Своего нового патрона Говарда Хьюза Торнтон убеждал сосредоточить все усилия на создании самого современного оружия. Именно в дни пребывания Техасца во главе «Хьюз эйркрафт» она превратилась в одного из главных поставщиков управляемых ракет для американской армии. Если идею наживы на торговле оружием, собственно говоря, нельзя причислить к разряду торнтоновских открытий — сие было известно американским предпринимателям уже задолго до него, — то в деле освоения электроники и постановки новейших открытий человеческого гения в этой области на службу военному бизнесу среди американских промышленников Торнтон был одним из первых.
Его техническое образование, служба в авиации и деловая интуиция содействовали этому в немалой степени. Правда, и здесь ему на помощь пришел отнюдь не случайный случай, который свел его в недрах «Хьюз эйркрафт» с ученым-электронщиком и небесталанным инженером Хью Джеймсоном. Фанатически увлеченный открывшимися перспективами, но отнюдь не отличающийся чрезмерной щепетильностью, Джеймсон просвещал вице-президента своей фирмы по части того, как можно использовать электронику для создания новейших видов оружия. И не только просвещал, но охотно поставил свои знания и талант на службу созданию орудий уничтожения людей.
Хьюз был в восторге. В его карман хлынул золотой поток. Что же касается Торнтона, то его все больше грызли сомнения. Каждый новый миллион долларов, который он клал в карман своего хозяина, жег ему руки. Он не мог отделаться от мысли о том, что этот миллион мог бы оказаться в его собственном кармане.
В 1953 году Торнтон втихомолку готовился начать собственное дело. Продумано было все до мельчайших деталей. Во-первых, составлена команда. В ней, правда, на сей раз было не десятеро, а трое — Торнтон, теперь уже сам в роли босса, Джеймсон, которого он сманил щедрыми посулами, и некто Рой Эш, один из военных интендантов, служивших в авиационном штабе под началом Торнтона, а после войны подвизавшийся в роли одного из финансовых экспертов в сан-францисском «Бэнк оф Америка». Последнее обстоятельство имело особый вес в глазах Торнтона. Поддержка финансистов, а особенно такого крупнейшего в стране банка, как «Бэнк оф Америка», — фактор немаловажный.
Правда, у «Бэнк оф Америка», с точки зрения хитрого и предусмотрительного Торнтона, был один существенный недостаток. Не первый год толкаясь по коридорам и кабинетам ведущих корпораций и банков страны, он отлично ориентировался в той ожесточенной грызне, которая происходит между представителями так называемых «старых денег» — ведущими банками Уолл-стрита и «молодыми деньгами» — предпринимателями и банкирами Калифорнии, Техаса и некоторых других районов. Ему отлично были известны трудности, которые громоздят на пути молодых конкурентов могущественные уолл-стритские династии. Связать себя исключительно с «Бэнк оф Америка», предстать в глазах нью-йоркских банкиров союзником их грозного калифорнийского конкурента не входило в расчеты изворотливого техасца.
Поэтому, загодя используя старых друзей из фордовского концерна, он флиртует с могущественным и влиятельным на Уоллстрите Джозефом Кеннеди, а затем заручается поддержкой одного из старейших уолл-стритских банков «Лимэн бразерс». Лимэны обещают предпринимателю крупный заем на обзаведение.
Теперь дело за немногим: нужен трамплин, точка опоры, при помощи которой Торнтон намеревался перевернуть мир американского бизнеса. Выбор падает на маленькую компанию, принадлежащую инженеру Чарльзу Литтону, Запатентовав несколько удачных изобретений в области электроники, Литтон создал свою небольшую фирму.
Когда в калифорнийских деловых клубах речь заходит о Таксе, как фамильярно именуют президента «Литтон индастриз», о причинах его необычайно быстрого обогащения, то чаще всего ссылаются на его особые способности, на его талант. Спору нет, Торнтон выделяется среди своих собратьев и коллег и умом, и хваткой, и определенными знаниями.
Но значит ли это, что наличие особых способностей и талантов предопределяет в современной Америке возможность раскрыть эти способности и таланты, предопределяет успех? А как же тогда, скажем, Чарльз Литтон? Талант его несомненен, причем в той самой области, где процвел другой Чарльз — Торнтон. Но Литтон своими идеями если кого и обогатил, то не себя, а Торнтона.
Мне не довелось встречаться с Чарльзом Литтоном. Но об одной встрече, имеющей непосредственное отношение к судьбе таланта в Америке, к вопросу о том, существует ли там прямая зависимость между талантливостью человека и его успехом в обществе, хочу здесь рассказать.
У меня в руках записная книжка, которую я вел во время недавней поездки в Соединенные Штаты. Она открыта на странице, где вместо очередной записи наклеена крупная визитная карточка. О не вполне обычной истории того, как эта визитная карточка попала в мой блокнот, и пойдет речь в этом небольшом, но имеющем прямое отношение к трактуемому нами предмету отступлении.
Я возвращался из района нью-йоркских студентов Гринвич-Вилледжа к себе в отель. Было уже довольно поздно, до ближайшей станции метро неблизко, и я решил воспользоваться такси. Надо сказать, что способ, при помощи которого останавливают такси жители Нью-Йорка, несколько своеобразен: они громко свистят. С церемонностью коренного москвича я поначалу стеснялся и пытался остановить машину взмахом руки. Это не удавалось. А после того как буквально у меня из-под носа розовощекая старушка лет семидесяти, залихватски свистнув, увела машину, я решился. Вспомнив свой опыт многолетнего футбольного болельщика, я, увидев очередной таксомотор, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул — не хуже, чем у нас в Лужниках. Резко затормозив, машина подъехала к тротуару, и ее водитель, немолодой уже человек с живыми черными глазами, любезно открыл мне дверцу.
Назвав адрес своего отеля, я вступил в беседу. Уловив, очевидно акцент иностранца, водитель такси спросил, откуда я, а узнав, что из Советского Союза, заметно оживился и... перешел на хотя и ломаный и неправильный, но все-таки русский язык.
Первые вопросы, которые были заданы моим собеседником, не скрою, были для меня неожиданными. О многом, подчас самом фантастичном, спрашивают за рубежом советских людей, и мы уже отвыкли удивляться. И все-таки я был удивлен.
— Скажите, — обратился ко мне таксист, — как выглядит сейчас, — он старательно выговаривал по-русски, — мистер Ми-ха-ил Мои-сее-вич Ботвинник и мистер Васи-лий Василье-вич Смыслов, давно ли вы их видели, как их здоровье?
Согласитесь, неожиданный поворот разговора с шофером такси в час ночи на одной из нью-йоркских улиц. Ответив как мог на вопрос, я, в свою очередь, поинтересовался, чем вызван, этот несколько специфический интерес моего собеседника. То, что я услышал в ответ, показалось мне невероятным.
— Я хорошо знаю этих замечательных русских мастеров, мне приходилось не раз встречаться с ними за шахматной доской, — сказал шофер. — Меня зовут Николас Россолимо, и я имею честь носить высший в шахматном мире титул международного гроссмейстера.
Скажу вам честно, я согрешил, не поверив моему случайному собеседнику. Прежде всего как-то не вязался вид очень усталого, небритого человека в потрепанном костюме и форменной, с кокардой фуражке, крутившего баранку на нью-йоркских улицах, с привычным и степенным обликом шахматных гроссмейстеров. А кроме того, как-то неправдоподобно с профессиональной точки зрения выглядела ситуация: журналист приехал в Америку, и сразу же в девятимиллионном городе такой сюжет: среди тысяч такси попал в машину, за рулем которой — международный гроссмейстер.
Видимо, почувствовав по возникшей паузе недоверие, мой случайный собеседник притормозил машину у тротуара и, достав из бокового кармана визитную карточку — ту самую, которая покоится сейчас в моем путевом блокноте, являясь безмолвным свидетелем этой истории, — протянул ее мне. На ней было написано:
«Международный гроссмейстер Николас Россолимо. Шахматная студия, Салливен-стрит, 191, Гринвич-Вилледж, Нью-Йорк. Открыта ежедневно с шести до девяти вечера, библиотека шахматной литературы, обучение шахматной игре».
Гроссмейстер Россолимо рассказал о нелегкой жизни, которую он ведет.
— Я думаю, что играю не хуже, чем прежде, — сказал он, — но за эти годы в Америке появились Фишер, Бисгайер и другие, и через них мне, человеку уже немолодому, в большие турниры не пробиться. Меценаты от меня отвернулись, а жить надо. Я не порываю с любимым искусством. В студенческом Гринвич-Вилледже держу студию, где обучаю игре в шахматы. Но много ли получишь со студентов? Приходится арендовать у крупной фирмы эту машину для того, чтобы прокормить семью. Вот и колешу по Нью-Йорку, пока не зарябит в глазах.
Разговор явно пора кончать. Гроссмейстеру нужно зарабатывать на жизнь. Мы прощаемся. Николас Россолимо просит передать большой привет Ботвиннику и Смыслову, а также молодым советским гроссмейстерам Петросяну и Спасскому и особенно Михаилу Талю, которого он сравнивает с великим американцем Мэрфи.
— Многие партии Таля я знаю наизусть, — говорит он, — это шедевры. Жаль, что не доведется с ним встретиться, жизнь уходит.
Я вижу грусть в глазах этого человека, некоторое время слежу за красными огоньками его удаляющейся машины, и, наконец, они пропадают, затерявшись в огромном и холодном городе, равнодушном к таланту, на котором уже нельзя заработать.
Талант, на котором нельзя заработать! И талант, на котором заработать можно. Согласитесь — дефиниция своеобразная, разница вполне определенная и весьма типичная для нынешнего американского общества. Конечно, Чарльза Торнтона и некоторых других представителей новейшей формации американских бизнесменов нельзя отнести к деятелям посредственным и заурядным. Для того чтобы руководить обширным и сложным современным производством, нужны определенные данные.
Не простой человек Чарльз Торнтон. Нелегко оценить такого однозначными категориями.
Нужды современного бизнеса заставляют многих из нынешних воротил поворачиваться быстрей, самим шевелить мозгами, не всегда и во всем доверять наемным управляющим. Знакомый с основами современной техники, неплохо ориентирующийся в сложных финансовых проблемах, обладающий аналитическим умом, умеющий четко расчленить проблему на составные части, проанализировать и принять логически обоснованное решение, найти неожиданный поворот, — все эти качества Торнтону, бесспорно, присущи.