Вот почему на Востоке высказывания всех великих просветленных мастеров дошли до нас в виде сутр. Сутра — это очень сжатое высказывание; все несущественное из него исключается, оно выражает лишь самое существенное. Сутры подобны семенам. Эти семена можно посеять в своей душе, и в ней начнет расти большое дерево с миллионами цветов и плодов. Но сами высказывания остаются очень лаконичными. Они прямы и летят подобно стреле, а не зигзагом. Они не идут окольными путями, потому что не боятся говорить то, что считают нужным.
На Западе подобной свободой пользоваться не разрешалось. И теперь западная зараза проникла даже на Восток. Сейчас даже Восток лишается свободы.
Меня постоянно осуждают лишь за то, что я говорю правду без прикрас, не идя на компромисс, будь то индуистская, джайнская, буддистская, мусульманская или христианская теология. Все они против меня. Это необычно для Востока. Для Запада это стало традицией, но эта зараза проникла и на Восток. Ведь на Востоке никто не был убит, отравлен или распят, как это случилось с Сократом, Иисусом, Аль-Хилладж Мансуром и многими другими.
Высказывания Будды гораздо опасней того, что говорил Иисус. Иисус не отрицает существования бога, а Будда вместе с Махавирой отрицают. Патанджали говорит, что бог не более чем произвольная гипотеза. При желании ее можно использовать, но помните, что в ней нет правды, а это лишь средство, помогающее медитировать. Вы чувствуете, как радикально, революционно и мятежно звучит высказывание такого человека как Патанджали — никем не превзойденного в методологии внутренних путешествий величайшего мастера йоги и методов медитации.
Весь мир полагает, что медитация — это путь к богу, что бог — ее конечная цель. Патанджали переворачивает всю ситуацию в обратную сторону: он говорит, медитация есть цель, а бог — только гипотеза. Если ваш ум незрел, и для медитации вам нужна его поддержка, ну что ж, вы можете ею воспользоваться. Но помните, когда вы научитесь медитировать, откажитесь от нее. Это только помощь на начальном этапе.
Это похоже на детские книжки. Если вы откроете их, то увидите большие красочные рисунки и мало текста. Только так можно помочь ребенку понять значение слов и усвоить язык. Если вы хотите познакомить его со словом «манго», вам придется нарисовать красочный и сочный плод. Его интересует сам плод манго, а не слово. Дети — существа очень и очень прагматичные, они не так глупы, как теологи. Но с помощью этой картинки вы сможете помочь ребенку выучить слово «манго». Постепенно от картинок можно будет отказаться — ведь они играли лишь вспомогательную роль.
По мнению Патанджали, все мы дети в отношении высшей истины, и нуждаемся в разнообразных видах поддержки. Одной из таких поддержек является вера в бога. Если она помогает вам избавиться от эго — хорошо, если она помогает вам отбросить ум — хорошо, потому что самая важная, основная и высшая задача — избавиться от эго и ума. Для этого сгодится любой предлог. Бог — это только предлог. Избавившись от ума, вы избавляетесь также и от бога, поскольку бог не что иное, как мысль, в нем возникающая. Избавившись от эго, вы избавляетесь и от бога, поскольку бог не что иное, как проекция эго. Эго означает «я», а бог — «ты». Как «ты» может существовать без «я»? Они могут либо существовать вместе, либо вместе исчезнуть, испариться. Эти явления существуют одновременно.
Махавира, Патанджали, Будда — все трое отрицают всякое существование бога. Будда пошел на шаг дальше: он отрицает даже существование «я», души, потому что, по его словам, сама идея души или «я» косвенным образом защищает идею «эго». Вы можете назвать эго «я», можете назвать эго «душой», но так или иначе вы сохраняете идею эго. Если эго следует отбросить, полностью отказаться от него, тогда следует отбросить и все эти идеи. Не существует ни бога, ни души.
Что же тогда остается? Остается только то, для чего не нужны ни «я», ни «ты». Будда называет это истиной. Это не переживание, поскольку отсутствует тот, кто переживает, и то, что переживают. Это не знание, поскольку отсутствует познающий и объект познания. За такие слова на Западе Будду убили бы на месте, Патанджали бы распяли, а Махавиру бы отравили. Мы же на Востоке их приняли.
Я хотел бы напомнить вам об одной странности: на Востоке существовала свобода мысли, которая была чрезвычайно ценна в отношении мышления, но здесь не было свободы социальных форм. В сфере общественных отношений царило глубоко укоренившееся рабство, но интеллигенция пользовалась абсолютной свободой — не социально, а духовно.
Ситуация на Западе была прямо противоположной: там была свобода социального плана. Если на пляже обнимается какая-то парочка, то это никого не касается; это их личное дело. Они не причиняют никому вреда, и кто вы такой, чтобы вмешиваться? Но на Востоке подобное даже сложно было бы себе представить. В семьях с традиционным укладом вы не могли даже разговаривать со своей законной женой днем в присутствии посторонних. Вы не могли даже перекинуться с ней словом, не говоря уже о том, чтобы обнять или поцеловать. А ведь это — ваша жена! Я говорю не о чужой жене, а о вашей собственной. Вы не можете говорить с ней при свете дня в присутствии посторонних. Жена не могла произносить имя мужа, это считалось оскорбительным.
Я никогда не слышал, чтобы моя мать называла отца по имени. Я никогда не слышал, чтобы мой отец называл по имени мою мать. Традиция запрещала им разговаривать. Они изъяснялись обходными путями. Я всегда уважал отца за это. Он всегда называл жену «мать Раджниша» — не прямо. Здесь не было прямых взаимоотношений. Даже через несколько лет после того, как я поступил в колледж, а затем в университет и покинул семью, отец каждую ночь приходил домой, стучался и звал «мать Раджниша».
Отец не мог даже играть со своим ребенком в присутствии своего собственного отца. Мать рассказывала, что, когда я был маленьким, отец не мог носить меня на руках и со мной играть, потому что семья была большой — рядом были дедушка с бабушкой, дяди и другие родственники. Считалось, что играть со своим ребенком не следует, поскольку это знак того, что вы состоите в сексуальных отношениях со своей женой. Ведь иначе откуда взялся бы ребенок? Это очень завуалированное указание на секс.
На Востоке всегда существовало социальное рабство. Вот почему вы озадачены так же, как и жители Пуны. На Западе существует свобода социальных отношений — вы можете общаться, и не только с собственной женой. Кому какое дело? Это ровным счетом никого не касается. Вы совершенно свободны во взаимоотношениях с окружающими. У каждого есть подруга, и у молодых людей, и у старых.
Несколько месяцев назад умер отец одной моей саньясинки. Ему было около семидесяти пяти лет, и у него была любовница — на смертном одре! У него были жена, дети — все, что положено, включая подружку, молодую подружку. А ведь он был при смерти! Месяцами он находился между жизнью и смертью. Он был очень богат и завещал много денег жене, детям и мне через эту саньясинку! Но половину своего состояния он оставил любовнице! И она приняла эти деньги без возражений. Так принято и не создает проблем.
На Западе существовала неограниченная свобода социальных отношений, но там не было такой интеллектуальной свободы, что была на Востоке. Будда яростно нападал на взгляды Махавиры. Будду безжалостно критиковал Шанкарачарья. Рамануджа критиковал и осуждал Шанкарачарью не меньше, чем Шанкара критиковал Будду. И это не создавало никаких проблем. Этих людей слушали с уважением, воздавая им почести, поскольку они делились своими духовными прозрениями, отображая разные аспекты реальности. Никто никогда не подозревал их в подрыве религии — ведь они ее обогащали.
Но сегодня былой свободы уже нет. Социальная свобода не прижилась на Востоке, как должна была бы, а интеллектуальная свобода исчезла. Теперь на Востоке быть мастером так же опасно, как когда-то на Западе.
Поэтому я понимаю Дионисия — я нахожусь в той же ситуации, — но предпочитаю не говорить… Немного смешно, но мне не составит труда заговорить так, чтобы это понравилось индуистам, джайнам или буддистам. Это просто словесная игра, но я не желаю так говорить.
Должно быть, Дионисий был абсолютно убежден в том, что стоит ему заговорить об истине напрямую, как его постигнет та же участь, что Иисуса или Сократа, а это не пойдет на пользу истине. Таковым был его личный выбор.
По правде сказать, я с ним не согласен. Лучше бы он умер, как Иисус или Сократ. Но никто не вправе указывать другому человеку, как ему следует поступать; каждый принимает решения, исходя из существующей ситуации. Он решил прибегнуть к языку теологии, христианской теологии.
Однажды, проходя поздно ночью по мосту, один человек увидел, как другой собирается спрыгнуть с парапета в реку. Первый кинулся к нему и закричал: «Подожди! Подожди! Не прыгай! Давай-ка лучше пропустим по стаканчику и поговорим по душам». Но он не знал, что счеты с жизнью решил свести великий теолог.
Вдвоем они отправились в ближайший паб и целый час рассуждали о единстве и триединстве бога, о непорочном зачатии Иисуса, о том, сколько ангелов может танцевать на острие иглы, и что собой представляет Святой Дух, и тому подобную канитель. Когда выпивка закончилась, они оба вернулись на мост и прыгнули в реку.
Это произошло в одном из западных университетов, где посещение лекций было не обязательным. Один студент-теолог, придя всего лишь на одну лекцию, получил на экзамене девяносто шесть баллов из ста.
— Не сомневаюсь, что вы смогли бы получить и сто баллов, — сказал профессор.
— Конечно, смог бы, но я побывал на одной из ваших лекций, вот и запутался немного, — ответил студент.
Бывшая выпускница, посетив свою альма-матер, встретила профессора теологии.
— Разве вы меня не помните? — спросила она. — Однажды вы просили меня выйти за вас замуж!
— Ах, да! — вспомнил профессор. — Ну и как, вы вышли?
Эта игра в шахматы со словами вместо фигур — просто безумие. Вы можете стать профессиональным игроком, но никакой профессионализм не помешает любому мало-мальски разумному человеку понять, что вы занимаетесь ерундой. Библиотеки мира полны теологических трактатов, хотя, к счастью, их никто не читает. Они написаны одними теологами для других теологов. Кроме них эти трактаты никто не читает.