— Король отправил в армию еще триста. Он считает, что прошлую выплату перехватили казначей Самблансе или королева-мать, и армия не получила ничего. Если королю докажут, что прошлый платеж неважно через каких посредников попал к рыцарю коннетабля или к рыцарю де Фуа, на нас повесят все пропавшие триста тысяч с таким видом, будто мы их получили и притворяемся бедными. А следующий казначейский обоз он запросто развернет на найм новых швейцарцев. Про которых Вы же и говорили, что будете сопровождать короля на переговорах.
— Что поделать. Когда-нибудь эта история все равно всплывет.
— Лишь бы не прямо сейчас. Если после войны, то всем уже будет плевать.
— Лотрек не вершит правосудие вашими руками, а убирает свидетеля.
— Можно и так сказать. Де Лаваль мертв, Андре и Луи де Ментоны мертвы. Тарди мертв. Де Вьенн надолго застрял в Риме. Остались де Круа и кто еще?
— Генуэзцы.
— Эти промолчат, а допрашивать с пристрастием их не будут.
— Маккинли, — напомнил Сансеверино.
— Кто?
— Шотландец Энтони Маккинли, который в Борго-Форнари задержал телегу золота. Не знал, что де Круа сопровождает целый обоз. И отдал ее Луи де Ментону.
— Откуда знаете?
— Де Круа сам и рассказал. Кстати, Маккинли должен быть здесь. У него назначен поединок с де Круа. Де Круа уже оделся и пошел на ристалище.
— Хорошо. Уберем и его.
— Когда?
— Сейчас, прямо на турнире, пока люди королевы-матери не допросили их с пристрастием. Савойя — ее родная земля. Может быть, генуэзцы или савойцы взяли бы де Круа уже этой ночью, но он удачно прячется под крыло Маргариты Австрийской.
— Кстати, что будем делать с графиней де Круа?
— Все, что она может знать, она может знать с чужих слов. Не будем убивать даму без крайней необходимости. Отправим в какой-нибудь монастырь.
— В монашки?
— Необязательно. Пусть посидит там послушницей, пока эта история не забудется.
— Как хотите, — Сансеверино явно показывал свое неудовольствие, — Но если де Круа попросит у меня доспехов или оружия на бой с вами, я ему не откажу.
— Главное, не предупреждайте.
— Сам догадается. Он не такой простак, каким выглядит, если уж смог выполнить эту миссию.
— Он не выполнил. Выполнили его люди, не полностью и вообще случайно.
— У тебя или твоих друзей есть верные люди, которые довезут семьдесят тысяч золотом, если ты не будешь за ними приглядывать?
Сансеверино сделал паузу, чтобы дать собеседнику ответить, но тот промолчал.
— Даже у меня нет, — сказал старый рыцарь.
— На ристалище ему никакие верные люди не помогут, — ответил гость.
— Вы серьезно думаете убить рыцаря на ристалище? — хмыкнул Сансеверино, — По мне так пустая затея. Ранить еще можно. Но не добить. Герольд сразу бросит жезл.
— Знаю, — весело ответил миньон, — Сначала покалечим, потом долечим. Не первый раз.
Краем глаза Шарлотта заметила какого-то человека, смотрящего на даму, которая зачем-то залезла в проход между шатрами. Она присела и приподняла юбку, как бы собираясь облегчиться. Тот человек ускорил шаг, не желая подглядывать. Шарлотта изобразила, что она как бы только что его заметила и застеснялась. Вскочила и выбежала из прохода в другую сторону.
Поединок с Маккинли должен был состояться по старым простым правилам. На десять ударов. Сначала один рыцарь наносит десять ударов, а второй только защищается. Потом наносит десять ударов другой. Часто оружием для такого поединка выбирают двуручный топор поллэкс, но не этот раз поединщики предпочли двуручные мечи.
Добрый сэр Энтони — опытный боец, — подумал Макс. Шотландец пропустил только один удар, а Макс пропустил три из десяти. Зрители не заинтересовались. Основная публика смотрела на конные сшибки. У ограждения стояли несколько оруженосцев, герольд с помощником и трое рыцарей. Французских рыцарей из Милана, судя по прическам и одежде.
Оруженосцы приняли оружие, помогли поединщикам снять шлемы, подшлемники и латные рукавицы. Дали попить.
Не успели Макс и Энтони сделать по паре глотков, как к ним подошли те трое.
— Господа! Нам кажется, что вы недостаточно добросовестно отнеслись к вашему поединку, — сказал один из них.
— Вы совершенно не старались поразить друг друга, — добавил второй.
— Над вами смеялись даже дамы, — сказал третий.
Макс подумал, что не стоит говорить про забинтованную голову, пробитую руку и хромую ногу. Тем более, что ни первого, ни второго, ни третьего под доспехами не видно.
Маккинли тоже не стал позорно оправдываться и упоминать, что у него под одеждой с дюжину кровавых ран недельной давности, из которых хорошо, если ни одна не разошлась.
Нет ничего особенного в том, что какой-то поединок не вышел красивым. Случается, что предвзятые и недалекие зрители упрекают бойцов в некрасивости поединка. Что бойцы не использовали сложную тактику и технику. Что не держали весь бой максимальную скорость. Что никто не победил нокаутом или нокдауном, не выкинул противника с ристалища, не вмял ему голову в плечи. Что бойцы просто ходили туда-сюда, били друг по другу самыми простыми ударами, которые нарабатывают еще первогодки, и защищались самыми бесхитростными защитами, известными каждому оруженосцу.
Брехливым шавкам не дано понять, что мир крутится не вокруг них с их представлениями о том, как надо. И настоящий, не постановочный, бой может пройти без пустой активности и безрезультатного размена бурными действиями. Десяток-другой бодрых разнообразных парадов и рипостов не обязательно приводит к победе. Суета не нужна. Удар, который противник очевидно отразит, можно и вовсе не наносить. Если бойцы даже просто стоят друг напротив друга, это не значит, что они устали или боятся. Главная составляющая победы — не руки-ноги, а мозги.
Если я его так, то он меня этак? А если так? Шаг, позиция. Как ответил? Здесь можно пробить. Не вышло? Пусть. Второй раз так не делаем. Он бьет, берем защиту, удар в ответ. Отбился, разорвал дистанцию. Не спеша подбирается ключ к защитам, находится уязвимое место. А потом атака, ложный удар, защита, тот самый просчитанный прием — и враг лежит. Или не лежит. Если нашел, чем ответить.
Фехтование требует ума, а работу ума дураку не понять. Дураку надо, чтобы мелькали руки-ноги-клинки. Первое время он и сам, если не струсит взяться за меч, будет то махать в сторону противника с дистанции, с которой заведомо не дотягивается, то переть напролом в ближний бой. Как поумнеет, поймет, что старшие на его три удара в никуда отвечают одним в цель.
Тут, конечно, можно выкатить дилетантский и очевидный ответ, что отсутствие активности в бою не делает бойца даже похожим на мастера. И что мастерство не сводится к одинокому удару. Некоторые мастера могут просчитать поединок на шесть ударов, каждый из которых будет легко парирован и заставит противника чуть-чуть раскрыться, чтобы седьмой безответно прошел в цель.
Надо понимать, что первична в фехтовании работа головы, а не конечностей. Голова должна решать, сколько какой активности надо проявить для победы. Нет единственно верной стратегии против любого врага. Сегодня надо сделать один удар, завтра надо будет загонять темп.
Короче говоря, трое миньонов открыто нарывались. Открыто и невежливо. Потому что турнир есть развлечение, и совершенно незачем ссориться с достойным рыцарем, с которым тебе угодно скрестить мечи или преломить копья.
— Начнем с того, что вы три трусливых поросенка, — сказал Макс, — Вы собираетесь биться со мной всем стадом или по очереди?
— От поросенка слышу, — сказал старший из них, — Мы вызываем вас на бой, тебя и вот этого рыцаря, как там его?
— Добрый сэр Энтони Маккинли, — ответил шотландец, — Трое на двоих или кто-то из вас струсит?
— Трое на троих, если вы найдете кого-то, кто не побрезгует защищать вашу честь.
— Мы найдем и больше, жаль, что вас всего трое, — сказал Макс, — Пешими или конными? Какое оружие?
— Пешими. Поллэкс и копье.
— О! Как в старые добрые времена. Энтони, ты дружишь с поллэксом?
— Оставил свой в Борго-Форнари. Одолжу у кого-нибудь.
— Когда? — спросил Макс.
— Хоть сейчас. Чем быстрее, тем лучше.
— Принято. Встретимся у герольдов.
Миньоны ушли.
— Кого пригласим? — спросил Маккинли, — Я тут, похоже, никого настолько хорошо не знаю.
— Сансеверино или Устина, — ответил Макс, — Ты не видел тут герба ди Кассано?
— Нет.
— И я не видел. Скорее всего, мессир Доменико воюет за наших врагов, если еще жив.
Не успел Макс дойти до шатра, как к нему подбежала Шарлотта.
— Милый, тебя хотят убить.
— Я знаю. Можешь порадоваться. Тогда тебе не придется идти в монастырь.
— Все равно придется.
— Тогда какая тебе разница, убьют меня или нет?
— Я хочу в хороший монастырь, а не в какой попало.
— Желательно в мужской?
— Желательно в тот из мужских монастырей, куда жены ссылают неверных мужей.
— То есть, на Кипр к иоаннитам? — Макс вспомнил единственную известную ему историю по то, как муж ушел в монастырь при живой жене.
— На Кипр, так на Кипр. Там, наверное, потеплее, чем здесь.
— Если меня не убьют, обещаю, что отправлю тебя на Кипр. Ты довольна?
— Нет. Обещай, что лично отвезешь меня в монастырь и передашь настоятелю из рук в руки.
— Обещаю.
— Даже если придется пересечь море?
— Да.
— На что только не пойдет мужчина ради любимой женщины.
Макс собрался сказать, что больше не любит Шарлотту, но передумал. Это было бы очень некуртуазно и категорически противно духу каникул, турниров и королевского двора. Здесь принято любить всех дам, даже не очень верных.
— На что угодно, — ответил Макс и поцеловал жену.
— Пешим или конным? — спросила Шарлотта.
— Пешим. Трое на трое.
— Ты же говорил, что никто не вызовет на пеший бой хромого.
— Это было про порядочных рыцарей. Меня вызвали непорядочные.