Сиделка склонилась над Тайлером, приподняла накидку на его левом плече и распустила повязку из бинтов. Показалась рана, небольшая, но с воспаленными краями; моя пуля прошла над самым сердцем.
– Непонятная история, – сказала женщина. – Он несколько недель путешествовал и вернулся назад раненым; звать врача не хотел и вообще вел себя странно. Когда он ослабел, пригласили хирурга. Рана вовсе не была смертельной, но из-за отсутствия ухода болезнь усугубилась, да и жизненных сил, похоже, у него оставалось не много.
После смерти губы Тайлера постепенно раздвинулись в подобии гримасы, обнажив верхние и нижние зубы, на редкость ровные и белые. Попытки убрать спазм лицевых мускулов ни к чему не привели. Худое и узкое лицо Тайлера сделалось похожим на волчью морду.
Прошло много лет, но я до сих пор чувствую иногда, как его пальцы сжимают мою руку.
Эдит Несбит
Тень
Эта история о привидениях не имеет определенного сюжета, и события, в ней описанные, не объяснены и кажутся беспричинными. Однако это не значит, что она не заслуживает пересказа. Вы наверняка успели заметить, что все подобного рода истории, взятые из жизни, которые вам доводилось читать или слышать, именно таковы: не имеют ни логики, ни объяснения. Итак, вот эта история.
Нас было три и еще одна – та, однако, лежала на кровати в соседней комнате – гардеробной, куда ее отнесли, когда она при втором убыстрении рождественского танца лишилась чувств. Это была одна из веселых танцевальных вечеринок, устроенных на старомодный манер: почти все гости остаются на ночь, и просторный загородный дом оказывается забит полностью; диваны, кушетки, скамьи – все идет в дело, вплоть до матрасов на полу. Подозреваю, что даже большой обеденный стол послужил ложем кому-то из молодых людей. Мы, как принято у девиц, обсудили своих партнеров, а потом нас настроила на нужный лад деревенская тишина, нарушаемая разве что шорохом ветра в кронах кедров и настойчивым скрежетом ветвей об оконные стекла, придала храбрости уютная обстановка – веселая ситцевая обивка мебели, пламя свечей и огонь в камине, – и мы затеяли разговор о привидениях, в которых, по единодушному утверждению всех собеседниц, ни капельки не верили. Были рассказаны истории о карете-призраке[77], жутко странной кровати[78], даме в старинном платье[79] и доме на Беркли-сквер[80].
Никто из нас не верил в привидений, однако, когда в дверь легонько, но отчетливо постучали, у меня, во всяком случае, екнуло сердце и душа провалилась в самые пятки.
– Кто там? – спросила младшая из нас, обернувшись к двери и вытянув тонкую шею. Дверь начала медленно отворяться, и, клянусь, последующие несколько мгновений стали в моей жизни едва ли не самыми тревожными. Но вот дверь распахнулась настежь, и в комнату заглянула мисс Иствич, служившая у моей тети домоправительницей, компаньонкой и помощницей во всех делах.
Мы хором пригласили: «Входите», но она не двинулась с места. В обычных обстоятельствах она была самой молчаливой женщиной из всех, кого я знаю. Она стояла, смотрела на нас и едва заметно дрожала. Мы тоже дрожали: в те дни в коридорах не было труб отопления, и от двери тянуло холодом.
– Я заметила у вас свет, – произнесла наконец мисс Иствич, – и подумала, что вы слишком засиделись… после всех этих забав. Мне подумалось, может быть… – Она посмотрела на дверь гардеробной.
– Нет, – сказала я, – она спит как убитая. – Я добавила бы: «Спокойной ночи», но младшая из нас меня опередила. В отличие от остальных, она не была знакома с мисс Иствич и не имела представления о том, как та своим вечным молчанием возвела вокруг себя такое неприступное ограждение, что никому не приходило в голову беспокоить ее банальностями или всякими житейскими пустяками. Молчание домоправительницы научило нас видеть в ней подобие автомата – и обращаться соответствующе. Однако младшая из нас в тот день встретилась с мисс Иствич впервые. Она была молода, плохо воспитана, неуравновешенна, взбалмошна, как малое дитя. К тому же она являлась наследницей богатого торговца сальными свечами, что, впрочем, не имеет отношения к истории, которую я сейчас рассказываю. Одетая в неуместно нарядный шелковый пеньюар с кружевной отделкой, из выреза которого показались ее худые ключицы, она кинулась к двери и обвила рукой шею мисс Иствич, затянутую в строгий шелковый воротник. Я ахнула. Скорее я бы осмелилась обнять Иглу Клеопатры[81].
– Входите, – повторила младшая из нас, – входите и грейтесь. У нас осталось очень много какао.
Она втянула мисс Иствич в комнату и закрыла за ней дверь.
Живое удовольствие, выразившееся в бесцветных глазах домоправительницы, резануло меня, как ножом. Оказывается, это было так просто – самой ее обнять, знать бы только, что она ничего не имеет против моей руки на своей шее. Но мне это не пришло в голову… да и моя рука не зажгла бы в ее глазах такой огонь, как тоненькая рука младшей из нас.
– Ну вот, – торопливо продолжила та, – садитесь в это кресло, самое большое и удобное, котелок с какао греется на полке в камине… и мы все рассказывали истории о привидениях, только мы в них ни капельки не верим. Когда вы согреетесь, вам тоже нужно будет рассказать нам такую историю.
Чтобы мисс Иствич – само воплощение приличий и безукоризненного следования своему долгу – стала рассказывать истории о привидениях!
– Если я вам не помешаю, – проговорила мисс Иствич, протягивая руки к огню. И я задумалась о том, принято ли вообще топить камин в комнатах у экономок, хотя бы в рождественское время.
– Ничуть не помешаете, – заверила я, стараясь вложить в свои слова все теплые чувства, которые в ту минуту испытывала. – Я… мисс Иствич… если я прежде вас не приглашала, то лишь потому, что думала, вам будет скучна наша болтовня.
Третья девушка, которая на самом деле не в счет и потому я до сих пор о ней ничего не рассказывала, налила нашей гостье какао. Я укутала ее плечи своей пушистой шалью «мадейра». Я не придумала, что еще для нее сделать, но мне отчаянно хотелось. Она улыбалась нам в ответ, и я подумала, что это красиво. Люди на пятом-шестом десятке и даже старше могут красиво улыбаться, только девушкам это невдомек. Мне пришло в голову – и эта мысль тоже больно меня ранила, – что прежде я никогда не видела на лице мисс Иствич улыбки… то есть настоящей улыбки. Бледная, по долгу службы, имитация не шла ни в какое сравнение с этой счастливой, полностью преображавшей человека улыбкой.
– До чего же приятно, – произнесла мисс Иствич, и мне показалось, что до этой минуты я никогда не слышала ее настоящего голоса. Мне стало досадно при мысли, что в прошедшие шесть лет я могла бы слушать этот новый для меня голос постоянно – нужны были только какао, место у огня и моя рука вокруг ее шеи.
– Мы рассказывали истории о привидениях, – сказала я, – но беда в том, что мы не верим в привидений. Никто из наших знакомых не видел их своими глазами.
– Всякий раз это со слов знакомого, который слышал от кого-то, а тот еще от кого-то, – подхватила младшая из нас, – оттого и поверить не получается, так ведь?
– Слова солдата нельзя считать свидетельством, – сказала мисс Иствич. Поверите ли, что эта коротенькая цитата из Диккенса[82] ранила меня еще больше, чем ее новый голос и новая улыбка?
– И у всех этих историй о привидениях определенный сюжет: место убийства… спрятанное сокровище… предостережение. Я думаю, от этого они такие неправдоподобные. Самая жуткая история о привидениях, которую я слышала, была просто глупой.
– Расскажи.
– Не могу… там и пересказывать нечего. Пусть мисс Иствич что-нибудь расскажет.
– Ну пожалуйста. – Младшая из нас, в нетерпении вытянув шею и сверкая плошками глаз, просительно тронула гостью за колено.
– Единственный случай, о котором я знаю… это опять же чужие слова, – раздумчиво произнесла мисс Иствич. – До самого конца.
Я не сомневалась ни в том, что она расскажет эту историю, ни в том, что до этого она ото всех ее таила. И также мне было ясно: сделает она это единственно потому, что, как гордый человек, считает необходимым отплатить нам за какао, место у огня и руку, обнявшую ее шею.
– Не рассказывайте, – вырвалось у меня. – Вам ведь не хочется, я знаю!
– Вам вряд ли будет интересно, – покорным тоном произнесла мисс Иствич, а младшая из нас (ей ли, в конце концов, понимать тонкости?) бросила на меня возмущенный взгляд.
– Нам непременно понравится, – заверила она. – Расскажите. Я уверена, раз вы считаете этот случай загадочным и пугающим, то и нам он придется по вкусу.
Мисс Иствич допила какао и потянулась к каминной полке, чтобы поставить чашку.
– Никакой беды не будет, – пробормотала она, обращаясь скорее к себе. – Они не верят в привидений, да и речь не совсем о привидении. Да они и не дети: всем уже за двадцать.
Все затаили дыхание. Огонь потрескивал, газ вдруг вспыхнул ярче, потому что выключили лампы над бильярдным столом. Из коридоров доносились шаги и мужские голоса.
– В самом деле, история не стоит того, – засомневалась мисс Иствич, худой рукой заслоняя свое увядшее лицо от огня.
– Говорите, ну пожалуйста, говорите! – хором взмолились мы.
– Ладно, – начала мисс Иствич. – Два десятка лет назад или даже больше было у меня двое друзей, которых я любила сильнее всего на свете. И они поженились…
Она примолкла, и мне стало ясно, как она любила одного и как другую. Младшая из нас сказала:
– Как вам, наверное, было приятно! Но что произошло дальше?
Мисс Иствич похлопала ее по плечу, а я порадовалась тому, что догадалась, тогда как младшая из нас – нет. Домоправительница продолжала: