Тогда Махавире пришлось перейти на язык, который могли бы понять простые смертные. Но его речь была очень сконцентрированной — он был большим любителем афоризмов. Он ничего не растолковывал, не вдавался в разъяснения; он просто высказывал утверждения, не поясняя их. Поэтому его могли понять только немногие высокоразвитые люди, которые стали его ганадхарами, его переводчиками. Он обращался к этим одиннадцати человекам, а они затем шли и передавали его речь всем остальным.
В конце концов он решил, что это тоже неправильно, потому что его слова искажались сразу же после произнесения. Его молчание было куда прекрасней. Его слышали ганадхары, эти одиннадцать переводчиков, но каждый из них слышал его по-своему. И когда они передавали его слова широким массам, смысл утрачивался еще больше, поскольку они прибегали к их языку, а не к языку Махавиры. Когда же люди слушали их слова, то улавливали смысл, который в корне отличался от того, что в них вкладывал Махавира. Поэтому в конце концов ему пришлось говорить напрямую.
Все просветленные мастера предпочитали выражать свои мысли в молчании, но где те люди, которые были бы способны их понять? Мастерам приходилось переходить на человеческий язык и мало-помалу подготавливать людей к тому моменту, когда они смогут понять и молчание.
Это именно то, что я пытаюсь делать здесь. Я постоянно говорю с вами только для того, чтобы однажды вы смогли посидеть со мной в молчании. Ничего не будет сказано, ничего не будет услышано: все будет сказано, все будет услышано.
…ибо невыразим и непознаваем тот, кто возвышается за пределами бытия над всей природой. Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого…
Дионисий применяет христианский жаргон для выражения величайших истин. Будда на его месте сказал бы просто: «Выйди за пределы добра и зла». То же самое говорю вам и я: моральность и аморальность — две совершенно обыкновенные вещи. Моим саньясинам предстоит превзойти и то, и другое. Придерживаться морали лучше, чем быть аморальным, но это несравнимо с выходом за пределы морали!
Того, кто придерживается морали, считают хорошим гражданином. Он не причиняет вреда людям или, по крайней мере, причиняет минимальный вред лишь в случае крайней необходимости. Аморальная личность вредит окружающим, не упуская случая причинить зло. Но и тот, и другой озабочены мнением других людей.
Религиозный человек забывает об окружающих и растворяется в своем внутреннем существе, в своем внутреннем пространстве. Когда вы в одиночестве погружаетесь внутрь себя, то о какой морали может идти речь? Этот вопрос возникает лишь при взаимодействии с другими людьми; он касается отношений. Но когда вы остаетесь совершенно одни, вы аморальны.
Но Дионисий не мог сказать об этом напрямую, поскольку христианская манера обращения насквозь проникнута морализаторством и пуританством: «Твори добро, будь добрым!» Христианство породило столько доброхотов, сколько не смогла породить ни одна другая религия, и они принесли людям неисчислимые бедствия. Эти доброхоты самые зловредные люди в мире. Их не интересует, хочешь ли ты, чтобы тебе делали добро. Они все равно его сделают и скажут при этом: «Мы это сделаем, это наш долг. Это наш долг, наша моральная обязанность. Это божья заповедь!» Так они постоянно навязывают окружающим свое представление о добре.
За двадцать лет путешествий по Индии я повидал всякое. Индийцы, особенно крестьяне, которые составляют восемьдесят процентов населения, вбили себе в голову, что служение святому есть высшая добродетель, заслуга, пунья, которая обязательно будет вознаграждена на небесах. Поэтому не остается ничего, кроме как прислуживать святому. При этом совершенно не важно, желает ли того сам святой! Зачастую мне приходилось силой выпроваживать людей из комнаты, потому что они во что бы то ни стало хотели мне служить. А «служение» в Индии проявляется в массаже стоп… Я говорил им, что хочу спать.
А они отвечали: «Ты можешь спать, но не можешь помешать нашему служению. Иначе как нам заслужить награду небес?»
Они навязывали мне свою компанию.
Охранники в моем ашраме не появились бы, если бы я в течение двадцати лет не подвергался бесконечному назойливому служению! «Служители» массировали меня, а я протестовал, говоря, что вообще не люблю массаж Но это никого не волновало, никто не придавал этому никакого значения. Кто-нибудь подсаживался посреди ночи в мое купе и начинал мне служить. Я крепко спал, а он будил меня со словами: «Вы можете отдыхать, но поезд простоит здесь всего час, и я не хочу упускать такую возможность». И мне приходилось терпеть эти муки целый час! Они вытворяли со мной все, что приходило им в голову.
В Раджастане меня навещала женщина, которой там поклонялись почти как святой, и тоже служила мне как святому. Но она делала это особым образом. Она приносила много плодов манго — когда приходило время сбора урожая, она являлась с полным ведром — и мне их навязывала. Не успевал я попробовать один плод, как он тотчас же передавался по кругу, поскольку каждый раз с ней приходило по меньшей мере пятьдесят последователей. Манго превращалось в прасад, становилось великим даром. Мне совали еще один плод, чтобы я превратил его в прасад, а затем третий… моя одежда промокала насквозь от сока манго. Но никому до меня не было никакого дела… они спешили выслужиться перед небесами.
И меня еще спрашивают, зачем нужна охрана! Вы не можете себе представить, что бы со мной случилось, если бы не она, — нечто невообразимое! За эти двадцать лет я так настрадался… В определенном смысле это пошло мне на пользу: так я смог избавиться от всей своей прошлой кармы! Но теперь она исчерпана, поэтому я больше не желаю, чтобы мне прислуживали.
Жизнь христиан полна мыслей о правильных и неправильных поступках, о том, что следует и чего не следует делать, о чистом и нечистом. И Дионисий хочет помочь им выйти за пределы этого, как Сосан: ни то, ни другое. Он говорит:
Открывается же он полностью лишь тем, кто, отвратившись от всего чистого и нечистого, отрекшись от покорения святых вершин…
Дело в том, что даже святые вершины покоряет не что иное, как эго. Те, кто становятся совершенно обыкновенными… Такова точка зрения дзэн-буддизма: быть никем, самым обычным человеком. Я точно так же описываю свою саньясу: быть никем. Но христианский святой — это не никто, это тот, кто взошел на вершину святости. Дионисий имеет в виду, что в этом случае проявляется тончайшая форма эго, которая гораздо опаснее неприкрытого эгоизма. Те, кто остановился и вышел за пределы…
…отрекшись от покорения святых вершин, оставив позади все божественные звуки и свет…
Запомните эти строки, потому что во время вашего путешествия внутрь вы услышите чудесную музыку, увидите волшебные огни. Вы даже представить себе не можете, сколько красоты скрыто в вашем внутреннем мире. Но не останавливайтесь на этом.
…и ангельские гласы…
Вы услышите голоса столь благозвучные, столь медоточивые, что поверите в то, что они принадлежат ангелам и самому богу. Но они исходят из вашего собственного ума. Последняя стратегия самозащиты ума заключается в том, чтобы создавать искомое, поставляя воображению пластиковые заменители реальных вещей, снабжать вас игрушками. Не позволяйте себе ими обманываться. Выйдите за пределы всего этого.
…вступает во мрак, где воистину пребывает тог, кто за пределами всего сущего.
Бог пребывает за пределами всякой чистоты и нечистоты, всего правильного и неправильного. Бог находится за пределами всего мыслимого. Это и понимает Дионисий под мраком. В темноте многое прекрасно. При свете дня вы можете отделить одно от другого, говоря: «Это красиво, а это безобразно. Это правильно, а это неправильно. Это мужчина, а это женщина». Но темнота скрывает все различия: вы больше не знаете, кто есть кто, что есть что. Мрак растворяет все различия, это состояние, при котором различия отсутствуют. Свет всегда поверхностен, а тьма глубока. Свет всегда преходящ, ведь он зависит от наличия определенного источника.
Даже Солнце однажды погаснет. Ученые предполагают, что это может случиться через четыре миллиона лет, потому что оно расходует свое топливо каждый день, двадцать четыре часа в сутки, и когда-нибудь оно иссякнет. Многие солнца умирали раньше, и наше Солнце тоже не вечно. Срок его жизни ограничен, так же как у свечи, которая мало-помалу горит и поутру гаснет.
Любой свет преходящ, а мрак вечен, потому что он не требует никакого топлива. Он просто есть. Он независим и беспричинен. Поэтому мрак обладает определенным символизмом, который очень близко передает реальное существование бога.
Ведь не напрасно же благословенный Моисей прежде всего получает повеление не только самому очиститься…
Не было никакой необходимости описывать все это. Мне жаль Дионисия. Я очень люблю этого человека, и, всякий раз перечитывая его слова, я удивляюсь… Должно быть, он родился на Западе по ошибке, поскольку душой принадлежал к Востоку. На Востоке он достиг бы полного расцвета. Тогда ему не пришлось бы скрываться. Теперь он упоминает Моисея. Он говорит, что сначала Моисею пришлось…
…не только самому очиститься, но и от неочищенных отдалиться, и только после полного очищения слышит он множество труб и видит множество огней, блистающих ясным и лучезарным сиянием. Затем оставил он народ свой и предстал перед избранными священниками, взойдя на высочайшую из святых вершин. Но и после этого общается он не лично с богом и созерцает не его самого, ибо он незрим, а только то место, где он пребывает.
Под прикрытием истории о Моисее он сообщает нечто крайне важное. Это смогут понять лишь люди, готовые впитывать истину. Он говорит, что он созерцает только то место, где он пребывает.