– Забавно, – сказал он, – то же самое я слышал прошлой ночью. Ничего особенного, какая-нибудь бродячая собака в кустах. Так расскажите же, что попало мне в руки.
Ранкин, который тоже вскочил на ноги, стоя прислушивался. Все было тихо, только жужжали в кустах пчелы и изредка доносился с неба крик коршуна. Ранкин снова сел.
– Это займет пару минут, и я вам расскажу все, что знаю. Давным-давно, когда эта удивительная и таинственная страна была живой, а не мертвой (ее убили наши школы, наши пароходы и наша религия), существовала целая иерархия богов – Исида[208], Осирис и прочие, о которых у нас есть немало сведений. Но ступенью ниже имелась компания полубогов – демонов, если хотите, о которых сведения практически отсутствуют. Среди них – кошка, некоторые мелкие твари, но самыми могущественными были павианы, обезьяны с собачьими мордами. Они принадлежали не к богам, а скорее к демонам, обладавшим чудовищной силой, однако… – он жестом подчеркнул свои слова, – ими можно было управлять. Люди могли ими повелевать, обращать их в своих грозных слуг, подобных джиннам из «Тысячи и одной ночи»[209]. Но для этого нужно было знать тайное имя демона и сделать его изображение, на котором это имя было бы написано. Таким образом можно было вызывать демона и земных существ из его рода.
Все, чем мы располагаем, сводится к туманным намекам в Книге мертвых[210] и в других источниках, поскольку это одна из тех великих тайн, о которых никогда не говорилось открыто. Временами кто-то из жрецов Карнака, Абидоса[211] или Иерополиса[212] наследовал от предшественника знание одного из тайных имен, но в девяти случаях из десяти уносил его с собой в могилу, ибо с ним было связано нечто опасное и внушающее ужас. Наш старик Абдул, к примеру, верит, что Моисей знал тайные имена жаб и мошек, нанес их на сделанные им образы и таким способом вызвал казни египетские[213]. Подумайте, какие возможности открываются перед тем, кто, подобно Моисею, обладает ничем не ограниченной властью над жабами, так что от одного его слова ими наполнятся даже покои царей. Обычно, как я сказал, тайное имя хранилось под спудом, но случалось, кто-то смелый и продвинутый в духе, как Моисей, сотворял изображение и подчинял себе…
На секунду Ранкин умолк, и Хью подумал, не снится ли ему бредовый сон. На дворе стоял 1912 год, они сидели за кофе и сигаретами в тени современного отеля, и выдающийся ученый толковал ему о заклинании, позволяющем управлять всеми жабами в мире. Основной смысл их беседы был уже вполне ясен.
– Шутка что надо, – кивнул Хью. – По ходу рассказа вы ни разу не выдали себя. Так вы полагаете, что эти два голубеньких осколка, которые я держу в руке, способны управлять всеми обезьянами в мире? Браво, Ранкин! Вы были так убедительны, что на мгновение я принял ваши слова всерьез. Боже! Вы прекрасный рассказчик! И каково тайное имя этой обезьяны?
Ранкин обернулся к нему и погрозил пальцем.
– Дорогой мой, – сказал он, – не стоит проявлять неуважение к вещам, о которых вы ничего не знаете. Пока не поймете, о чем идет речь, не позволяйте слову «вздор» слететь у вас с языка. В данный момент мне известно о вашей фигурке обезьяны ровно столько же, сколько и вам, разве что я могу перевести надпись – и сделаю это для вас. На верхней части написано: «Кто этим владеет, пусть тот позовет меня трижды…»
– Именно это прочитал мне Абдул, – прервал его Хью.
– Конечно. Абдул понимает иероглифы. Но продолжение на нижней половине не известно никому, кроме нас с вами. «Пусть тот позовет меня трижды», – говорит верхняя половина, а вот что говорит нижняя, подобранная вами в Долине Царей: «И я, Таху-мет, подчинюсь велению Господина».
– Таху-мет? – повторил Хью.
– Да. Но через десять минут я должен буду уйти, чтобы не опоздать на поезд. То, что я вам поведал, – это все сведения, относящиеся к данному предмету, которыми располагают знатоки фольклора и магии, а также египтологи. Если что-нибудь… если что-нибудь случится, пожалуйста, дайте мне знать. Не будь вы так неприлично богаты, я отдал бы вам за эту разломанную статуэтку все, что бы вы ни запросили. Но так уж устроен мир!
– О, она не продается, – весело отозвался Хью. – Слишком она занятная, чтобы ее продавать. Но что мне делать с ней дальше? Таху-мет? Три раза произнести «Таху-мет»?
Ранкин быстро наклонился и положил свою пухлую ладонь на колено молодого человека.
– Нет, боже упаси! Просто держите ее при себе. Будьте терпеливы. Наблюдайте, что произойдет. Наверное, вы можете ее починить. Накапайте на половинки гуммиарабик[214] и соедините их. Кстати, если вам интересно, этим вечером приезжает моя племянница Джулия Дрейкотт, она будет ждать моего возвращения из Мерави. Вероятно, вы успели познакомиться с ней в Каире.
В самом деле, эта новость заинтересовала Хью больше, чем все возможности обезьян и суперобезьян. Он небрежно сунул половинки Таху-мета в карман.
– Да что вы говорите? Отличнейше. Она предполагала, что может приехать, но не была уверена. Вам в самом деле пора? Я поеду с вами на станцию.
Ранкин ушел собирать свой скудный багаж, а Хью подошел к стойке спросить администратора про письма, увидел бутылочку клея и легонько соединил с его помощью обломки Таху-мета. Половинки приладились друг к другу идеально, Хью обернул фигурку бумагой, чтобы не развалилась, и вместе с Ранкином через сад вышел на улицу. У ворот отеля, как обычно, толпились ослятники и нищие, и Хью с Ранкином, взгромоздившись на ленивых белых осликов, двинулись по деревенской улице. В этот самый знойный час дня там не было никого, кроме араба с большой серой обезьяной, которая угрюмо тащилась за ним по пыльной дороге. Но когда Хью с Ранкином их настигли, обезьяна оглянулась, заметила Хью и с восторженным щебетом стала рваться с поводка. Владелец с руганью оттянул ее прочь, потому что Хью едва на нее не наехал, однако обезьяна, забыв про араба, как буксир, тащила его вслед за осликами.
Ранкин посмотрел на своего спутника.
– Странно, – заметил он. – Это один из ваших прислужников. У меня есть в запасе несколько минут. Давайте ненадолго остановимся.
Он на местном наречии крикнул что-то арабу, которого по-прежнему влекла за ними обезьяна. Когда оба приблизились, зверь остановился перед Хью и поклонился ему в ноги.
– Опять же странно, – проговорил Ранкин.
Хью внезапно стало не по себе.
– Чепуха! – сказал он. – Трюк, не более того. Обезьяна научена выпрашивать бакшиш[215] для хозяина. Глядите, подходит ваш поезд. Нам надо спешить.
Он бросил арабу пару пиастров[216], и они с Ранкином продолжили путь. Но на станции, обернувшись к дороге, Хью увидел, что обезьяна все еще провожает их взглядом.
Приезд тем же вечером Джулии Дрейкотт побудил Хью выбросить из головы такие старомодные фантазии, как господство над обезьяньим родом. Он кинул Таху-мета в коробку, где держал скарабеев и статуэтки ушебти[217] и целиком посвятил себя бессердечной манерной девице, чья миссия в жизни, видимо, сводилась к тому, чтобы сделать как можно более несчастными как можно большее число молодых людей. Она уже прежде, в Каире, избрала Хью подходящей жертвой и теперь взялась мучить его дальше. У нее и в мыслях не было выйти за него замуж, так как бедняга Хью, с его широким, тяжелым лицом, не отличался красотой и, будучи, правда, не беден, все же не располагал достаточным богатством. Однако у него была пара прекрасных арабских лошадей, и потому за неимением пока иного подопытного Джулия позволила ему купить для нее дамское седло и в любую минуту быть готовым вместе с лошадьми к дальнейшим услугам. Пользоваться им долгое время она не собиралась, ибо ожидала, что в ближайшую неделю за ней последует из Каира юный лорд Патерсон, которого она как раз наметила себе в женихи. Ее отъезд был парфянским отступлением[218]: она рассчитывала, что лорд Патерсон быстро соскучится по ней в Каире, а меж тем можно будет в свое удовольствие поупражняться на Хью. К тому же она обожала верховую езду.
Как-то днем они сидели вдвоем на берегу Нила напротив Карнака. Все утро Джулия обращалась с Хью как с последней собакой – ей доставляло эгоистическое удовольствие испытывать, насколько он может быть несчастен; теперь она для разнообразия решила проверить свою способность сделать его счастливым.
– Вы просто золото, – сказала она. – Не знаю, как бы я маялась в Луксоре, если бы не вы, но благодаря вам эта неделя была очень приятной. – С радужной детской улыбкой она бросила на него из-под длинных ресниц взгляд дивных фиалковых глаз. – А что нынче вечером? Наверное, у вас уже есть какие-то интересные планы?
– Да, сегодня полнолуние, – кивнул Хью. – После обеда мы поедем верхом в Карнак.
– Это будет восхитительно. И, мистер Маршам, давайте отправимся вдвоем. Из отеля наверняка нахлынет толпа, поэтому поедем попозже, когда они уберутся. Карнак при лунном свете, вы и больше никого.
От этих слов настроение Хью взлетело до небес. Последние три дня он провел в постоянном ожидании благоприятного случая, и вот Джулия, сама того не сознавая, назначила подходящий час. Что ж, нынче вечером настанет торжественная минута. У него закружилась голова.
– Да-да, – согласился он. – Но почему я вновь стал мистером Маршамом?
Джулия одарила его еще одним взглядом, на сей раз полным раскаяния.
– О, с утра я так дурно с вами обращалась. Вот почему. Я не заслуживаю того, чтобы вы для меня были Хью. Но вы станете опять Хью? Согласитесь меня простить?