Из кожуха Макс извлек три тонких стальных детали, из которых сразу свинтил составной ромбический стилет без гарды общей длиной в локоть. Одна грань была заточена, по другой нарезаны зубья как у пилы по дереву.
Взвесил в ладони туго скрученный кожаный мешочек с золотыми дукатами и такой же мешочек с серебром. Дукатов хватило бы на коня и меч, а серебро, хотя оно и больше в объеме, нужно на мелкие расходы там, где золотом не платят. Впрочем, у него забрали меч и кинжал, но не кошелек. Благородный человек вправе улучшать условия своего заключения на возмездной основе.
Еще в протезе нашлась бухта толстого шелкового шнура. Если на нем завязать узелки, то можно спуститься с довольно большой высоты. С одной ногой не стоит прыгать даже там, где стоит прыгать с приземлением на две ноги.
Огниво и трут. Маленький ножик с лезвием едва в три пальца. Хлопковый платок. Им можно проложить подушку, если протез будет натирать культю. Запасной ремешок с пряжкой, если порвется одно из креплений.
Вот самое актуальное. Напильник и пилка по металлу. Возьмут ли они эти прутья? Конечно, возьмет. Скорее всего, здесь мягкое некаленое железо. Достаточно подпилить один прут снизу. Потом приложить усилие, он сломается. Потом загнуть прут кверху, и в дыру может пролезть человек. Может и не пролезть. Лучше подпилить сразу два.
Макс нисколько не сомневался, что оправдательный приговор ему не светит. Можно даже на судебный процесс не надеяться. Придет палач и удавит.
Попытался почесать под левой лопаткой около раны. Если сидеть тут долго, то кто будет менять повязки? Голова и левая рука вроде зажили и не кровоточат. А сегодняшняя рана на спине?
Пилить сейчас или подождать? Заключенных должны кормить. Поэтому лучше подождать, поесть и начинать пилить.
Макс собрал все в протез, оставив под рукой только инструменты по металлу.
— Эй ты, подойди сюда, — сказал он в пустоту.
Вдруг кто-то сидел в пределах слышимости, но за углом коридора. Здесь под землей тихо, и стражник услышал бы даже негромкий скрежет пилы и напильника.
Никто не ответил. Макс покричал в пустоту еще немного, не особенно повышая голос, и пришел к выводу, что ради одного заключенного не стали устраивать постоянное дежурство охраны.
Через некоторое, довольно скучное, время принесли обед. Кусок вареной говядины, хлеб, кружка вина. Тюремщики, по-видимому, еще не определились, как надо кормить заключенного. С одной стороны, это благородный человек, достойный аудиенции у Ее Высочества. С другой стороны, раз он здесь, то его социальный статус несколько снизился.
— Захотите другой еды, любой каприз за Ваши деньги, — сказал тюремщик.
— Хочу уйти отсюда. Сколько с меня? — спросил Макс на всякий случай.
— Не, Вы что! Мне еще дорога моя работа и моя голова.
— Двадцать дукатов.
Тюремщик задумался.
— Это твой доход за полгода, — прикинул Макс.
— Нет, мессир. Я из города в жизни не выезжал. Куда мне бежать на старости лет. Да и дохода у меня больше, чем Вы думаете. Еще поделиться надо будет. И потом бежать из Турина. Может, Вас и не догонят, а меня точно догонят. Вас, если догонят, то вернут сюда, а меня, если догонят, то на месте и повесят.
— Пес с тобой.
— Я тоже так думаю, мессир.
— Сегодня еще будут кормить?
— Перед сном.
— А матрас новый?
— Пока не нашли. В городе благородных гостей полно, а перин мало. Все комнаты сняты, все перины раскуплены. Но Вы плохого не думайте. После каникул все разъедутся, и я Вам куплю и перину, и подушку, и одеяло.
— Иди к черту.
— Пойду с Богом, мессир.
Макс внимательно прислушался, как уходил тюремщик. Щелк-щелк. То есть, дверь за углом запирают на замок снаружи. Значит, перед тем как пилить решетку, надо придумать, как открыть эту дверь. Или сразу напасть на стражников, как только они откроют?
Со старшим их приходит двое. Конечно, не те, что стоят за дверью королевы-матери. Просто замковые стражники. Крупные, сытые, но солдаты, а не рыцари. И слуга, который несет поднос с едой. Четыре удара, чтобы никто не успел закричать? Коридор узкий, толпой стоять негде. Первый открывает дверь, второй за ним, третий и четвертый еще дальше. Удар, рывок, удар, удар, удар? Нет, не успеть. Тем более, на одной ноге.
Прошло еще больше скучного времени. Макс даже подремал, лежа на соломенном матрасе. Раздавил несколько блох. Задумался о том, обитает ли в тюрьме конечное количество блох, которых всех можно передавить, или блохи будут воспроизводиться быстрее, чем их давят.
Прохладненько тут. Попросить жаровню? Не задохнусь?
Принесли ужин. Какое-то густое горячее варево с капустой и бобами. Явно не с хозяйского стола, но неплохо. Все-таки, дворня королевы-матери и себя не забывает.
Маловато, конечно. Похоже, здесь порции считают из расчета на среднего простолюдина, а рыцарь ест больше. Интересно, если лежать, не двигаясь, голод усилится или пройдет?
Макс уже засыпал, когда за углом снова заскрежетал замок. Какого черта им надо? Или меня выпускают? Хотят допросить? Казнить?
Нет. За первым стражником шел хорошо знакомый человек. Устин.
— Выбирайте, мессир, — сказал тюремщик по-итальянски.
Устин ничего не понял и остался на месте.
— Говори, переведу, — сказал Макс.
Тюремщик рассказал, в какой камере какие недостатки. Макс перевел и предложил Устину ту, что напротив. Среднюю в левом ряду. Там капает с потолка, но это пустяки. Зато можно поговорить.
Устин зашел в камеру и сел на матрас. Тюремщик и конвоиры развернулись на выход.
— Стой! — приказал Макс, — Лампы не тушите. И принесите ему поесть.
— Ужин сегодня уже был.
— Арестанта приняли сегодня, значит и кормить должны сегодня. Возьмет и пожалуется на тебя. Благородный рыцарь, не хрен собачий. Еще и иностранец.
— Как угодно господам.
Макс подумал, что он выбрал правильный тон. И почему-то тюремщик слишком добрый, даже услужливый. Надо уточнить.
— Эй, ты!
— Да, мессир?
— Кто обычно сидит в этой тюрьме?
— Обычно свои. Рыцари там всякие, не сажать же их в городскую тюрьму к черни. Слуги герцогские, управляющие. Реже те, кого в городскую нельзя. Или ему там слишком хорошо будет, или слишком плохо.
— Это как?
— Ну вот Ночной Король, когда лишнего себе позволит, сидит у нас. В городской он, сами понимаете, король королем бы был. Или вот поймали душителя, так все время, пока пытали, здесь сидел. В городской его бы сразу самого удушили, а тут он много говорил, могилки показывал. Восемь девиц пропавших нашли и по-христиански на кладбище похоронили.
— Понятно. Свободен.
— Я-то свободен, — с ухмылкой проворчал тюремщик, уходя.
— Тебя за что? — спросил Макс.
— За разбитое сердце, — недовольно ответил Устин, — Нехорошо вышло.
Макс не торопил. Устин помолчал еще немного и добавил.
— Господи, вот право слово, как по льду все это время хожу. Когда думаю, что вас понимаю, это будто кажется, что лед толстый. А на самом деле, не видно, толстый лед или тонкий. На каждом шаге угадывать надо. И местные, главное, знают, как правильно. Я сто раз делаю то, чего от меня ждут, и я молодец, меня все любят. В сто первый раз я все делаю по-вашему, и внезапно я собака худая. Стража, подвал. Бежать некуда, жаловаться некому.
— Жизнь как шахматы. Все живут по одним правилам. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, — сказал Макс.
— Знать бы еще, с кем играешь, — ответил Устин, — С кем на самом деле играешь, кто на доске фигура, а кто так, посмотреть пришел. Ты-то сам тут за что?
— За то золото. Или за того рыцаря на мокром поле, — Макс пожал плечами, — Постой, ты не по этому делу?
— Абсолютно нет. Потом когда-нибудь расскажу. Или не расскажу.
Устин обмолвился про «разбитое сердце». Значит, затронута честь дамы, и благородный человек не нуждается укреплять себя клятвой, чтобы не болтать даже друзьям. Но может и сболтнуть, зависит от обстоятельств. В высшем обществе ходит много достоверных историй про прелюбодеяния, о которых не мог рассказать никто, кроме участников событий.
Макс разделся ко сну и задумался, отстегивать ли протез на ночь. Узнает стража — узнают все. Но если спать в протезе, можно натереть ногу. Если не снимать его сутками, испортится не только нога. Подушка завоняет от пота и загниет. И манжета, которая охватывает бедро, тоже завоняет. Поэтому подумал, снял протез и положил его под одеяло. Утром можно и не вылезать из-под одеяла, пока тюремщик не уйдет, или потребовать, чтобы отвернулся, пока рыцарь одевается.
От скуки он попытался вспомнить внутреннее устройство замка и не вспомнил вообще ничего. Королевские покои не в башне. Окна выходят в город, судя по тому, что это окна, а не бойницы. Вверх он поднимался по широкой прямой лестнице, а вниз спускался по узкой винтовой. За стену из замка выхода нет. Есть выходы на стену, во внутренний дворик и в город.
Во внутренний дворик идти бессмысленно. Придется сидеть там до открытия выхода в город у всех на виду, как вот эта блоха, сидящая на столе. Выходы в город должны бы на ночь закрываться и охраняться. Возможно даже, они закрываются на замки и не откроются независимо от того, есть рядом стража или нет. Вот выходы на стену точно на замок не закрываются, потому что там ходят часовые. Скорее всего, они не патрулируют стены, а дрыхнут в караулке и вылезают только чтобы демонстративно отлить со стены.
Или надо пробраться на второй-третий этаж, найти там комнату, где нет людей, открыть окно и спуститься по веревке. Самая сложная часть, это найти пустую комнату.
Или подняться на крышу замка, чтобы спуститься оттуда. Зимней ночью на открытой всем ветрам крыше, скорее всего, никого нет. Спускаться надо наружу, упираясь ногами в стену. В сторону города два этажа с частыми окнами, а в сторону реки редкие бойницы. Но шнура из протеза тогда точно не хватит. Там от силы на пару этажей и вокруг зубца обвязать. Значит, надо добавить веревок. В пустых камерах двери не заперты, и в каждой лежит матрас из холстины.