Узнаваемый горшок, в каких продавали мед на туринском рынке, был привязан к клетке со стороны сцены. Трибуле отвязал его, проходя мимо.
Далее Самсон загадывал загадку и побивал филистимлян ослиной челюстью. Филистимлян изображали «татары». Ослиную челюсть хотели оторвать от дохлого осла. Но отец Августин решил немного пошутить, поэтому Самсону достался подбородник от рыцарского шлема, к которому привязали ленту с гербом Лодовико Сансеверино.
Наконец, Самсон добрался до Далилы.
— Пришёл однажды Самсон в Газу и, увидев там блудницу, вошёл к ней.
Роль блудницы Колетт определенно удалась. Для нее поставили на сцене поближе к господской трибуне кровать, где Далила, не забывая подавать реплики, принимала впечатляющие позы, будучи одетой в ночную сорочку с глубоким декольте.
Впрочем, и Трибуле, поднимаясь к Далиле, скинул теплый плащ и смущал дам обнаженным торсом.
Историю Давида и Голиафа выбрали для Устина.
— Пращой московиты не пользуются. Зато отменно стреляют из луков. Вот так бы выглядел поединок Давида и Голиафа, будь великан Голиаф татарином, а Давид русским, — зачитал Книжник.
В роли Давида на сцену вышел Устин с луком.
— И сказал Давид Саулу: раб твой пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его и умерщвлял его. И льва, и медведя убивал раб твой, и с этим Филистимлянином необрезанным будет то же, что с ними, потому что так поносит воинство Бога живаго, — зачитал Книжник за Устина.
На площадь выкатили клетку с медведем дополнительно к клетке с львом. Устин развернулся с луком и поразил четыре угла на деревянном каркасе клетки льва, потом пробежал на другой край сцены, взял еще стрел и поразил четыре угла на каркасе клетки медведя.
Простолюдины впечатлились, а господа впечатлились еще больше, потому что представляли, сколько стоят взрослые диковинные звери, и сколько бы пришлось платить аббату в случае промаха актера. Также умные люди обратили внимание, что клетки стояли между лучником и плотной толпой зрителей, то есть, стрела, не попавшая в край клетки, более вероятно улетела бы в толпу, чем в зверя внутри.
За сценой подняли задник с великаном-мавром. Устин спрыгнул со сцены и пошел на толпу. Зрители расступились. «Давид» прошел с десяток шагов, а потом развернулся и раз-два-три всадил три стрелы точно в голову «Голиафу». Тодт специально подставил там доску, чтобы стрелы не улетели через холст.
Зрители захлопали и засвистели. Давно в Турине не показывали мастерство лучников.
7. Глава. 27 декабря. Те же и медведь
Следующая история посвящалась царю Соломону и царице Савской.
— Московиты знают и царя Соломона, — сказал Книжник, — Когда бы царь Соломон правил в Москве, он бы не нашел хрусталя, чтобы сделать прозрачный пол. Но поставил бы дворец на замерзшей реке.
Выбежали реквизиторы и под веселую музыку поставили на сцене трон, Трибуле уселся на троне, завернувшись в шубу аббата и надев на голову шапку с короной, которую сшили по данному Устином описанию шапки Мономаха.
Труба и Барабан заиграли бодрый марш. Прибежали реквизиторы, под активное дирижирование Трибуле собрали перед троном лестницу. Вместо деревянной последней ступеньки положили плоскую глыбу льда, предварительно продемонстрировав почтенной публике, что глыба прозрачная. Ледышку заморозили в Сакра-ди-Сан-Мигеле на горных ветрах и привезли как раз перед выступлением. Под лед положили огромную рыбу, которая раньше была пошита не то для чуда о рыбах и хлебах, но то для истории о пророке Ионе.
Из-за кулис вышла Колетт, сопровождаемая свитой и музыкантами. Двух пажей и шлейф одолжила Маргарита Австрийская. Царица Савская с истинно царской грацией прошествовала по площади, раздавая воздушный поцелуи во все стороны. Увидев прозрачную ступеньку, она ахнула и от души подняла подол, показав свои хорошенькие белые ножки аж выше колен.
С одной стороны, после костюма Евы коленки это как бы даже и скромно. С другой стороны, коленки заставили зрителей вспомнить, как только что выглядели эти ноги во всю длину, и откуда они растут.
Известно, что царица Савская загадывала загадки. Книжник решил, пусть загадки будут московские.
— Шел муж с женой, брат с сестрой да шурин с зятем, много ль всех? — спросила Колетт.
Трибуле, глядя на простолюдинов, приложил палец к губам, а потом повернулся к господской трибуне. Господа посмотрели на королевские места.
— Трое! — ответила Луиза Савойская.
— Верно, Ваше Высочество! — ответила Колетт, — Зимой греет, весной тлеет, летом умирает, осенью оживает?
— Шуба? — предположила Франсуаза де Фуа.
— Снег, — сказала Маргарита Австрийская.
— Браво! Снег! Голову едят, тело бросают, а кожу носят.
Господа замялись.
— Растение какое-то, — буркнул король Франциск.
Трибуле повернулся к простолюдинам.
— Лен! — крикнули сразу несколько человек.
— Молодцы, — следующий вопрос отправился к господам, — Вечером наземь слетает, ночь на земле пребывает, утром опять улетает.
— Роса? — предположил коннетабль.
— Верно! Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь.
Господа улыбнулись, но ответа никто не назвал. Как специально промолчали.
— Репа! — крикнули из толпы.
— Ни в огне не горит, ни в воде не тонет? — Колетт случайно спросила толпу.
— Говно! — крикнул кто-то, и все засмеялись.
— Сам ты говно, — сказал Трибуле, и все засмеялись еще больше, — Господа что скажут?
— Снова снег? — Маргарита.
— Лед же! — Франсуаза.
— Верно, лед! На блюде не лежали все их едали?
Господа задержались с подбором приличного в обществе слова, а из толпы крикнули:
— Сиськи!
— Верно! — сказала Колетт и с низким поклоном проиллюстрировала ответ господам.
— Сидит девица в темной темнице, коса на улице, — продолжила она.
— Петронзилла? — предположила Луиза Савойская, имея в виду длинноволосую героиню итальянской сказки.
— Попытка хорошая, Ваше Высочество, но здесь метафора.
— Трензель? — предположил Галеаццо Сансеверино.
— Он железный, кто ж его сравнит с девицей и косой, — Колетт повернулась к толпе.
— Морковка? — спросила маленькая девочка.
— Правильно, морковка!
Девочка радостно завизжала.
— В воде родится, а воды боится. Господа?
— Соль! — крикнул викарий из окна второго этажа.
Он не сам угадал, ему монахи подсказали. На самом деле, ему уже не первый ответ подсказывали, но он выжидал наиболее приличного сану вопроса.
— Браво, Ваше Преосвященство! Сидит дева, в сто рубашек одета. Кто ее раздевает, тот сам слезы проливает.
— Принцесса? — предположила Франсуаза де Фуа.
— Нет, тут снова метафора.
— Крепость! — предположил король Франциск.
— Верно, Ваше Величество, но есть еще один ответ.
— Что скажут горожане? — спросил Трибуле.
— Луковица! — ответили сразу несколько женских голосов.
— Кому крепость, а кому и луковица, — улыбнулась Колетт, — Всем спасибо, и листаем Писание дальше. Вавилонская башня!
На этих словах с господской трибуны быстро спустились несколько рыцарей, а напротив королевского кресла поднялись ширмы.
Про Вавилонскую башню в книге Бытия текста немного. И по хронологии она поминается намного раньше прочих историй. Можно бы было ее и не ставить, но раз уж среди реквизита нашлась башня, то почему бы и нет. К тому же, падение башни это зрелищно и неожиданно. И дает хороший переход к кулачным боям.
— И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошёл Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдём же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.
Алхимик взорвал заложенный в надстройке башни заряд фейерверка. За кулисами дернули веревку, и верхняя часть башни сложилась на горку. Тут же набежал плотник с помощниками, не такой уж тяжелый каркас из бруса подняли и положили рядом с горкой.
— И рассеял их Господь оттуда по всей земле. И они перестали строить город, — тут Книжник добавил от себя, — И началась с тех пор вражда между народами разных языков. С тех пор по праздникам московиты устраивают кулачные бои, где рядятся потешно кем угодно, хоть инородцем, хоть диким зверем в звериной шкуре, а могут невозбранно и в монахов одеться. В этих потешных боях считается нечестным использовать любое оружие кроме того, что дано человеку Господом.
Площадь забурлила, и с разных сторон выдвинулись два отряда. От дворца епископа — «Монахи» в сутанах, а от замка Акайя — «Рыцари» в шкурах и масках.
— Как в наших потасовках на свадьбах, в московских кулачных боях невозбранно участвуют и мужики, и дворяне, и даже священники. Все равны. Кто-то гордо бьется с открытым лицом, — продолжил Книжник.
Перед строем «монахов» вышел Устин, и зрители его поприветствовали.
— Кто-то надевает маску, чтобы не смущать противников.
Из противоположного строя выступил высокий рыцарь, одетый в львиную шкуру и в маске льва. Ого! Много ли в Турине и окрестностях львиных шкур?
Остальные господа рыцари просто обобрали выставки трофеев в ближайших замках, и большинство оделось кабанами или оленями. Маски же, как правило, не подходили к шкурам и изображали разные забавные морды. Только Лев, Конь и Вепрь, стоявшие перед строем, озаботились цельной концепцией костюма.
— Многие одеваются как на маскарад, в шкуры, в маски и даже в сутаны священников, — повторил Книжник.
Зрители рассмеялись. Они уж было подумали, что в бой вышли монахи. Толпе необязательно знать, что отряд в сутанах возглавляет аббат, а ряженые в шкурах — рыцари.