«Этот камень – последнее, что я имела, будучи королевой нации, – а я была королевой! И это был единственный подарок, о котором я тебя попросила. Меня с ним ничто не разлучит.
P. S. Йог все время при мне. Слава богу, не приходится платить за его проезд по железной дороге и проживание в отеле».
Однажды в ответ на отчаянную мольбу о деньгах в письме из Мадрида я предложил ей за сапфир тысячу фунтов. Результат был тот же.
Шло время. Иногда до нас доходили известия о ней – дважды она сидела в тюрьме. Я очень переживал из-за нее, весь извелся, но ничего нельзя было сделать. Чтобы развеяться, я отправился в бесцельное путешествие вокруг света, во время которого встретил свою теперешнюю жену. В Англию я возвратился весной 18** года. Будучи проездом в Париже, я, к своему ужасу, прочел в газете, что установлено имя неизвестной женщины, проживавшей в многоквартирном доме на улице Ла-Виллет[118] и пару месяцев назад застрелившейся: это былая красавица, пользовавшаяся дурной славой, миссис Смит из Лондона, Парижа, Рима, Санкт-Петербурга… и бог знает откуда еще. Я был потрясен и, хотя на моем горизонте зажглись лучи надежды, вернулся в Лондон с глубокой печалью в душе. В мое отсутствие скопилась груда корреспонденции, которую мой секретарь не мог без меня разобрать. Среди прочего там оказался официальный пакет от нашего парижского консула. В письме говорилось: «Прилагаемый пакет, запечатанный и адресованный Вам, был найден среди вещей покойной миссис Смит, которая, как Вам уже, наверное, известно, скончалась недавно в нашем городе при трагических обстоятельствах. Примите уверения… и т. д., и т. д.».
Там оказался Пурпурный Сапфир. Он был завернут в листок бумаги, где было написано рукой Сесиль: «Он меня прикончил… возьми его обратно. Я пробовала его продать, но никто не купил. Даже ворам он не нужен. Sayonara. Ave atque vale![119]Сесиль».
Вот так он вернулся. Через месяц, когда я обжился в Лондоне, в мой дом вломились грабители и унесли много ценного добра, включая Пурпурный Сапфир. Я остался лежать на полу столовой с пулей в шее, едва не оборвавшей мое земное существование.
Пойдя на поправку около полутора месяцев спустя, я узнал, что шайка попалась во время другого налета, завершившего длинную череду ее преступлений, которые неизменно ставили в тупик полицию. Их главарь и мозговой центр, находясь в очередной деловой поездке, попал в серьезную аварию и был арестован. Остальные что-то не поделили между собой, и следующее предприятие (за которое их ждал суд, отложенный ради моих показаний) по причине то ли предательства, то ли плохой организации оказалось последним. Это было единственное благое деяние, которое можно записать на счет Пурпурного Сапфира.
После того как несчастным был вынесен приговор, адвокат обвиняемой стороны протянул мне пакетик. Мне не требовалось спрашивать, что там лежит. Возврат он сопроводил словами:
– Клиенты мне доверили вернуть это вам. Это единственная из ваших драгоценностей, которую им не удалось сбыть с рук. Свое нынешнее плачевное положение они связывают только с ней – ведь всем известно, насколько преступники суеверны. Собственно, их необъяснимое желание как можно скорее избавиться от камня и дало полиции ключ, который та разыскивала уже год.
Таким образом сапфир вернулся, и с тех пор все мои дела покатились под откос. Способность контролировать камень мне изменила. Мой поверенный сбежал с несколькими тысячами фунтов, которые я поручил ему инвестировать. Кроме того, во время поездки верхом по самой обычной деревенской тропе я сломал ногу и ключицу. От перечисления прочих несчастий, начиная с существенных и заканчивая мелкими, я вас избавлю. Их было много, самых разных.
Я поставил себе цель избавиться от Пурпурного Сапфира. Я продал его торговцу подержанными драгоценностями с Уордор-стрит[120], который хорошо меня знал и тем не менее заплатил за него по такому случаю как за обычный шотландский аметист того же размера. Через неделю ювелир принес свое приобретение обратно, сославшись на то, что его жена (она была шотландка), которой он отдал камень, не захотела держать в доме «эту мерзость». Я заложил камень за два фунта. Месяц спустя ростовщик разорился, и попечитель при банкротстве вернул мне заклад: «поскольку сумма залога была явно неадекватна, он почел своим долгом и т. д., и т. д.».
Наконец я отнес сапфир в Национальный музей Космополи и предложил в дар хранителю коллекции драгоценностей. Тот повертел его в руках, сверля меня, как мне показалось, любопытным взглядом, и затем сказал:
– Это удивительный камень… у нас нет ничего подобного… Вы можете счесть это странным, но я не думаю, что он нам нужен.
– Бога ради, почему? – спросил я.
– Вы сочтете это странным, но я убежден в зловредности некоторых камней, бывших свидетелями или причиной трагедий. Не сомневаюсь, что передо мной один из них. Почему вы решили от него избавиться?
Скрывать не имело смысла… я был слишком подавлен… я рассказал ему.
Он слушал очень внимательно, а когда я в заключение предположил, что надо бы разбить камень и разбросать осколки где придется, посоветовал:
– Не делайте этого. Пока он цел, вы его помните и можете узнать, а потому не потеряете бдительности; но, если вы его расколете, он может вернуться к вам по частям, заново ограненным, вы его не узнаете и, сами того не ведая, причините кому-нибудь вред. Не считайте меня сумасшедшим… хотя, допускаю, по мнению некоторых коллег из музея, мои взгляды на этот предмет – скажем мягко – несколько эксцентричны, однако вам следует исполнять указания из старинных книг о магии и колдовстве; там содержится больше истин, чем иные думают или соглашаются признать. Вам лучше всего бросить камень в реку, подверженную приливам и отливам, когда прилив достигнет высшей точки; это единственный способ, но предупреждаю: он тоже может подвести.
Признаюсь, этот совет необычайно меня подбодрил: избавление было не за горами! Мы достали Морской календарь[121] и вычислили время наивысшего прилива на Темзе в определенный день, и в тот день и в ту минуту я бросил Пурпурный Сапфир в реку с середины моста Чаринг-Кросс[122].
Месяца три мои дела шли хорошо. Казалось, надежды, зародившиеся во мне во время кругосветного путешествия, скоро сбудутся. Нервы пришли в равновесие. Жизнь снова стоила того, чтобы жить.
Однажды, когда я работал у себя в библиотеке, горничная доложила: «Человек с запиской от мистера X». Это был мой знакомый ювелир с Уордор-стрит. В записке говорилось:
«Податель сего продает любопытную драгоценность, бывшую прежде в Вашем владении. Не знаю, как он эту вещь приобрел, но направляю его к Вам на тот случай, если Вы захотите выкупить ее (он не знает ее настоящей цены) либо отдать его в руки полиции».
Я поднял глаза, и посетитель, по виду самый простецкий работяга, развернул грязную тряпку, в которой оказался Пурпурный Сапфир.
Я был ошеломлен. Пока я сидел и сверлил взглядом проклятый камень, чей-то чужой, как мне показалось, голос спросил:
– Где вы это взяли?
Посетитель начал плаксивым голосом плести небылицы. Драгоценностью многие поколения владела его семья, передавая от отца к сыну. Теперь они обнищали. Он приехал в Лондон искать работу, нашел хорошее место, где много платили, но потерял его. Удача от него отвернулась, один из детей умер, жена заболела, они голодают. Наконец под гнетом обстоятельств они решили продать старинный «аметист», как называл камень отец. Он стоит кучу денег. Посетитель отнес его мистеру X, а тот посоветовал пойти ко мне, поскольку я хорошо плачу за такие диковинки.
И тут он вздрогнул, потому что я, вскочив на ноги, вскричал:
– Лжец!
– Нет-нет, начальник, ничего такого. Отдайте мне мою вещицу.
– Не верну, пока вы не скажете правду. А если попробуете сбежать, я сдам вас полисмену, который стоит на улице. Выкладывайте. Как вы добыли этот камень со дна Темзы?
Визитер упал как подкошенный на стул и забормотал, запинаясь:
– Господи помилуй! Колдовство, как есть колдовство. Дьявольщина, да и только!
– Видите, мне многое известно, – сказал я. – Советую честно выложить остальное.
Прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя и начал рассказ. История была поразительная. Как раз в то время начиналось строительство необычайной сети подземных железных дорог – «метро»[123], как ее назвали впоследствии. Одна из веток проходила под Темзой, от станции Чаринг-Кросс к вокзалу Ватерлоо. Этот человек был нанят кессонщиком – продвигаться фут за футом в камере со сжатым воздухом, прорывая в русле реки тоннель и отправляя к берегу породу. Однажды в содержимом ковша что-то блеснуло, рабочий воспользовался случаем и, как он сам выразился, «цап-царапнул» добычу.
– Богом клянусь, начальник, – продолжал бедняга, – с тех пор у меня пошло сплошное невезенье. Впервые в жизни что-то спер, и мне это вышло боком. Пробовал продать, но никто не захотел брать камень у такого продавца. Пробовал отделаться – но камень возвращался. Похоже, из-за него за мной следит полиция. Бога ради, мистер, заберите его от меня подальше!
Мне стало жалко беднягу.
– Я знаю этот камень, – проговорил я. – Я его потерял. Я беру его обратно. Вот вам за него пятерка. Ступайте домой, и удачи вам. С сегодняшнего дня дела у вас пойдут лучше.
Он рассыпался в благодарностях.
– Мне уже стало лучше, начальник. Видит Бог, урок пойдет мне на пользу.
Итак, камень вернулся.
Я понял, что никак не смогу от него избавиться, и решил: в конце концов, лучше уж знать, где он, чем вновь пытаться сбыть его с рук и потом, что ни день, ждать возвращения. Я завернул камень в кусок индийского муслина и в том же виде, в каком получил его от Джорджа Кардью, упаковал в прежний набор коробочек. Я забыл упомянуть, что полковник Джордж вслед за камнем одарил меня набором из семи шкатулок сандалового дерева, индийской работы, помещавшихся одна в другую, а самая маленькая в точности соответствовала по размеру Пурпурному Сапфиру. Кто в свое время заказал это изделие – он сам, его отец или доктор Дик, – я так и не узнал, а может, забыл. Потом я написал распоряжение для своих душеприказчиков, чтобы Пурпурный Сапфир не извлекали на свет, пока не истечет двадцать пять лет со дня моей смерти. Едва ли можно ожидать, что его губительная сила за этот срок, так сказать, улетучится, мне лишь нужна была уверенность, что он не попадет в руки моих детей (если они у меня будут), прежде чем они войдут в возраст, чтобы прочитать рукопись и самим принять решение, как поступить дальше.