Стоя в «загоне», изнывая от истощения и головной боли, Тайра никак не могла понять, существуют ли различия между адом и этим местом? А если так, то одно она знала наверняка: стоит Сари сегодня не появиться, и в отсутствии воды эти мнимые (если они и существуют) различия сотрутся вовсе.
Этот запах она помнила давно: смесь лавандового и апельсинового масел, нотка корицы, цветка Архи и букет из эфирных настоек.
Так пахла кожа всех наложниц Сладких Домов.
Впервые она почувствовала его три года назад, когда спустя несколько дней после второго распределения Сари пришла навестить подругу в дом, куда отправили работать Тайру.
– Привет. Заходи. Нет, в общую комнату нельзя, там сейчас хозяин. Проходи вот сюда…
Тихонько скрипнула дверь под лестницей.
Они сидели на кровати, а крохотную комнату через единственное, распахнутое настежь окно, заливал мягкий персиковый цвет, опустившегося на Руур заката. То был первый раз, когда они увиделись после распределения, когда Тайра стала служанкой, а полногрудая, полногубая и черноглазая Сари – наложницей в Сладком Доме.
Они встретились и подружились в пансионе: обеим по пять – маленькая, кудлатая и зареванная Тайра и вечно напуганная и неуверенная, длинноволосая Сари. Такие разные, но такие похожие. Обе потерявшиеся в жизни, обе старающиеся найти прутик, за который можно держаться, и в течение всех этих лет вынужденные скрывать общение, которое не просто не поощрялось – было строго наказуемо наставницами. Но годы текли, и синяки, получаемые обеими всякий раз, стоило матерям-наставницам обнаружить девочек вместе, не смогли похоронить дружбу.
– Как ты? Как все прошло?
Сброшенная с плеч тулу с фиолетовой Дерой на подоле лежала возле кровати; Сари смущенно потирала густо намазанное чем-то жирным плечо.
Тогда им обеим было по восемнадцать, а тогда Тайра в первый день почувствовала этот запах – запах лаванды и апельсина.
– Даже не знаю, как сказать.
– Почему? Все было плохо? Там так ужасно, как рассказывают?
– Да, в общем… нет, наверное. И да, и нет.
– Не понимаю. Так хорошо или плохо?
Темные глаза Сари смотрели на собственные густо накрашенные красной краской ногти на ногах – кажется, любовались; на одной из лодыжек позвякивал золотой браслет.
Подруга смущенно втянула воздух, оторвала взгляд от собственных ступней и взглянула на Тайру – на ее лице играла растерянная и странным образом довольная улыбка.
– Ты не поверишь, если я расскажу…
– Поверю! Говори!
– Знаешь, надо было тебе пойти со мной.
– Я не могла, ты же знаешь. Распределение не обсуждается.
– Да знаю я, знаю.
– Так что там было?
О Сладких Домах можно было услышать от мужчин, но никогда от женщин, никогда изнутри, и теперь Тайра нетерпеливо подпрыгивала на кровати, желая узнать продолжение.
– С самого начала?
– Ну, конечно!
– Ладно, слушай. – Сари откинула кудрявые волосы с плеч, оперлась спиной на стену и принялась теребить собственные пальцы. – Ты только…
– Что?
– Не осуждай меня…
– Что?
Она откровенно чего-то смущалась, но чего? Даже в те далекие времена, когда она иногда воровала еду из чужих, втайне переданных родителями дочерям, сумок – не их собственных, нет, собственные родители что у одной, что у другой оказались слишком послушными, чтобы нарушать законы пансиона – Тайра никогда не осуждала подругу. Еда – она такая. Ее лучше иметь, чем не иметь. Это они обе уяснили с детства.
– Я не буду тебя осуждать.
– Точно не будешь?
Тайра воспроизвела пальцами жест клятвы Богу, после чего спросила:
– Видишь?
А пятью минутами позже она свисала вниз головой с собственной кровати, пытаясь успокоить бушующую в непонятных местах кровь. Уши горели.
– Она что, правда оставила тебя в этой комнате?
– Говорю же! Сделала вид, что разговаривает с владельцем Дома, а меня оставила в сторонке. А там… Там…
Сари покраснела сильнее прежнего.
– Там все… трогают друг друга. И они везде – люди. Пары. Только чаще всего одна женщина и несколько мужчин…
– Это же… ужасно!
– Я бы тоже так сказала, только я обомлела, когда увидела написанный на лицах наложниц восторг. Их…. В них проникают отовсюду – Тайра, не поверишь, – в рот, сзади, снизу, а они так сладко стонут.
Тайра сползла с кровати, поплотнее прикрыла дверь и подоткнула в щель свернутый в рулон платок – не дай Бог Радж услышит хоть слово.
– И ты смотрела на них? Ждала, пока настоятельница поговорит с владельцем и стояла в той самой прозрачной юбке и с голой грудью?
– Да. А все смотрели на меня в ответ. Сношались и любовались моими… титьками. А потом…
– Что потом?
Тайре казалось, что ее грохочущий пульс заглушит дальнейшие слова, но уши оказались более любопытными и жадными, нежели, пытающаяся оградить хозяйку от дальнейших подробностей, совесть.
– Потом ко мне подошли сразу двое. Один начал гладить по груди и приговаривать что-то вроде: «Ну, как это нельзя ее трогать? Посмотри на эти чудные упругие арбузы – если такие наросли, значит, она полностью готова», а второй…
– А как выглядел первый?
– Голый. И лысый. Он трогал меня за соски, но не щипал, а ласково так гладил – нежно. Брал груди в руки, взвешивал их, стонал от удовольствия. А его член…
Тайре казалось, что сейчас она рухнет сквозь пол – провалится в преисподнюю за то, что позволяет себе не только слышать такое, но и представлять. Член… Боги, она видела его. Один раз. Случайно.
– Его член стоял, как палка – длинный такой, напряженный. Он упирался в меня, представляешь?
– Он горячий?
– Еще какой. И твердый очень. Но первый – это еще ладно. Ты не представляешь, что начал делать второй – а ведь я даже его лица толком не видела.
– Что?
Теперь тело Тайры горело полностью. Хотелось сесть на что-нибудь верхом и почесаться о твердую поверхность промежностью.
– Он… Он юркнул мне между ног, устроился задом на полу, раздвинул там складочки и принялся лизать.
В этот момент глаза подруг встретились – у обеих круглые, как медяки.
– Лизать?!
– Да!.. – Сари вновь принялась теребить край задранной вверх юбки. – Ему настоятельница орет: «Внутрь не проникайте, она еще девственница!» – а этим хоть бы ухом. Один все грудь тискает, а второй мягко так «там» лижет.
– И… И… тебе это нравилось?
Черные глаза Сари стыдливо прикрылись от воспоминаний.
– Ты удивишься, но… да. Это было так… вкусно. Он делал это так осторожно, мягко, неспешно. Но самое ужасное случилось тогда, когда ко мне подошел кто-то сзади…
– Еще один?
– Да. Его я вообще не видела. Но тоже голый, потому что его член уперся мне прямо между половинками попы и начал там тереться.
– О-о-о…
К этому моменту Тайра растеряла все слова. Она уже успела посидеть, полежать, походить по комнате – правда недолго, – и снова плюхнуться на коврик у кровати.
– Они все делали так слажено… Понимаешь? Один за грудь, второй там лижет, а третий упирается прямо в попку. Не ниже, а прямо…
– Прямо туда?
– Да!
– А я голая, по сторонам все эти пары – мужчины сверху на женщинах, мужчины снизу под женщинами, все стонут, извиваются, тела блестят от масел… И когда тот, что был сзади, начал тереться активнее, – кажется, его член тоже был в масле, я…
– Ты – что?
– Я вся затряслась и изошла на волны удовольствия.
– Ты? Правда? Значит, женщины не врут, что это случается?
– Нет, не врут. Это было непередаваемо, Тайра! Словами не описать. Это, как если бы у тебя внутри одновременно включились все центры наслаждения – сильные, как морские волны и нежные, как крылья бабочки. Я думала, что моя голова взорвется от удовольствия… И еще этот бородатый мужик слева, который пихал свой… переросток девушке в рот… Толстый такой.
– А что он?
– Я почему-то представляла, что он пихает его мне. И… В общем…
В этом месте повествования Тайра обнаружила, что потеряла всякую возможность комментировать услышанное – рот пересох, язык сделался вялым, как рыба, а округлившиеся глаза никак не желали сужаться.
– А настоятельница? Она все это видела?
– В том-то и дело. – Щеки Сари полыхали. – Видела. Потому что каждые полминуты поглядывала на меня и этих… И ничего им не сказала. Наверное, хотела, чтобы они сделали все это. Хотела, чтобы я почувствовала удовольствие.
В ту минуту Тайра впервые в жизни уловила неконтролируемое, почти дикое желание увидеть все своими глазами. Быть на месте той настоятельницы, чтобы спокойно оглядываясь вокруг, рассматривать голые мужские тела – их обнаженные пуза, черные поросли под ними, стоящие твердые и горячие пенисы, погруженные в чей-то рот…
Так вот почему Сари боялась осуждения.
Потому что глотнула амброзию Сладкого Дома и полюбила ее на вкус, потому что позволила себе начать нежиться в мужских руках, получать от этого удовольствие.
Тайра не знала, что чувствует – разочарование от того, что не стала наложницей или же все-таки радость от того, что стала служанкой. С одной стороны, было бы здорово ощутить головокружительный аромат совокупления (или хотя бы увидеть его так близко), а с другой… С другой… Стоит один раз поддаться животному наслаждению, и после всегда, каждую минуту, ты будешь непрестанно жаждать его, желать влить себе в вену еще капельку, и еще… совсем чуть-чуть…
Сари уже не выпутается из этой ловушки никогда. Ее кожа всегда будет пахнуть апельсиновым маслом, а тело трогать чьи-то руки. В ее лоно всегда будут входить члены разных мужчин, а сама она стонать от удовольствия.
Нет, пусть это красиво и заманчиво, но это не путь Тайры.
А Сари… Верно говорили старухи – в ее крови пустила корни огненная Дера. И она теперь не снаружи – не на подоле тулу – она внутри. В коже, в венах, в каждом капилляре.
Теплая вода отдавала глиной, но Тайра жадно глотала ее и все никак не могла напиться – еще, еще, пусть она прольется родниковым источником в желудок, пусть смочит шипящие внутренности, пусть оросит изнутри, превратившееся в печь, тело.