В замок Ревильяско въехали до того, как увидели Турин и даже до Монкальери. Во главе обоза с небольшим отрывом — конные рыцари. Перед дорогими гостями торжественно распахнулись ворота. Галеаццо проехал во двор, соскочил с коня и почти вбежал на крыльцо здороваться и обниматься с родственниками. Прежде местных Сансеверино его обнял почетный гость коннетабль Шарль де Бурбон.
— Как я рад вас всех видеть! — сказал Галеаццо, — Позвольте представить моих спутников.
— Господа, вас встречают его светлость Лодовико Сансеверино, хозяин этого замка, и его милость коннетабль Франции Шарль де Бурбон!
Протокольно представив носителей золотых шпор, он остановился перед Устином.
— Мой дорогой гость Юстиниан из Московии, вассал московской ветви Палеологов!
Устин поклонился на местный манер. И ему поклонились вроде так же, как раньше, но он почувствовал, что по-другому. Упоминание Палеологов сразу приблизило его к местному обществу до состояния «один из нас».
— Джанджорджо со своими уже здесь, — сказал кто-то из встречающих, — Остановились в Турине. Просим к столу.
— Уииии!
Не успел Устин войти в зал, как на него набежала свиная голова. То есть, невысокий человек, надевший поверх своей головы свиную. Местные рыцари со смехом увернулись, и Устин за оставшиеся до встречи с головой мгновения подумал, что это какая-то шутка специально для него. Даже не шутка, а испытание.
Уворачиваться от свиной головы он не стал, а встретил ее нисходящим ударом кулака в лоб. Не костяшками, конечно, а по-русски, нижней частью кулака. С поворотом, с вложением веса всего тела, как когда-то батя учил.
Под шкурой наверняка была родная черепушка большого свинтуса. Аж кулак отбил. Свиноголовый рухнул к ногам Устина. Рыцари засмеялись и захлопали.
— Нет, я не побегу, — раздался женский голос.
Рыцари расступились, и Устин увидел хорошенькую француженку, которая зябко завернулась в плащ и держала в руке метлу на длинной палке.
— Вы что, он меня сожжет по пути, — сказала она.
— Мое почтение, прекрасная сеньора, — сказал ей Устин заученную вежливую фразу по-итальянски и сразу перешел на немецкий, — За что мне сжигать такую красавицу? Мы ведь даже не знакомы.
— Меня зовут Колетт. Я шутовка Маргариты Австрийской, — ответила девушка быстрее, чем перевел Книжник.
— Меня зовут Юстиниан, я рыцарь из Московии. Вассал московских Палеологов и гость мессира Галеаццо Сансеверино.
— Очень приятно. Трибуле собирался испугать тебя свиной головой, а я бы проскакала голая на метле.
Устин только сейчас обратил внимание, что из-под плаща виден не подол платья, а голые ноги в туфельках.
— Скачи, милая, он не будет тебя сжигать, — сказал какой-то рыцарь.
— Просим! Просим! — закричали остальные.
— Раз уж вы все просите, — милым голоском сказала Колетт, — Не могу отказать.
Но не успела она скинуть плащ, как над залом прогремел грозный голос нестарого и уверенного в себе человека.
— Как вам не стыдно! Пост на дворе, а вы шутовок голых гоняете?
Это говорил рыцарь в одежде латинского священника. То есть, лицом и осанкой рыцарь рыцарем, но одет в сутану, и сутана намного более нарядная, чем у Книжника.
— Августин, мы же встречаем путников, — сказал хозяин замка, Лодовико Сансеверино.
— Не Августин, а отец Августин.
— Брат, не придирайся.
— Тогда говори «брат Августин». Тебе можно. Остальным нет. И так в канун Рождества устроили тут шут знает что с голыми бабами и свинскими мордами.
— Послушай, брат…
— Брат Августин и никак иначе!
Нарядный монах и правда походил на хозяина замка как родной брат. Разница в возрасте совсем небольшая. Монах даже, наверное, постарше будет. Лицо у него худое, а у Лодовико покруглее. Рыцарь, конечно, больше мяса ест.
— Кто это? — шепотом спросил Устин у Галеаццо.
— Отец Августин, аббат Санта-Мария-ди-Карпиче. Старший брат Лодовико.
Традиционно, руководство церковными активами местного значения принимали выходцы из местных знатных семей. Должность епископа Туринского довольно долго удерживала семья делла Ровере, потомки Папы Юлия Второго, а с прошлого года Медичи поставили епископом своего человека. Пьемонтской аристократии оставались приходы и аббатства.
Лодовико обернулся к Колетт.
— Скачи! Возьму на себя этот грех непосредственно перед Господом через голову его слуг.
Колетт, не дожидаясь, пока ответит аббат, скинула плащ. Мужчины ахнули и присвистнули. За умное выражение лица ей можно было дать лет тридцать, но тело у нее производило впечатление лет на десять моложе. Высокая круглая грудь, тонкая талия, умеренно широкие бедра и длинные стройные ноги.
Колетт оседлала метлу и весело поскакала к Устину. Устин растерялся и даже сделал шаг назад. Не бить же ее кулаком в лоб.
Но шутовка и не пыталась сбить его с ног. Подскакала, поцеловала в щеку и поскакала обратно к брошенному на пол плащу. Остановилась, отбросила метлу и на пару секунд замерла, улыбнувшись и подперев щеку указательным пальцем. Потом повернулась к рыцарям задом, нагнулась, подняла плащ и ловко закуталась в него.
Отец Августин промолчал, а все остальные снова захлопали.
С пола поднялся свиноголовый шутник. В одной руке он держал свиную голову, другой потирал свою.
— Да ты сущий Геркулес! — сказал он, глядя на Устина, — А так по тебе и не скажешь.
— Извини, я думал, этот шлем тебя защитит, — ответил Устин.
— Извини! Все слышали? Это определенно что-то новенькое! Рыцарь извинился перед побитым шутом! — шут, оказывается, тоже понимал по-немецки. Хотя бы основные слова.
Устин пожал плечами.
— Это Трибуле, шут короля Франции, — торопливо подсказал Книжник, — Шуты невежливы, но им можно. Ссориться с шутом не стоит, шутить над ним можно, бить чужого шута нельзя.
— Ты откуда, парень? — спросил шут.
Не особо вежливо, но Устин примерно понял, кто перед ним, и не стал придираться.
— Из Московии.
— Это далеко?
— Подожди, Трибуле, — остановил шута Лодовико Сансеверино, — Господа, прошу за стол, и за столом поговорим, кто откуда и про все на свете.
— А я пока пойду оденусь, — сказала Колетт.
— Сиди так, — предложил Трибуле.
— Плащ упадет. Или я останусь голодная, если буду его держать, — жалобно ответила Колетт.
— У кого-нибудь есть идеи на этот счет?
— Прошу за стол, господа, — повторил Лодовико Сансеверино, — Колетт, оденься. Ты смущаешь дам и брата Августина.
Вот на дам Устин только сейчас обратил внимание. Почему-то общество собралось преимущественно мужское. На полторы или даже две дюжины мужчин наверное четыре или пять дам, и все ведут себя очень скромно, ни одна еще слова не сказала.
За столом Трибуле осыпал гостя из Московии множеством вопросов о жизни в таких далеких краях. Устин при помощи Книжника уже неплохо подстроился под южнонемецкое произношение, понятное многим северным итальянцам. Кроме Трибуле по-немецки понимала добрая половина благородных гостей, включая и коннетабля Франции.
Отец Августин внимательно слушал и задал свой вопрос, когда Трибуле подустал.
— Я понимаю, что ты не католик, — сказал аббат, — Но отмечаешь ли ты Рождество?
— Конечно, — уверенно сказал Устин, — Рождество это всегда Рождество, а Иисус это всегда Иисус. Я бы пошел с вами в собор, хотя я молюсь и крещусь по-другому.
— Папа это всегда Папа, или у вас свой первосвященник? — спросил неугомонный Трибуле.
— У нас главный священник — митрополит Московский и Всея Руси.
— Никто не любит Папу! — воскликнул шут, — А любите ли вы мистерии?
— Что такое мистерии?
— Представления с костюмами и масками. У вас есть такие на Рождество?
— Перед рождественской ночью у нас Сочельник. Самый строгий постный день. Ничего нельзя есть до первой звезды. На Рождество мы идем в церковь, а на следующий день начинаются sviatki. Мы ходим по домам и поздравляем друг друга. Едим мясо и пьем пиво во славу Господа. Поем koliadi. Это такие песенки во славу Господа.
— Очень богоугодно, — кивнул отец Августин.
— Не-не-не! — воскликнул Трибуле, — Уверен, что у них и светских забав полно. Простого веселья, не связанного с Господом и святыми.
— Например, дьяблерий? — уточнила Колетт.
— Хотя бы и дьяблерий!
— Что такое дьяблерия? — спросил Устин.
— У вас их нет или называются по другому? — спросил аббат, — Это такая часть мистерии, где участвуют ряженые черти. И их потом посрамляют праведники.
— Ага, — кивнул Галеаццо Сансеверино, — А до этого несколько дней перед мистерией черти бегают по городу, вооруженные кухонной утварью, задирают всех, поднимают шум, орут, богохульствуют. Даже грабят по мелочи.
— Понял, — ответил Устин, — У нас могут рядиться и в чертей, но чаще мы рядимся в звериные шкуры и в маски. Пугаем пугливых, смешим смелых. И так от Рождества до Крещения. До первого января у нас святые вечера, а с первого января до Крещения — страшные вечера.
— Как у нас каникулы?
— Да, как каникулы.
— Как положено добрым христианам.
— А еще какие развлечения?
— Катаемся со снежных гор…
— У вас выпадают горы снега?
— Снег выпадает поровну везде, это мы его сгребаем в горы. Но лучше всего кататься с высокого берега реки.
— В воду? Зимой?
— Нет, реки у нас замерзают, и на льду получаются площади для гуляний шириной в реку.
— Хоть конный турнир устраивай?
— Да хоть скачки вдоль реки. У нас летом река — дорога для кораблей, а зимой — дорога для саней. Города стоят на реках, не заблудишься.
— И вы устраиваете турниры?
— У нас нет вашего обычая конной сшибки. Мы стреляем из луков, бросаем копья, поражаем мишени. И выходим в кулачные бои стенка на стенку.
— Ну, это для простолюдинов, — сказал Шарль де Бурбон.
— Нет, у нас и дворяне так развлекаются. Почему бы не поколотить простой народ кулаками?
— Рыцари бьются с крестьянами на кулаках? — удивился коннетабль.