Если этого одного из самых богатых в мире людей кому-нибудь пришлось бы, что называется, «встречать по одежке», то в доме американского буржуа средней руки его не пустили бы дальше передней. Лоснящийся, видавший виды синий костюм, странная застиранная рубашка, вид более чем затрапезный — таким передо мной предстал делец, перед богатством которого блекнут несметные сокровища индийских раджей. Позже я обратил внимание на весьма странную прическу Ханта: волосы лежали какими-то клочьями, целые пучки были выхвачены, что придавало и без того неаккуратной голове вид не то больничный, не то тюремный.
В ответ на мой вопрос один из хантовских сотрудников, пряча усмешку, сказал, что босс не считает возможным платить парикмахеру и стрижет себя сам. Боюсь, что и сейчас читатель улыбнется недоверчиво — слишком уж это неправдоподобно, но тем не менее и это факт. Один из богатейших людей мира экономит на стрижке, предпочитая являть себя ближним в облике прямо-таки непотребном.
...В то утро обычно пунктуальный босс нарушил привычный распорядок дня. Не притронувшись к бумагам, он направился к радио
приемнику и, настроив его на волну местной радиостанции, стал напряженно прислушиваться.
Шли минуты. Из приемника лилась бравурная музыка. Но вот что-то щелкнуло, и диктор задыхающимся голосом объявил: только что неизвестные обстреляли машину, в которой по улицам Далласа ехал Джон Кеннеди. Ни слова не говоря, не выказав ни малейшего удивления, Хант покинул свой кабинет и, неторопливо спустившись вниз, вышел на улицу. Завернув за угол, он спокойным и размеренным шагом дошел до небольшой писчебумажной лавчонки, где за 20 центов приобрел небольшой флажок Соединенных Штатов на деревянной подставке. Вернувшись к себе, он водрузил покупку на письменный стол, опустив лоскуток до половины древка в знак траура. Пусть все видят, как Гарольдсон Хант скорбит по поводу смерти президента Джона Кеннеди.
Вскоре Ханта осаждали репортеры. «Ваше мнение о покушении?», «Кто за ним стоит?»
Вопросы следовали один за другим. Но на все был лишь один ответ: «Комментариев не будет».
Впрочем, это репортерское многолюдство в приемной Ханта в такой момент, когда американским репортерам, право же, было чем заняться, уже само по себе симптоматично. Почему именно к Ханту, а не к кому другому бросилась местная пишущая братия с вопросами относительно убийства президента США? Почему уже на следующий день после убийства на страницах печати стали появляться намеки на некую таинственную связь, будто бы существовавшую между «далласской трагедией» и самым богатым жителем Далласа? Почему, наконец, в ходе расследования убийства, да и по сей день, имя Ханта нет-нет да и возникнет в связи с обстоятельствами того, что американская печать именует «преступлением века», мрачным событием, искусно запутанный клубок которого далеко еще не распутан. Вряд ли сейчас можно дать исчерпывающие ответы на все эти «почему». Хотя, пожалуй, о некоторых вещах говорить можно уже и сейчас.
Но нет, думается, пока «простого, как мычание», ясного и однозначного ответа на эти вопросы. Жизнь не учебник геометрии, уверенно утверждающий, что кратчайшее расстояние между двумя точками — только и исключительно прямая. В жизни все сложнее и зигзагообразнее. И потому, быть может, не стремление к лобовому ответу на все эти «почему», а попытка проследить жизненные линии, связи и интересы представителей двух семейств, входящих в список богатейших в Америке, — семейства Хантов и семейства Кеннеди, попытка разглядеть те точки, в которых эти линии пересекаются, если и не даст нам полного ответа на все вопросы, то, во всяком случае, поможет кое-что понять.
Охота за «дикой кошкой»».
Они были едва знакомы, Гарольдсон Лафайет Хант и Джон Фитцджеральд Кеннеди. Вряд ли сказали друг другу больше нескольких фраз, изредка встречались на официальных раутах, съездах демократической партии. Что их могло связывать, блестящего молодого аристократа, в 43 года ставшего президентом Соединенных Штатов, и престарелого техасского воротилу? Что могло быть между ними общего?
Джон Фитцджеральд Кеннеди родился в 1917 году в одной из аристократических семей Бостона — с)дного из наиболее аристократических американских городов.
Гарольдсон Лафайет Хант родился в 1889 году в семье фермера, ковырявшего землю штата Иллинойс, недалеко от городка с многозначительным и красноречивым названием Вандалия. Аристократизмом на хантовской ферме не пахло. Пахло навозом.
Бостонская знать кичится своим происхождением от первых переселенцев. Высокомерная замкнутость семейства Кеннеди стала притчей во языцех в Бостоне. Одна из сестер будущего президента как-то призналась, что в течение долгого времени братья и сестры Кеннеди считали, что они обречены на безбрачие, поскольку интересоваться кем-либо за пределами своего семейства среди Кеннеди считалось дурным тоном.
Семейство Хантов было хоть и большое, но друг другом отпрыски его интересовались мало и( покинув отчий дом, потеряли друг друга из виду.
Джон Фитцджеральд Кеннеди получил образование блестящее — он окончил сначала Гарвардский университет в Америке, а затем Лондонскую школу экономических наук.
Гарольдсон Лафайет Хант едва осилил начальную школу. А затем, убоявшись бездны премудрости, принялся колесить по Америке, гоняясь за удачей.
Джон Фитцджеральд Кеннеди... Впрочем, о Джоне Кеннеди, о Роберте Кеннеди, всем семействе Кеннеди, о том, как и где пересеклись пути Хантов и Кеннеди, почему сплелись они в трагический узел, речь впереди. А сейчас вернемся к Гарольду Ханту, к тому, каким образом полуграмотный сын фермера выбился в миллиардеры.
Здесь мне хочется напомнить читателям один старый анекдот из числа тех, за которые, как утверждают знающие люди, Каин убил Авеля. Комиссия ученых, изучавшая проблемы долголетия, разговаривает со столетним старцем. Спрашивает: «Вы курите?» — «Никогда не притрагивался». — «Пьете?» — «В рот не беру». — «А как насчет женщин?» — «Всю жизнь сохранял верность жене». — «Все
ясно — вот секрет долголетия». В это время за стеной раздается страшный шум. «Что такое?» — всполошились эскулапы. «Не обращайте внимания, — говорит старец, — это за стеной буянит мой старший брат — пьяница и бабник».
В предыдущей главе, рассказывавшей о Поле Гетти, речь шла о сыне миллионера, получившем пятнадцатимиллионное наследство, неплохом специалисте, использовавшем для своего обогащения знания инженера и экономиста, о том, что все это сыграло немаловажную роль в его восхождении на вершины делового Олимпа. И вдруг Хант — полуграмотный сын захудалого фермера. Ну как тут не вспомнить о старшем брате столетнего долгожителя!
Это шутка, но если говорить всерьез, то исключение — а карьера Ханта среди обладателей миллиардных состояний случай вполне уникальный и исключительный — отнюдь не опровергает общего правила.
Покинув отчий дом, Хант кочевал из штата в штат. Его видели в притонах Калифорнии и в местах, где совершали свои сделки мелкие спекулянты Северной и Южной Дакоты, владельцы игорных домов Аризоны и темные дельцы Канады. Был случай, когда молодой Хант вдруг вынырнул в качестве владельца хлопковой фермы, но быстро разорился и в 1921 году, будучи объявлен банкротом, вновь принялся гоняться за фортуной.
О начале хантовского бизнеса в Америке говорят по-разному. Однако я не встречал наивного чудака, который был бы склонен всерьез принимать высказанную как-то на страницах «Нью-Йорк геральд трибюн» версию о том, что первоначальную сумму, позволившую ему начать нефтяной бизнес, он скопил, работая батраком и лесорубом, хотя некоторое время лесоруба Хант из себя изображал. Так в Америке не бывает.
Пожалуй, значительно более достоверным выглядит утверждение журнала «Тайм» о том, что «начало богатствам Ханта положено за игорным столом».
В поисках сведений о начале хантовского бизнеса я разговаривал в Америке со многими информированными людьми, в том числе хорошо и много лет знающими самого Ханта. В той или иной степени, с большими или меньшими оговорками, но большинство из них подтверждает именно эту версию начала его карьеры. В течение нескольких лет Хант добывал свой хлеб при помощи колоды карт. Он был известен во многих игорных притонах юга Америки. Были выигрыши, были проигрыши. Однажды в игорном доме «Эльдорадо» в Аризоне его партнер по покеру, спустив все, что при нем было, поставил на кон последнее свое достояние — нефтяную скважину. Так было положено начало одной из крупнейших нефтяных компаний современного капиталистического мира.
Пожалуй, есть смысл немного остановить внимание читателя на одной стороне хантовской жизни, не потому, конечно, что сие в достаточной степени пикантная тема, а потому прежде всего, что без этого не понять до конца Гарольда Ханта. Без этого не уразуметь не только тех или иных фактов его биографии, особенно в начале его деловой карьеры, но прежде всего не понять его самого, не разглядеть под маской хотя и несколько неопрятного, быть может, чудаковатого, подчас раздражительного и злобного, но в конце концов безобидного старикашки отвратительного хищника, растленного типа, без принципов, чести, морали.
Авантюризм у Ханта в нраве. Он игрок, игрок по натуре, по образу мыслей, по психологическому складу. Игра — неотторжимая часть его биографии. Дело не в том, что волею случая он выиграл в карты некую толику денег, а затем, покинув стезю греха, двинулся по пути респектабельного бизнесмена, использовав выигранные деньги лишь в качестве первого толчка. Кстати говоря, именно такая версия господствует в писаниях, посвященных техасцу, которых в последние годы на американском рынке появляется все больше.
Игра не случайный эпизод в жизни Гарольда Ханта. Она сама его жизнь. Красной нитью азарт игрока проходит через все его сознательные дни баловня фортуны. Едва научившись первым буквам, один из восьмерых детей фермера из Иллинойса, Хант, по его собственным словам, уже отлично манипулировал колодой карт. Первые в жизни деньги, которые оказались у него в руках, были гроши, которые он выигрывал в карты у старших братьев.