мобильный через несколько минут.
Кристиансен наклонился вперёд, взглянул на приборную доску и завопил:
— Ой! Сэр, сэр! Немедленно тормозите!
Когда позвонил Фред, я был уже на окружной дороге.
— Там никого нет, — сказал он. — Я не увидел ничего странного или необычного. Ты уверен, что они звонили из дома?
Я ответил, что, если верить сотовому, звонок был именно оттуда, однако ошибки тоже нельзя исключать.
— Неужели мальчики действительно… пропали? — спросил Фред. — Великий Боже! Что я ещё могу для тебя сделать?
Я искренне поблагодарил его и подумал, что дети всё же могли быть дома и просто спрятались от него. Без особой причины — если не считать его манеры держаться подчёркнуто сухо — они всегда боялись «мистера Б.».
— Ещё раз спасибо, Фред, — сказал я. — Я твой должник. Боюсь, больше ты ничего не можешь сделать. Я буду дома через полчаса. Отправляйся спать. Мне очень жаль, что я тебя разбудил.
— Ничего страшного, — сухо ответил Фред. — Рад был тебе помочь.
Кристиансену удалось соединиться с Шоффлером, когда я сворачивал с Коннектикут-авеню на Ордуэй. Я уже подъезжал к дому, а они все ещё говорили. Беседа продолжалась и после того, как я, выскочив из машины, побежал к крыльцу.
Я распахнул противомоскитную сетчатую дверь, отодвинул щеколду и, ворвавшись внутрь, начал носиться из комнаты в комнату, выкрикивая имена мальчиков. Я хлопал дверями и щёлкал выключателями, обшаривая каждый угол. Их спальню я осмотрел в последнюю очередь. Какой-то безумный оптимизм заставлял меня верить в то, что я увижу их мирно спящими в своих постелях.
Но комната была пуста.
Никого.
Я проверил чердак, затем подвал, потом ещё раз обошёл все помещения, распахивая дверцы шкафов, заглядывая под кровати и двигая мебель, за которой, как мне казалось, могли спрятаться малыши. Закончив повторный осмотр в их спальне, я побрёл к выходящему на улицу окну.
Жасмин Зигель — не просто сова. Дама утверждает, что за ночь спит всего три-четыре часа. Кроме того, она принадлежит к той категории женщин, которым, похоже, известно всё, что происходит в округе. Может, она видела машину, мальчиков или того, кто привозил их в дом, — одним словом, хоть что-нибудь. Старушка не спала. Я видел мерцание телевизионного экрана в её гостиной.
Я выходил из спальни, чтобы позвонить Жасмин из своего кабинета, когда мой взгляд наткнулся на предмет, которого я раньше никогда не видел.
Это был крошечный игрушечный кролик. Зверушка сидела на комоде — невысоком сооружении со множеством выдвижных ящиков, приобретённом Лиз в магазине ИКЕА. Комод стоял на стороне Шона, где в отличие от принадлежащей Кевину половины не хранилось почти никакого хлама. В противном случае я бы просто не заметил кролика. Подойдя ближе, я понял, что это — оригами. Фигурка размером примерно в четыре дюйма была сложена, как мне показалось, из упаковочной бумаги. Я — полный невежда по части оригами, но передо мной было не карикатурное изображение животного. Кролик, воссозданный в мельчайших деталях, выглядел весьма натурально. Скорее, это можно было назвать миниатюрной скульптурой.
Когда я взял фигурку в руки, она показалась мне ещё более странной. Кролик был сложен не из бумаги, а из шкурки какого-то животного. И это почему-то очень меня напугало.
Может, зверёк был здесь всегда? Впрочем, вряд ли. Я бы его заметил.
«Впрочем, — подумал я, возвращая фигурку на место, — разве я заметил, насколько мои мальчики увлечены игрой в рыцарей? Нет. А ведь Лиз всегда таскала их в разные творческие кружки… Во все, какие только можно вообразить. Хотя… ни Кевин, ни Шон никак не могли создать кролика своими руками. Может, это сделала их мама?»
При мысли о Лиз я вздрогнул, как от удара кнутом.
Великий Боже, ведь мне же ещё предстоит ей звонить…
Глава 7
Лиз прилетела поздним утром. Когда она вышла из зоны контроля Национального аэропорта, я сразу увидел, как пострадал от слёз её всегда безукоризненный внешний вид. После короткого объятия я взял Лиз за локоть, повернул налево и представил Кристиансену.
Кристиансен присутствовал в аэропорту из вежливости — или, как сформулировал Шоффлер, «чтобы помочь доставить миссис Каллахан домой».
Я пытался отказаться от этой идеи, однако Шоффлер переубедил меня, сказав, что копу в мундире будет легче провести нас через толпу репортёров.
— Парень в униформе шутить не станет. Более того, он может позволить себе нагрубить журналистской братии, и это будет выглядеть вполне нормально. Ведь он просто делает свою работу. Полицейская машина и мундир вам помогут.
— О! — выдохнула Лиз.
При виде полицейского её глаза округлились и в них промелькнул испуг. Я знал, что она думает. Супруга решила, что полицейский находится здесь, чтобы официально сообщить ей плохую новость. Хотя это мог сделать и я.
— Мэм… — пробормотал коп, склоняя голову в подобии лёгкого поклона.
Лиз напряглась, но, убедившись, что продолжения не последует, прильнула ко мне, уткнувшись лицом в плечо:
— О Алекс! Алекс.
Я обнимал её, пока нас обтекала толпа пассажиров. Мы просто стояли, и Лиз рыдала у меня на плече. Я не знал, что делать. Но жена вдруг отшатнулась, вытерла слёзы и направилась к месту получения багажа. Шагала она так быстро, что я почти бежал следом. Мы стояли рядом и наблюдали, как чемоданы вываливались из люка и начинали кружение на бесконечном конвейере.
Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же отказался от этой идеи. Что, в сущности, я мог изречь? Как прошёл полет? Прости, я потерял наших детей?
Телефонный разговор, в котором я сообщил ей о случившемся, был сущим кошмаром. Но то, что происходило сейчас, было гораздо хуже. Наше воссоединение произошло совсем не так, как я видел в своих мечтах. Я надеялся, что, когда мы встретимся, близнецы будут радостно скакать вокруг нас, а я смогу сказать: «Прошу тебя, возвращайся насовсем, я стал образцовым папой и вообще исправился». Но все, повторяю, произошло совсем не так. Моя любовь стояла в двенадцати дюймах от меня, окружённая защитным полем из горя и гнева. Надо сказать, что во время телефонного разговора, когда я с трудом пытался ей все поведать, Лиз держалась исключительно корректно. Она изо всех сил старалась убедить меня, что не видит в этом моей вины, я не должен казниться, она меня вовсе не осуждает и так далее и тому подобное.
Но всё это было неправдой. Как она могла меня не винить? Представить подобное было просто невозможно.
— Что с твоим лицом? — отстраненно спросила она. — Ты выглядишь…
— Поиски, — пояснил я, — в лесу.
— А вот и мой багаж, — натянуто произнесла Лиз и показала на зелёный чемодан. Жест получился механическим, словно моя супруга была не живым человеком, а заводной игрушкой.
Светло-зелёный, с кожаной отделкой чемодан был мне совершенно незнаком. При виде его я погрузился в ещё большую печаль. За время нашей разлуки Лиз приобрела не только чемодан. Она купила близнецам новые рюкзачки. Блузку, которая была на ней, и многое другое. Это обстоятельство, как мне казалось, говорило о том, что наши жизненные пути все больше расходятся. А стильный чемодан возвещал о другой реальности — о весёлой и шикарной жизни.
Она веселилась, вместо того чтобы быть здесь и делить со мной весь этот ужас.
— У него есть колёсики, — сказала Лиз, когда я, протолкавшись через толпу, подхватил чемодан с багажной карусели. Но я всё же понёс его в руках — чемодан хоть и был тяжёл, но по крайней мере (так же как и встреча самолёта) смягчал ощущение моей полной никчёмности.